Глава «Траста» — РБК: «Слабые требования могут обернуться против тебя»
Сколько денег «Траст» вернул в ЦБ
О чужих долгах и объединении с АСВ
Об уголовном деле топ-менеджера Михаила Хабарова
О соглашении с группой Михаила Гуцериева и судах с Микаилом Шишхановым
О Сергее Гордееве и судьбе «Ривьеры»
Как выросли долги Александра Мамута
О суде с Минцем, долгах Тарико и схемах Ананьевых
— Каковы результаты работы «Траста» на сегодняшний день, сколько денег вам удалось вернуть Центробанку от управления проблемными и непрофильными активами санированных банков?
— Мы выполнили бизнес-план еще в начале четвертого квартала. Завершим год с перевыполнением плана примерно на 20%. К цифре 482 млрд руб. (цель по возврату для «Траста». — РБК) мы двигаемся со скоростью на 15% выше, чем планировали. До конца года соберем порядка 300 млрд руб., и еще у нас на балансе находятся активы, справедливая стоимость которых составляет порядка 180 млрд руб. Уже сегодня мы видим, каким образом можно обеспечить выполнение нашего стратегического KPI по сборам на 96%.
«Траст», который раньше был коммерческим банком, теперь выполняет роль банка непрофильных активов. В 2017 году его санировал ЦБ вместе с «Открытием», которому «Траст» принадлежал. А в 2018 году на базе банка была создана структура, куда перешли проблемные активы трех санированных частных банковских групп — помимо «Открытия» это Бинбанк и Промсвязьбанк.
Сейчас основным собственником «Траста» по-прежнему является Банк России. Задача банка — до 2023 года вернуть ЦБ 482 млрд руб. за счет продажи и управления полученными активами, а также взыскания средств с должников. Затем он планирует сдать лицензию.
— Заемщики оказались более сговорчивыми или изначально вы недооценили качество тех активов, которые вам передаются?
— Нет. Это просто эффективная работа банка. Да, мы говорим о перевыполнении плана, но не в два раза, а всего на 15%. Нам бы, конечно, хотелось, чтобы этот показатель был больше, но факт тем не менее таков. Наши активы оказались в разных ситуациях. Например, девелопмент: мы ожидали, что капитализация «Интеко» достигнет плюс-минус 30–35 млрд руб. к концу 2023 года, но, по сути, мы достигли сопоставимой капитализации в 2021 году. Здесь рынок помог более быстрому достижению цели. А есть отрасли, вагоностроение например, которые из-за колоссального взлета цен на металл оказались в депрессивном состоянии, намного более худшем, чем мы ожидали.
— Сколько денег уже вернули ЦБ?
— ЦБ вернули 226 млрд руб., включая проценты, за счет основных сборов, и еще 50 млрд руб. — дополнительно от продажи акций ВТБ.
— Можно ли в таком случае говорить, что к 2024 году вернете больше, чем 482 млрд руб.? И насколько?
— У нас есть оптимистичный сценарий, который предполагает вероятность перевыполнения стратегического плана. На сколько — мы пока не озвучиваем, чтобы не формировать лишних ожиданий.
— С учетом опережения стратегии не планируется ли ее пересматривать?
— Нет, не планируется.
— То есть там нет никаких новых KPI?
— Нет. У нас есть основной портфель, а есть второй — он сформирован из активов, которые по решению Банка России в прошлом году были выкуплены у банка «Открытие». По работе с ними перед нами стоят отдельные цели. Но по базовому портфелю, в который входят активы на 482 млрд руб., мы точно не будем пересматривать ни стратегий, ни целей.
— У «Траста» была идея брать в работу сторонние долги. На каком этапе она сейчас и насколько это вообще технически возможно при нынешнем статусе «Траста»?
— Технически в том, чтобы брать в работу сторонние долги, нет никакой сложности: это может быть цессия долга, как сейчас, когда мы продаем долги или даже покупаем. Сегодня мы работаем только с теми долгами, которые пересекаются с нашими действующими проектами. Выполним стратегию — тогда и будем думать. В любом случае финальное решение — за акционером, это же во многом еще зависит от его аппетита. Центробанку, конечно, очень непросто в принципе иметь в своем владении бизнес-единицу, в силу того что он регулятор. Поэтому это крайне нетривиальный вопрос.
