Совладелец Совкомбанка — РБК: «Мы купили банк, из которого ЦБ не вылезал»
Зачем покупать банк после корпоративного конфликта
Что станет с брендом «Восточный»
Найдутся ли у «Восточного» «скелеты в шкафу»
Стоит ли обращаться в правоохранительные органы из-за конфликтов с партнерами
Можно ли наращивать бизнес за счет слияний и поглощений
Что мешает Совкомбанку провести IPO
Что не так с ипотекой по плавающим ставкам
Как изменился сектор после санации крупнейших частных банков
— Как вы пришли к покупке «Восточного»? Как давно присматривались и когда начали переговоры о сделке?
— Не секрет для рынка, что у нас достаточно длительные отношения и с фондом Baring Vostok, и с российскими акционерами [«Восточного»]. Поэтому мы примерялись к банку, несколько раз обсуждали сделку до того, как разгорелся конфликт. Это было еще до объединения «Восточного» с банком «Юниаструм». В том числе мы разговаривали с фондом Baring Vostok о возможности объединения «Восточного» с Совкомбанком. Мы просто коммерчески не договаривались. Может быть, в этот момент были другие приоритеты у акционеров «Восточного». Им казалось, что будет более, может быть, выгодным собственное развитие.
Совкомбанк и «Восточный» перед сделкой
Совкомбанк с прошлого года входит в число системно значимых кредитных организаций. На 1 апреля он занимал девятое место среди российских банков по размеру капитала (214,3 млрд руб.) и активов (1,6 трлн руб.), согласно рэнкингу «Банки.ру». Его крупнейшие акционеры (через люксембургскую Sovco Capital Partners) — Дмитрий (21,3%) и Сергей (9,04%) Хотимские, предприниматель Алексей Фисун (15,2%), член набсовета банка и венчурный инвестор Михаил Клюкин (10,6%), сооснователь мебельной сети Hoff Михаил Кучмент (6,3%), председатель правления банка Дмитрий Гусев (6%).
Банк работает в России с 1990 года, а с 2010-х годов активно участвует в сделках слияния и поглощения (M&A). Например, он присоединил ДжиИ Мани Банк американской General Electric (GE), Росевробанк, Меткомбанк. В 2020 году Совкомбанк провел шесть сделок M&A, в частности купил портфель карт рассрочки «Совесть» у группы QIWI.
По данным отчетности по МСФО на конец 2020 года, совокупный кредитный портфель Совкомбанка составлял 645 млрд руб., из них 46,2% приходится на розничные ссуды. Самый известный розничный продукт Совкомбанка — карта рассрочки «Халва» (портфель — 55 млрд руб.).
25 марта Совкомбанк объявил о планах купить пакеты у основных акционеров банка «Восточный» — инвестфонда Baring Vostok, «Финвижн» Артема Аветисяна и члена совета директоров Шерзода Юсупова. Сделка была закрыта 8 апреля.
На 1 апреля «Восточный» занимал 44-е место в российской банковской системе по размеру капитала (24,6 млрд руб.) и 37-е по активам (204 млрд руб.), согласно ренкингу «Банки.ру». До продажи собственники банка находились в корпоративном конфликте: «Финвижн» и Baring Vostok объединили банковские активы в 2016 году на базе «Восточного», но вскоре инвестфонд предъявил претензии к практике выкупа долей в компаниях предпринимателей из «Клуба лидеров» Агентства стратегических инициатив, где Аветисян возглавляет направление «Новый бизнес». Сторона Аветисяна настаивала, что доли выкупались в рамках мезонинного финансирования — кредитования с возможностью в дальнейшем приобрести акции заемщика. Взаимные претензии и борьба за контроль над банком стали поводом для обмена исками в Лондонском суде, и только в октябре прошлого года стороны заключили мировое соглашение. С февраля 2019 года в России ведется уголовное дело против основателя Baring Vostok Майкла Калви и его партнеров о растрате в банке, возбужденное по заявлению Юсупова.
— Инициатива в сделке не с вашей стороны была?