— Пока эти переговоры не ведутся?
— Рано пока еще, рано.
— В 2023–2024 годах вы должны будете отказаться от банковской лицензии. Почему не сделали этого раньше, ведь она ограничивает вашу работу? Было конкретное дело о споре с компаниями Александра Мамута, где статус госбанка сыграл против вас.
— Здесь наличие банковской лицензии не играет никакой роли. Был бы статус фонда — какая разница? Юристы оппонента использовали это как один из аргументов, но это ни на что не влияет.
Банковская лицензия нам точно нужна была вначале, потому что, во-первых, статус банка дает целый ряд преимуществ в рамках банкротного законодательства, например, можно истребовать задолженность, ее не просуживая. Но главное, на этапе создания «Траста» банки было проще консолидировать на банковской платформе.
Сейчас нам банковская лицензия уже, наверное, практически не нужна, потому что банкротные процессы в абсолютном большинстве уже запущены. Поэтому мы спокойно ждем ликвидации юридического лица «Траста» в 2024 году.
Пока нет решения, как это будет выглядеть, мы только начали движение в эту сторону. Но рано или поздно, безусловно, банк лицензию сдаст. С большой вероятностью будет какой-то преемник, который наследует команду, активы и пассивы и продолжит работать с активами, которые к тому времени останутся. Ориентировочно это будет в 2024 году.
Что делать после исполнения стратегии — вопрос открытый. Это будет зависеть от позиции акционера, захочет ли он оставить организацию под своим крылом. Возможно, будет создана какая-то другая конструкция или произойдет передача внутри государства другому ведомству, а может, приватизация.
— Есть теория на рынке, что вас могут объединить с Агентством по страхованию вкладов (АСВ). Обсуждается ли сейчас такой вариант?
— Про АСВ ничего не знаю. Я лично не участвую ни в каких обсуждениях с АСВ. Теорий на рынке много, в том числе теорий заговора.
— Сейчас деловая часть спора вокруг перевозчика «Деловые линии» с участием топ-менеджера «Траста» Михаила Хабарова практически завершена. Как вы считаете, каковы в связи с этим перспективы уголовного дела против него? Есть ли шанс, что оно завершится в какой-то обозримой перспективе? Или это никак не связано?
— Мы не задействованы в этом процессе, этот кейс за рамками нашей деятельности. Единственное, к чему мы апеллировали всегда как организация, сотрудник которой попал в тяжелую ситуацию, — это к справедливости, открытом и беспристрастном расследовании. Ситуация нисколько не поменялась. Мы верим в то, что обвинения с Михаила Хабарова будут сняты и он вернется к нормальной жизни. Но компетентно комментировать перспективы процесса и его сроки мы не можем, потому что этот спор никак не связан с банком.
— Позиция, на которой Михаил Хабаров работал, не заполнена?
— Не заполнена. Михаил возглавлял бизнес-блок. Я этот бизнес-блок переподчинил полностью себе напрямую.
— В случае выхода на свободу он сможет вернуться?
— Давайте дождемся этого. Времени прошло немало. Многие процессы поменялись, и пока рано это обсуждать.
— Одна из обсуждаемых тем на финансовом рынке в последнее время — технический дефолт «дочки» Объединенной вагонной компании. Контролируют ОВК два госбанка — вы и «Открытие», вам принадлежит свыше 50% акций ОВК. Что случилось, почему допустили этот дефолт?
— Технический дефолт допустила компания «ОВК Финанс» — финансовая «дочка» ОВК. Это не та часть предприятия, где работают тысячи людей, а остатки финансового контура той группы, которая была сформирована еще до нас. Этот долг не обеспечен госгарантиями. Актив перешел к нам со всеми своими огрехами, и это не значит, что такому активу на 100% гарантирована поддержка. Нет, это не так.
Большая часть этого облигационного выпуска находится в «Трасте», меньшая часть — в НПФ «Будущее». Мы с НПФ не смогли договориться на тех условиях, которые бы устроили стороны: компания не смогла и мы, как мажоритарный кредитор и один из акционеров.
У «Траста» не контрольный пакет акций, мы владеем 27,8%. С «Открытием» у нас абсолютно коммерческие отношения — такие же, как и с любым другим банком.
Мы в диалоге, продолжаем поиск и рано или поздно рассчитываем найти решение, которое устроит и НПФ, и нас.
— Вы просите о реструктуризации этого выпуска?
— Я пока не буду углубляться в детали того, что мы просим. ОВК находится под очень сильным давлением цен на металл. Она должна исполнять свои обязательства, исходя из своего денежного потока. Если говорить про акционерную поддержку, наверное, правильно говорить о том, что все акционеры должны ее оказывать, а не кто-то отдельно, потому что это госбанки. Деньги государственные еще более «ответственные», нежели частные, при распоряжении ими. При принятии решений о поддержке нужно четко понимать, как эти государственные деньги будут возвращаться. В противном случае это неправильное управление.
Мы предлагали целый ряд вариантов, но пока не договорились. На самом деле это более-менее обычная практика. Будем продолжать переговоры, до чего-то договоримся.
— «Траст» и «Открытие» говорили, что разрабатывается антикризисный план в связи с этой историей. Раскроете, что он подразумевает? Какую-то выдачу кредитов?
— Детали антикризисного плана раскрою после того, как урегулируем ситуацию с техническим дефолтом. Более того, у ОВК есть кредитная поддержка и от нас, и от «Открытия», есть определенные кредитные плечи, фининструменты, которыми пользуется компания. Я не могу сказать, что компанию мы не поддерживаем. Мы провели очень льготную реструктуризацию для компании на своем балансе. Кроме того, мы, по сути, все платежи по своим кредитам перенесли с этого года, видя, что компания оказалась зажатой в ножницах: с одной стороны, цены на вагоны, с другой — цены на металл. Все, что мы могли сделать как активный кредитор, мы сделали. Все платежи с этого года передвинуты в будущее. Договориться об этом же с прочими кредиторами пока не удалось. Мы ищем компромисс.
Надо понимать — мы не волшебники. Если цены на металлы и на вагоны останутся на тех же уровнях, на которых они есть, придется двигать и дальше эти платежи. Чудес не бывает: компания из воздуха деньги не печатает, она производит вагоны, ничего другого не делает.
— Вы готовы дополнительно двигать платежи в таком случае?
— Все будут готовы двигаться, это будет неизбежно. Либо дефолт, либо придется двигаться, третьего не дано.
Я рассчитываю на то, что мы с миноритарным кредитором договоримся на условиях, которые устроят и его, и нас. У нас идет нормальный переговорный процесс, без конфликта. Коллеги борются за максимизацию своего результата, а мы — за то, чтобы те условия, о которых мы договоримся, и те обязательства, которые возьмем, были исполнимы. Самое плохое, что может быть в этой ситуации, — о чем-то договориться, а потом это не исполнить.
— Задам вопрос не как кредитору, а как владельцу. Есть ли у вас сейчас план вместе с «Открытием» по выходу из ОВК и в какие сроки?
— Есть стратегия. Она предусматривает, что мы с активом работаем до 2026 года, потому что объективно нужно время для восстановления рынка вагоностроения. Это не значит, что, если сложится конъюнктура более благоприятно, мы не выйдем из актива раньше. Это тоже возможно.
— Переговоры с потенциальными покупателями по ОВК ведутся или еще рано?
— Ведутся.
— С кем, расскажете?
— Пока нет.
— В прошлом году вы заключили с группой «Сафмар» соглашение об урегулировании задолженности. Какая доля этого соглашения уже исполнена, сколько уже выплачено сейчас?
— Соглашение исполнено на 90%.
— Что еще не выкуплено?
— Остался «Славкалий». По графику продажа должна пройти в 2023 году, но это будет зависеть от конъюнктуры рынка. Может быть, сделка произойдет раньше.
— В этом году доля в А101 перешла к семье Михаила Гуцериева. За сколько ее в итоге выкупили? В 2019 году называлась цифра в 40 млрд, сейчас нам источники говорят про 50.
— Мы не можем раскрывать условия сделки.
— Как оцениваете темпы продажи активов Микаила Шишханова? Какую долю ваших претензий они покрывают?
— Продажа активов еще не началась, пока идут судебные процессы. Порядок наших и Банка России судебных требований к Микаилу Османовичу — около 700 млрд руб., его активы покрывают меньше 1%. Конечно, эти обязательства неисполнимы.