— Мы периодически обсуждали такую возможность, и я сейчас не вспомню, кто кому первый сказал: давай еще раз подумаем. Главное, что этот разговор состоялся. Тут важно, что они подписали между собой соглашение об урегулировании неуголовной части конфликта. Что такое купить банк «Восточный» в период острого конфликта? Он неизбежно оказался бы втянутым в какие-то военные действия в конфликте акционеров. На сегодняшний день этот конфликт полностью исчерпан, фактически на деятельности банка это перестало сказываться, и появилась возможность обсуждать цену сделки. В результате последовательности событий после их мирового соглашения сделка стала возможной.
— Рынок считал «Восточный» проблемным банком. После первых сообщений о сделке между «Восточным» и Совкомбанком были комментарии о том, что это скрытая санация, что вы спасаете «Восточный». Как можете прокомментировать подобное утверждение? Можете ли сказать, что при покупке «Восточного» у вас были только бизнес-резоны и ничего больше?
— Действительно, отношение к «Восточному» на рынке сложилось крайне негативное в процессе конфликта акционеров. Тут, наверное, две причины ключевые. Во-первых, конфликт перешел в уголовную плоскость, и, конечно, это крайне неприятно для всего бизнес-сообщества. Мы надеемся, что уголовная часть тоже как-то разрешится в ближайшее время. Это действительно как яд, и уже воспринимать беспристрастно отчетность, документы, цифры достаточно сложно было некоторым аналитикам. Особенно не аналитикам, а людям, которые просто открывали газету и читали о проблемах у банка.
Вторая, уже объективная часть — это действительно очень неприятный корпоративный портфель. Об этом много писалось, соответственно, Центральный банк отмечал [проблемы] в каких-то своих проверках, доступ к которым мы получили уже как покупатели. Мы видим, что действительно основные резервы, которые доформировывались в течение этих лет, касались в первую очередь корпоративного портфеля. В момент, когда банки сливались, розничный бизнес тоже хромал. Тем не менее розница нормализовалась, стала генерить доход. И этот доход за последние несколько лет позволил очень большие резервы сформировать за счет тех денег, которые розница зарабатывала.
Мы купили практически полностью зарезервированный и давно законченный корпоративный бизнес и ту розницу, которая сгенерировала возможность абсорбировать те проблемы «Восточного». Если есть 100 руб. проблемного портфеля и под них 90 руб. резерва, то это просто 10 руб. каких-то активов, которые, как мы ожидаем, загасятся в результате завершения работы с портфелем. Для нас, естественно, розничный бизнес имел основное значение при покупке «Восточного».
Мы считаем, что заплатили правильную, хорошую, привлекательную цену. Никаких, конечно же, у нас соображений не было, кроме коммерческих, в этом процессе. Есть десятого порядка соображение, что, наверное, для индустрии это в целом хорошо, если какие-то конфликты уходят с повестки. Он, конечно, не уйдет, пока не закончится уголовная часть, но, по крайней мере, стороны заключили мировое, они продали весь банк. И мы надеемся, что это вызывает позитивные эмоции у рынка, я не скрою, но мы никогда бы в жизни ради того, чтобы просто вызвать позитивные эмоции, не потратили достаточно большие деньги.
Естественно, мы действуем на 100% в коммерческих интересах. Когда мы Росевробанк покупали, рынок тоже считал, что это какой-то мутный банк и у них вылезут проблемы. Сколько раз мы делали какие-то сделки, всегда находилась куча аналитиков, которые говорили о том, что все будет ужасно. И из раза в раз скептики были посрамлены, я уверен, что в этот раз произойдет точно так же.
Сергей Хотимский родился в 1978 году в Москве. Получил диплом юриста в Московском международном университете. До банковского бизнеса занимался продюсированием фильмов, а в 2002 году совместно со старшим братом Дмитрием Хотимским и партнером Михаилом Клюкиным приобрел костромской Буйкомбанк, который позже был переименован в Совкомбанк. С 2007 года Сергей Хотимский занимает должность первого заместителя главы правления Совкомбанка.
— Сохранится ли бренд «Восточного» или смените вывеску на Совкомбанк?
— Мы купили очень много банков, и ни один бренд не сохранился. И «Восточный» тоже не сохранится, это не секрет. Просто потому что инвестировать в два бренда — это дорого. И весь смысл синергии при слиянии банков в том, чтобы затраты были более умными, чтобы не держать параллельные системы, параллельные процессы, параллельные бренды.
— В какой срок произойдет полный переход на бренд Совкомбанка?
— Я думаю, что отделения потихонечку начнут переходить из «Восточного» в Совкомбанк уже в третьем квартале. Мы надеемся полностью завершить присоединение в первом квартале 2022 года. Я тут с некоторым опасением говорю, потому что в целом, наверное, такого масштаба присоединение за календарный год — это сверхрекорд будет не только по российским, но и по мировым масштабам. С другой стороны, мы делали большие сделки в короткие сроки. Вообще быстрая интеграция — залог успеха. Все «Эксели» и все «Пауэрпоинты», которые рисуются при слиянии, обычно разбиваются о то, что люди очень долго осуществляют интеграцию.
— Как изменится объединенная сеть отделений? Вы их все в каком-то виде хотите сохранить?
— Есть отделения, где Совкомбанк и «Восточный» просто в соседних подъездах расположены. Может быть, будет какое-то одно отделение выбрано, но команды будут интегрированы.
— У Совкомбанка есть иностранные акционеры, у которых около 10% акций. Как они восприняли план купить банк с такой неоднозначной репутацией?
— Нормально восприняли. На самом деле координацию работы наших иностранных инвесторов осуществляет Российский фонд прямых инвестиций (РФПИ). Наверное, его мнение — определяющее в консолидированной позиции фондов. У нас в соглашении написано, что фонды не голосуют за эту сделку и мы, российские акционеры, могли и без них ее одобрить. Но мы стараемся как-то приходить к решениям, которые в целом комфортны и российским, и нероссийским акционерам.
Что касается репутационной части, естественно, были вопросы. Даже в большей степени от наших иностранных независимых директоров, чем иностранных акционеров. Были вопросы, связанные с тем, может ли это репутационно навредить банку, может ли банк оказаться стороной конфликта. Но, во-первых, мы юридически обеспечили невозможность втягивания Совкомбанка в конфликт. Изучили подробно мировое соглашение акционеров «Восточного» между собой, поняли, что мы не окажемся стороной конфликта, что он действительно исчерпан. Во-вторых, мы получили соответствующие письменные гарантии в нашей документации по приобретению об отсутствии каких-либо претензий к банку и покупателю. Репутационно мы, если честно, ждали, что ситуация будет хуже, больше для себя рисков рисовали. Но рады, что и рынок в целом, и общественность восприняли нас именно как людей, которые делают выгодную коммерческую сделку и при этом косвенно помогают закрыть одну из проблем банковского рынка и разрешиться конфликту.
— Насколько проблемным вам видится портфель корпоративных кредитов «Восточного»? Насколько они зарезервированы и не боитесь ли обнаружить «скелеты в шкафу» после закрытия сделки?
— Сейчас ситуация достаточно комфортная. Во-первых, объем незарезервированного корпоративного кредитного портфеля «Восточного» — примерно 10 млрд руб. Это немного, это для Совкомбанка с активами 1,5 трлн руб. не несет экзистенциальной угрозы. Во-вторых, мы купили банк, из которого Центральный банк не вылезал в течение всех этих лет. Банк, в котором менеджеры понимали, что шаг влево, шаг вправо может закончиться уголовными делами. Банк, в котором желание что-то сделать не по правилам просто к минимуму сведено.
— К вопросу о ЦБ, который «не вылезал» из «Восточного». По нашим данным, недавно там проводилась проверка, а предыдущие для банка заканчивались не очень хорошо — приходилось досоздавать резервы. Объявленная Совкомбанком докапитализация на 7 млрд руб. — это результат проверки ЦБ? Какие еще у нее итоги?
— Естественно. Формально мы просто подаем документы, и ЦБ должен разрешить купить любой банк, если у нас есть на это свободный капитал. Но, поскольку ситуация специфическая, мы, конечно, Центральному банку подробно рассказывали о наших планах, о том, почему эта сделка не создаст для нас каких-то проблем в будущем, почему это будет вести к тому, что наш бизнес будет не слабее, а сильнее. В том числе обсуждали меры, которые необходимы для того, чтобы банку поддерживать нормальные нормативы достаточности капитала. Сейчас «Восточный» платит повышенные сборы в АСВ, естественно, в нашу бизнес-модель это не вписывается. Но проблемы уходят, когда капитал увеличивается. Поэтому мы увеличиваем капитал и надеемся, что перестанем платить повышенные взносы.