— Какое-то соглашение с ним еще в теории возможно?
— Если пассив превышает актив в 10 тыс. раз, какое здесь возможно соглашение? Только банкротство. Соглашение — это когда есть претензия и ни ты, ни ответчик не хотите уходить в долгий судебный процесс. Вы договариваетесь на взаимоприемлемых условиях, как это, кстати, было с группой «Сафмар». Там не было никаких дисконтов, я напомню, вторая сторона согласилась в стопроцентном объеме посчитанных требований рассчитаться по определенному графику.
— Другое соглашение вы заключили с совладельцем группы ПИК Сергеем Гордеевым. Насколько оно уже исполнено?
— Все идет по графику. Его полное исполнение выйдет за 2023 год. Сейчас по нему выплачена примерно треть.
— Соглашение не касалось кредита, который был выдан на строительство торгового центра «Ривьера» в Москве в размере более 42 млрд руб. Не рассматривали ли вы истребование этого кредита у Гордеева?
— Мы все проверили, и претензий, которые было бы правильно и целесообразно предъявлять к господину Гордееву в рамках кредитов, выданных на строительство «Ривьеры», нет.
— В итоге эти 42 млрд руб. не с кого взыскать.
— Нет, почему. Сейчас идет процедура обращения взыскания. Сам торговый центр мы изъяли в рамках процедуры банкротства. Контролирующим лицам KLS Investment (выкупила у структур Гордеева в 2018 году ТРЦ с долгом. — РБК) выставлено требование. Идет судебный процесс.
— Но даже если вы в будущем продадите «Ривьеру», вы вряд ли за счет этого сможете такую сумму вернуть.
— Конечно, за 40 млрд руб. мы не продадим «Ривьеру». Начнем с того, что строительство торгового центра обошлось очень дорого. Его стройку практически невозможно окупить теми деньгами, которые были инвестированы. Это просто ошибочный бизнес-проект. Ошибочная инвестиция. Такое на рынке периодически случается.
— Как долго планируете им владеть и какова стратегия по его развитию?
— Думаю, мы будем с ним долго работать, возможно, до 2026 года. Чтобы получить от этого актива максимум, нужно нарастить клиентский поток. Для этого нужно, чтобы количество жителей в этой агломерации (рядом с торговым центром идет застройка бывшей территории завода ЗиЛ. — РБК) существенно выросло, — это произойдет, когда девелоперы закончат возводить там многоэтажки. Если не придет кто-то, кто хочет купить его прямо сейчас на приемлемых для нас условиях, то в наших планах — эксплуатировать «Ривьеру», собирать арендный доход и развивать актив. Будем ждать, пока в новостройки вокруг заедут люди и пойдут в торговый центр. Если, конечно, к тому времени у нас еще сохранятся торговые центры, так как остается риск новых ограничений в офлайн-торговле из-за пандемии. Но если этого не произойдет и люди смогут свободно посещать торговые центры, то наша экономика сложится. Но, конечно, не на 40 млрд руб. Это просто невозможно. Ориентир по продаже «Ривьеры» я сейчас вам раскрыть не могу.
— Кроме выжидательной позиции планируете ли инвестировать в реконцепцию, привлечь какого-то профессионального управляющего?
— У нас есть своя управляющая компания «Траст Недвижимость». Достаточно компетентная, управляет большей частью нашего фонда недвижимости. Следующий год мы пока планируем управлять сами. Посмотрим на результаты, сравним, какие будут предложения с рынка от профессиональных управляющих команд. Нанять кого-то — это не самоцель. Если появится контрагент, который сможет нас убедить, что повысит показатели торгового центра на 30–40%, мы его рассмотрим, может, даже наймем. Если нас убедят.
— Иногда выгоднее на месте торгового центра построить жилье. «Ривьера» может к такому варианту относиться?
— Пока в этом направлении мы не думали, хотя этот вопрос однозначно будет рассмотрен, потому что «Ривьера» не отличается от любого другого актива. У нас все активы проходят через анализ Best Use.
— В последние годы у вас были крупные соглашения с группой «Сафмар», с Гордеевым. Почему этот год обошелся без столь крупных договоренностей? Заемщики стали жестче общаться?