— То есть докапитализация — это договоренность с ЦБ при покупке «Восточного»?
— Скажем так, мы об этих планах ЦБ проинформировали, консультировались, насколько вероятно, что при таких планах с нас снимут эти ограничения. Понятно, что никаких гарантий ЦБ дать не может. Мы исходим из того, что сумма 7 млрд достаточна. Она может, наверное, немного вырасти, но это уже вряд ли будет ощутимый объем.
— У вас есть какие-то конкретные планы по дополнительным вливаниям в капитал сейчас?
— Мы считаем, что уже объявленной нами суммы достаточно, чтобы с банка были сняты ограничения.
— Во сколько Совкомбанку обошлась покупка «Восточного»? Сильно дешевле капитала на 1 марта в 27 млрд руб.?
— Значительно дешевле. По условиям нашего договора не могу никак вам раскрывать цену, но из отчетности Совкомбанка по МСФО за первый квартал, скорее всего, можно будет цену понять.
— Несколько лет назад Совкомбанк проявлял интерес еще к одному банку, который имеет сильные позиции на Дальнем Востоке, — это санированный с участием ЦБ Азиатско-Тихоокеанский банк (АТБ). После покупки «Восточного» вас АТБ больше не интересует?
— Это вопрос цены. Если будут конкретные процедуры объявлены, мы вникнем, посмотрим, посчитаем. Табу «мы купили «Восточный», поэтому ни в коем случае не будем покупать АТБ» нет. Наверное, если бы не было сделки по «Восточному», мы бы могли, может быть, подороже купить.
— Агентство S&P оценивало, что масштаб работы по интеграции «Восточного» приведет к тому, что Совкомбанку будет затруднительно совершать новые сделки в ближайшие два года. Согласны ли вы с аналитиками? Действительно ли Совкомбанк пока приостанавливает новые покупки?
— Нам в этом году будет крайне сложно, невозможно практически заниматься интеграцией еще одного розничного банка в Совкомбанк. Может быть, эта ситуация частично сохранится и в следующем году. Но в теории мы можем заниматься интеграцией какого-то небольшого корпоративного банка, мы можем купить что-то и отложить интеграцию, если будет очень хорошая цена. Я не буду говорить, что мы точно ничего никак [не купим]. Сейчас мы не можем никаких крупных покупок делать, а какие-то точечные — вполне.
— Насколько глубоко вы были в курсе конфликта основных акционеров «Восточного»? Разногласия стоили того, чтобы привлекать правоохранительные органы?
— Логика действий и одной, и второй стороны мне понятна, понятны причины конфликта и позиции сторон. Я не считаю, что одна сторона полностью пострадавшая, а другая такая нехорошая, — это не так. Когда все заигрываются и есть амбиции какие-то собственные, то в итоге вместо договоренности получаются уголовные истории. Самая большая трагедия здесь именно в том, что возникло уголовное дело. Мне хотелось бы, чтобы все экономические споры решались в арбитражном суде. Но тут уголовное дело уже есть, поэтому будем хотя бы надеяться, что все закончится без реальных сроков. Чисто по-человечески это было бы печально. Но у нас есть и свой прагматический интерес: еще один раунд «полоскания» этой истории — точно не то, что для нашего бизнеса хорошо.
— Насколько в целом этично привлекать правоохранительные органы к акционерным конфликтам? Вы лично стали бы к ним обращаться в подобной ситуации?
— Конфликт конфликту рознь. Одно дело, например, когда стороны по-разному видят, как банк будет управляться, другая ситуация — если у вас 49% какого-то предприятия, а у кого-то 51%, вы вместе вложили по рублю, а директор, назначенный другим акционером, взял и все деньги забрал. Наверное, любой человек в полицию пойдет. Я считаю, что в бизнес-конфликтах можно и нужно привлекать правоохранительные органы, но только если в процессе бизнеса совершается преступление. Мне сложно представить себя в такой ситуации, потому что они возникают только на фоне финансовых проблем банка. А когда у банка финансовые проблемы, может произойти все что угодно. Могут возникать уголовные дела, какие-то тяжелые суды, кривые сделки. От осинки не родятся апельсинки. Если ты хочешь в России работать и быть уверенным, что не попадешь в какой-то акционерный конфликт с уголовным преследованием, значит, надо работать как положено, на 100% по требованиям закона.