— Мы далеко не все соглашения раскрываем публично. Иногда заемщики готовы к публичному раскрытию этой информации, иногда нет. Соглашения в этом году были, просто они не носят публичный характер.
Ну и давайте объективно: порядка 300 млрд руб. мы собрали. Невозможно бесконечно двигаться в том темпе, в котором стартуешь. Мы уже, условно, не венчурный стартап, а стабильный, операционный, понятный, предсказуемый бизнес.
— Еще один ваш заемщик — Александр Мамут. Была оценка, что его долги составляли 23 млрд руб. Сколько они составляют сейчас?
— Примерно столько же, даже подросли — до 25,5 млрд руб. Ставки по кредитам начисляются, кредиты при этом его компании сейчас не обслуживают.
— Переговоры с ним по-прежнему только в судах идут?
— Да, сейчас переговорный процесс прекратился. Только судебная работа.
— В прошлом году кинопрокатчики сообщали, что у киносети Мамута «Синема Парк» проблемы с выплатой денег за прокат фильмов. Продолжается ли эта ситуация сейчас?
— Мы знаем про эту ситуацию. Сейчас кинотеатры эксплуатируются, формируют выручку и в принципе могут по части обязательств рассчитываться. Если они этого не делают, большой вопрос к ним, на что они тратят деньги? В 2021-м ситуация для кинотеатров, безусловно, улучшилась с точки зрения пандемийных ограничений, они работают, приносят деньги. Мы неоднократно говорили, что проблемы с бизнесом Мамута начались задолго до пандемии.
— Предлагал ли «Траст» искать покупателя на кинотеатры?
— Мы предлагали столько всего группе Мамута, что не сосчитать. Но ни один из возможных вариантов, которые мы считали адекватными, он не принял. Нет так нет. Есть суды Российской Федерации, пройдем по судебному процессу.
— «Траст» сообщил, что Лондонский суд принял в вашу пользу решение по спору с тремя компаниями из периметра группы O1 Бориса Минца. Речь там идет о сделке с «Открытием», когда банк получил взамен выплат кредитов облигации низкого, как вы заявляли, качества. Размер убытков еще не определен. Что вам даст признание этого решения в таком случае? И на какую компенсацию вы рассчитываете?
— Мы делаем все возможное для возмещения убытков, понесенных им в результате так называемой замещающей сделки. Насколько мы видим, компании группы O1 вели бизнес как минимум с использованием таких юрисдикций, как Россия, Британские Виргинские острова и Кипр. Поэтому мы отдаем предпочтение этим юрисдикциям для признания приведения в исполнение решения LCIA. Сейчас размер убытков пока еще не определен.
— Как идет погашение долгов владельца холдинга Roust Рустама Тарико, контролирующего в том числе банк «Русский стандарт»? Сколько он уже выплатил, сколько осталось?
— Все идет по графику, просрочек нет. В 2020 году мы провели реструктуризацию его долгов, которая исполняется.
— Суд повторно может рассмотреть иск кредиторов «Русского cтандарта» о взыскании 49% банка — это в теории может как-то отразиться на выплатах Тарико «Трасту»?
— Нет, потому что нам должен все-таки не банк. Понятно, что если значимая единица в группе страдает, то она в целом более устойчивой не становится. Поэтому косвенное негативное влияние возможно, но только косвенное. Это вопрос денежного потока.
— Эта ситуация не вызывает у вас опасений?
— Мы уверены, что Рустам Тарико свои обязательства в рамках договора реструктуризации исполнит в полном объеме.
— Вы сообщали о новых претензиях к экс-совладельцам Промсвязьбанка Дмитрию и Алексею Ананьевым более чем на €300 млн. Как рассчитываете их взыскать? Находили какие-то новые активы?
— По братьям Ананьевым идет целый ряд судебных процессов — и на Кипре, и в России. Мы считаем, что из Промсвязьбанка и Автовазбанка мошеннически были выведены активы. Поэтому мы пройдем все судебные процессы до конца и взыщем арестованные активы, которых у ответчиков не так мало. Часть в России, часть за рубежом. Это долгие процессы. Ананьевы использовали очень сложные финансовые схемы — вот стол большой (показывает на стол. — РБК), можно их здесь все выложить, и стола не хватит, чтобы графы отчетностей, с которыми у нас финразведка работает, описать.