— Кредиты компаниям из «Клуба лидеров» Агентства стратегических инициатив, которые в том числе были причиной претензий Baring Vostok, продолжат обслуживаться в «Восточном»?
— Корпоративный бизнес «Восточного» в принципе находился в стадии run off (сворачивания. — РБК) еще до нашей покупки. Какого-то плана его реанимировать у нас нет. У кредитов есть сроки погашения, погасятся — хорошо, не погасятся — может быть, будут новые графики погашений, взыскание или банкротство, по-разному может быть. Честно говоря, не знаю, кто там из «Клуба лидеров», кто нет, — это нам неинтересно. Нам интересно, что там есть залоги, есть денежный поток для обслуживания и так далее. Работа с проблемной задолженностью, я считаю, велась недостаточно эффективно. Наши юристы и служба безопасности видят возможность интенсификации этой работы.
— Почему банк «Восточный» покинул [бывший первый зампред ВТБ] Дмитрий Олюнин? Когда он приходил, были слухи, что для того, чтобы найти покупателя.
— Я с Дмитрием находился в прекрасных отношениях в других местах его работы, в «Восточном» с ним как-то не пересекся в этом статусе ни разу. Я не очень понял, зачем он приходил [в «Восточный»] и почему он ушел. Для нас это никогда не было сделкой про какие-то персоналии. Большинство топ-менеджеров уже покинули банк, но там огромная сила на местах в людях, в специалистах среднего звена, в продавцах по всей стране. Это то, чем банк привлекает, то, ради чего он приобретен. Сказать, что у нас был какой-то повышенный интерес к персоналиям, что кто-то какую-то отдельную роль имел, чтобы мы что-то купили, — нет.
— Какова судьба пакета акций IFTG, который «Восточному» в свое время так и не удалось продать и который стал, по сути, причиной уголовного дела (следствие по делу основателя Baring Vostok Майкла Калви и его партнеров посчитало, что акции стоят 600 тыс. руб., а сам банк, который проводил сделку с этими бумагами, оценил их примерно в 3 млрд руб. — РБК)? Остались ли они на балансе банка?
— Да, они у банка «Восточный».
— Что будете делать? Продавать?
— Разбираемся сейчас, что там за компания, сколько они (акции. — РБК) реально стоят, почем можно продать.
— Сколько они стоят сейчас?
— Мы еще проводим оценку актива, но я могу сказать, что она ниже, чем сумма, которая фигурирует в претензиях Baring Vostok.
— Аналитики «Эксперт РА» писали, что в ближайшие годы консолидация на российском банковском рынке усилится и небольшие банки будут более активно искать покупателей. Планирует ли Совкомбанк и дальше расти за счет сделок M&A в ближайшие годы, на какой прирост рассчитываете в 2021–2022 годах?
— Мы растем все время примерно с такой скоростью, с которой зарабатываем, поскольку для банковского сектора рост определяется не фантазией, сколько активов можно набрать, а капиталом. Мы зарабатываем в районе 25% ROE, сколько-то уходит на дивиденды, а процентов на двадцать в год мы можем интегрально по всем линиям расти. Когда у нас хватает органических идей на рост, мы растем органически. Появляется свободный капитал или появляются какие-то интересные возможности, когда кому-то надо продать [свой актив] и цена привлекательна, — мы рассматриваем покупки. В целом у нас, в отличие от предыдущих лет, нет ситуации, что нужно что-то покупать, потому что на сегодняшний день все виды продуктов и сервисов мы так или иначе предоставляем. Банк стал полностью универсальным. Раньше мы трансформировались из полностью розничного банка и у нас были какие-то пробелы в компетенциях. На сегодняшний день банк присутствует везде, делает и в рознице, и в корпоративном бизнесе все возможные продукты.