— Еще один ваш заемщик — Алексей Хотин, бывший бенефициар лишившегося лицензии банка «Югра». На какую сумму удалось уже добиться решений в судах с ним?
— С Хотиным у нас был подписан договор о реструктуризации, который в 2020 году был нарушен. Сейчас в рамках процедуры банкротства идет взыскание его залогов, которые после мы сможем продать. 4,3 млрд из 10 млрд руб. требований уже признаны судами. По остальным требованиям идут процессуальные процедуры. Мы их также пройдем. Долг будет, я думаю, с высокой вероятностью, весь признан, потому что юридически существенных оснований его не признавать нет. А реальная стоимость залогов будет понятна тогда, когда завершится процедура признания требований. Тогда будет финализирован вопрос, какие залоги признаны за банком, и в рамках уже конкурсного производства станет ясно, в каком они состоянии.
— Вы какие себе сроки ставите по выходу из этих активов?
— Я думаю, пару-тройку лет этот процесс может занять.
— В ноябре были отменены торги по продаже девелоперской компании «Интеко», которая досталась банку от структур Шишханова. При каком условии вы вновь планируете выставить компанию на торги?
— У нас есть запрет на проведение торгов от кипрского суда. Если этот запрет будет снят, то мы можем вернуться к вопросу возобновления торгов. Это абсолютно реальный сценарий.
— Ведете ли вы напрямую переговоры с собственниками компании Morden, из-за которой введен этот запрет? Этой компании косвенно принадлежали 5% акций «Интеко». Была ли им выплачена компенсация за эту долю при переходе акций к «Трасту»?
— Вопрос про компенсацию — не к нам. Юридическая позиция истца крайне слабая. У нас нет никаких сомнений, что, если нам придется пойти в суд, мы выиграем на Кипре полностью. Мы, честно говоря, эти требования как какую-то угрозу даже не рассматриваем. Истцы сорвали аукцион в этот раз — это факт. Но судебные перспективы их претензий крайне низкие, близкие к ничтожным. Такое бывает, когда, пользуясь юридическими тонкостями, кто-то инициирует подобные процессы.
Как вы знаете, российский суд отказал им в подобном требовании, справедливо сочтя, что оснований для запрета проведения аукциона нет.
— А почему компенсация — это вопрос не к вам? Сейчас «Трасту» принадлежит 100%, а еще в 2019-м у компании было три акционера — «Траст», Сбербанк и эти миноритарии, в «Интеко» предполагали, что это бывший топ-менеджмент. Но в публичном поле не звучало, как и на каких условиях эти миноритарии перестали быть владельцами «Интеко».
— Все юридические и корпоративные процедуры при переходе «Интеко» из офшоров на «Траст» были соблюдены корректно. На детальные вопросы я пока не буду отвечать по простой причине: часть аргументов ляжет в аффидевит, который мы не хотим раскрывать до суда. Это часть нашей стратегии, которую мы не стремимся раскрыть оппонентам раньше времени.
Важно понимать, что мы вынуждены были отменить аукцион, поскольку уважаем судебные решения любых юрисдикций. И считаем неправильным переносить этот риск, хотя мы его и считаем ничтожным, на покупателей, продолжая аукцион.
Но, по сути, на бизнес «Интеко» это никак не влияет. Здесь очень простая развилка. Если меры в устраивающий нас и потенциальных покупателей срок будут сняты, мы вернемся к вопросу возобновления аукциона. Я не буду называть конкретный срок, потому что это внутренние коммерческие взаимоотношения между нами и потенциальными покупателями.
Если эти меры не будут сняты в срок, который все стороны считают разумным для возобновления аукциона, значит, компания «Интеко» просто продолжит свое развитие. У нее достаточно свободного денежного потока, чтобы и рассчитываться с кредиторами, и платить дивиденды нам как акционеру. И даже для того, чтобы обеспечить выполнение стратегического плана по recovery, который на нее установлен.
— Внесудебное мировое вы рассматриваете или уже настроились судиться с ними?