— Сейчас вы не ищете активы на покупку специально?
— У нас нет такого процесса вообще. С учетом того, что мы в области финансового сектора больше всех в России сделали тех или иных приобретений, вряд ли в России есть какая-то группа или акционер, который, приняв решение что-то продать, не придет и не покажет свой актив в Совкомбанк. На рынке считают, что Совкомбанк все подряд покупает, — но поверьте, мы проводим одну из 20 сделок, которые так или иначе нам показывают.
— Недавно вы довольно внезапно решили перепродать Ozon Оней Банк. Изначально вы декларировали, что готовы сделать ребрендинг Оней Банка. Почему поменялись планы?
— У предыдущих акционеров — Кредит Европа Банка и «Ашана» — лицензия оказалась лишней. Мы нашли комфортные условия: вместо того чтобы проходить очень длительные процессы ликвидационные, они могли бы высвободить капитал, продав нам банк гораздо быстрее. Для нас был определенный дисконт, а для них — возможность получить капитал тогда, когда им это нужно. У Ozon обратная ситуация: им нужно развивать банковское направление. В итоге у нас все удачно получилось.
На самом деле сложилась такая интересная ситуация в российском банковском секторе: продать банк очень сложно, купить — тоже. Конечно, я думаю, что это для Ozon удачная сделка. Вполне разумные деньги попросили, при этом, конечно, для них это выгоднее, чем купить «с улицы», а потом получить какие-то потенциальные проблемы. У нас не было никаких планов перепродавать Оней Банк, но когда приходит партнер и спрашивает: «Можете продать?» — а почему бы и нет?
— А сумма сделки какая была?
— Мы не раскрываем, но, наверное, скоро в отчетности все равно увидите.
— Удалось заработать?
— Конечно, мы хорошо заработали. Мы заработали и на покупке, и на продаже.
— То есть покупка с дисконтом, а продажа по более высокой цене?
— С небольшой наценкой, да.
— Совкомбанк раньше рассматривал возможность IPO. Присоединение «Восточного» и расходы на его дальнейшую интеграцию могут привести к тому, что вы отложите размещение? На какой срок?
— Они де-факто в том числе привели к этому. Окно для размещения было неплохое в первом квартале, и, если бы не подготовка к сделке, мы могли бы им воспользоваться, выйти на рынок. Но дело в том, что любая крупная сделка требует очень сложных предварительных раскрытий. Фактически невозможно в преддверии крупной сделки выйти на IPO. Сразу после — тоже очень сложно, потому что зачастую инвестор хорошо видит, какие-то риски, связанные с интеграцией.
На публичном рынке акций у нас нет длительной истории. Есть очень много фондов, которые в принципе считают, что, если у компании происходит сделка M&A, на всякий случай они в этом (в инвестициях в IPO. — РБК) участвовать не будут. До того как мы нормально абсорбируем наше последнее приобретение, говорить про IPO рано. Не раньше следующего года, это точно.
— В следующем году это может случиться?
— Может. У нас, с одной стороны, нет какой-то острой необходимости в выходе на рынок, потому что продавцов среди наших акционеров, которым нужно обязательно продать долю и получить деньги, особо у нас нет. У фондов, которые к нам вошли (японские, китайские, восточные фонды), горизонт для инвестиций еще остается. У физических лиц — акционеров тоже основной бизнес продавать планов нет. Банк сейчас достаточно зарабатывает, у нас нет необходимости для развития привлекать капитал с рынка. Плюс часто возникают какие-то сделки по слиянию-поглощению.
Вот мы купили Росевробанк, соответственно, нам было не до IPO. Потом не было «окна» российского. Тут же, получается, надо, чтобы наше «окно» совпало с «окном» на рынке. Поэтому, с одной стороны, мы уже многих так достали своими заявлениями, что мы рассматриваем IPO, с другой стороны, пока эти условия не возникли. Но я абсолютно уверен, что в какой-то момент это произойдет.
— ЦБ очень оптимистично оценивает, как российские банки прошли этот кризис. Поэтому не стал продлевать послабления, например, по резервам, первые льготы уже завершились 1 апреля. Вы после 1 апреля досоздавали резервы по корпоративным ссудам? И как смотрите на следующую отмену льгот 1 июля?