— Когда к кому-то предъявляешь требования, ты должен быть готов, что, если требования слабые, они могут обернуться против тебя. У нас будет что предъявить истцам, и требования могут оказаться очень существенными. Но, возможно, истцы завтра придут, скажут: «Извините, мы ошиблись. Мы готовы выплатить «Трасту» компенсацию, отзываем иск».
Мы допускаем разумное поведение контрагента и какое-то предложение в нашу сторону об урегулировании, правда, скорее с выплатой в наш адрес, чем от нас. Но мы готовы к судебному процессу.
— Пару лет назад звучало, что одна из стратегий выхода «Траста» из «Интеко» — это проведение IPO компании. Почему в итоге был выбран путь торгов? Возможно ли возвращение к IPO?
— IPO — достаточно трудозатратная процедура, ее целесообразнее проводить, когда ты планируешь дальше развивать компанию. Использовать IPO как одномоментный стопроцентный выход из актива нецелесообразно. Только постепенными шагами, с помощью нескольких размещений, компания в принципе может стать полностью публичной без контролирующего акционера. Мы и без IPO видим спрос на «Интеко» среди инвесторов, поэтому затевать публичное размещение в нынешней рыночной ситуации не очень эффективно. Тем более жизнь публичной компании, как и банка, намного сложнее.
Вывод компании на биржу вряд ли нам позволит выйти из ее капитала в горизонте нескольких лет. А мы должны ее продать, как и остальные наши активы. Поэтому этот инструмент для нас просто неактуален.
— Он неактуален ни для каких ваших активов?
— Пожалуй. Если бы мы планировали каким-то активом владеть десять лет, тогда, наверное, был бы смысл выходить на IPO, последовательно наращивая долю free-float.
— После отмены торгов один из претендентов на «Интеко», группа «Самолет», заявил, что больше не будет рассматривать покупку компании. Плюс в следующем году, видимо, пойдет на спад продажа жилья, и, может быть, уже будет не такой удачный момент для аукциона. Не опасаетесь, что и другие претенденты откажутся от участия?
— Нет, не опасаемся. «Интеко» находится в том клиентском сегменте, и это был абсолютно осознанный стратегический выбор, который крайне слабо чувствителен к падению цен, к снижению доходов населения, инфляции и прочим негативным факторам. «Интеко» строит достаточно премиальные дома, и у тех, кто покупает в них квартиры, деньги есть всегда. Рынок недвижимости в целом свой рост может притормозить, но по поводу нашего сегмента у нас абсолютная уверенность.
На рынке российском, и московском в том числе, колоссальный дефицит хорошего продукта. Вроде строится много, но реально хорошего мало. Мы не то что не чувствуем охлаждения спроса на свой продукт, к нам реально сейчас стоит очередь. И она будет стоять.
— Недавно вы существенно поменяли руководство в «Геотек Сейсморазведке». Почему приняли такое решение?
— Мы провели достаточно детальную ревизию и выявили целый ряд нарушений, допущенных президентом компании и частью менеджмента, поэтому мы расстались. Оснований было более чем достаточно.
— Какова была сумма ущерба и в чем суть проблемы, можете раскрыть?
— Пока нет.
— Эта ревизия приведет только к увольнениям или вы обращались в правоохранительные органы?
— Мы, конечно, будем предъявлять претензии к нарушителям. Как и всегда, здесь нет ничего особенного, подход везде одинаковый.
— Вы имеете в виду, что будете передавать информацию в МВД?
— Передадим туда, куда нужно. В зависимости от типа нарушений. Либо в суд, либо в правоохранительные органы. Либо этот ущерб нам будет возмещен.
От того, что мы акционер, наш принцип работы с активами не меняется. Это все равно всегда детальный аудит, полная ревизия, идентификация сделок и предъявление претензий. «Геотек» был пропущен через нашу стандартную процедуру по работе с активами и обязательствами, которые в наш контур попадают. Процедура для всех одинакова. Это детальное исследование хозяйственной деятельности за последние три года. Так мы понимаем, были или не были какие-то сделки, невыгодные организации, были или не были допущены нарушения. В данном случае были выявлены нарушения, несовместимые с жизнью корпоративной. Потому что прежде всего к членам команды на подобных должностях должно быть абсолютное доверие. Если доверия нет, то о какой совместной работе вообще может идти речь?
Тематический проект о российской винодельческой культуре, вине и спиртных напитках