— Я цифры не буду называть, а то мои коллеги по цеху подумают, что мы хвастаемся, будет неудобно. Но у нас это проблем не вызвало. В целом наша позиция, конечно, в том, что надо эти льготы отменять, потому что затягивание льгот приводит к искажению конкуренции.
Для банка капитал — это как станки для производства: сколько у тебя есть капитала, столько ты можешь бизнеса делать. Если актив не стоит 100 руб., нельзя в отчетности писать, что он стоит 100 руб. Когда происходит что-то невообразимое — локдаун, кризис и так далее, — на какое-то время ЦБ дает послабления. Здесь надо, конечно, выходить из них как можно быстрее, потому что клиенты банков заинтересованы, чтобы они были надежные, чтобы деньги хранились в банках, которые обладают достаточным буфером капитала и ликвидности.
Но я что-то не видел банков, которые не растут. Льготы уходят не на то, чтобы банки переварили какие-то свои проблемы, а на то, что банки растут. С одной стороны, это неплохо, что экономика растет. С другой стороны, в банках есть достаточный капитал, пусть растут те банки, у которых капитал сформирован честно, без льгот.
— Ситуация, когда отрасли реального сектора страдают, а банки при этом нормально переживают кризис, растут на льготном кредитовании, не говорит о каком-то дисбалансе в экономике в пользу банков?
— Тут надо вернуться в 2008 год и вспомнить ситуацию, когда в мире банки стали основным источником кризисных проблем. Была обратная ситуация, когда бизнес более или менее нормально себя чувствовал, но государству пришлось потратить огромные деньги на спасение банков во всем мире. С того времени регуляторы провели вместе с банками огромную работу, чтобы увеличить буферы капитала, изменить регулирование, увеличить буферы ликвидности.
В России работа по антихрупкости банковской системы началась после смены менеджмента Центрального банка, расчистка банковской системы — это огромный сложный путь. Абсолютно правильно, что наша отрасль была готова лучше, потому что мы прошли ужасный кризис 2008 года. И мы получили главный удар в 2014 году, банковская система тоже пострадала в первую очередь. И нас заставили проводить вот такую работу, чтобы иметь достаточно буферов.
Тут, наверное, вопрос в другом. Пандемия показала: очень странно, что мы построили такой мир со всеми нашими изобретениями, со всеми достижениями человечества, финансовой системы, после чего нас попросили два месяца всех отдохнуть — и нас настиг крупнейший коллапс в мировой экономике. Потому что очень хрупкие отрасли оказались. Нет буферов капитала достаточных, нет буферов ликвидности, нет работы с операционными процессами и диджитализации на уровне, который есть в банковской системе. И, наверное, наша задача как индустрии сейчас опыт и знания передать нашим клиентам, для того чтобы, если вдруг какая-то ситуация в будущем подобная повторится, компании были более подготовлены. У нас были банки дырявые — нас расчистили. В других же отраслях нет регуляторов, которые приходят и говорят: нет, у вас бизнес слабенький, давайте уходите.
— Ставки в России уже разворачиваются. Нет ли у вас опасений, что сворачивание льготной программы ипотеки наложится на общий рост ставок и выдачи забуксуют?
— Конечно, в этом случае выдачи забуксовать могут, это нормально. Задача Центрального банка — не разогнать по максимуму все что можно, а потом расхлебывать, а сглаживать эти эффекты. Сейчас инфляционные риски очень высоки. Парадокс в том, что те действия, которые Центральный банк предпринимает, обеспечивают более низкую длинную [ставку]. Если бы мы сегодня этой наркотической иглой низкой ставки слишком долго пользовались и упустили бы инфляционные риски, дальше мы бы получили просто невозможность долгосрочного снижения инфляции до 4%, а значит, сохранения в принципе приемлемых ставок в экономике.
— Охлаждение ипотечного рынка на сколько затянется?
— Сейчас рынок все время ускоряется, рекорды по выдачам все больше и больше. Мы думаем, что рекорды по выдаче перестанем ставить во втором полугодии. Новое ускорение в ипотеке раньше 2023 года мы не ожидаем.
— В начале весны ЦБ обеспокоился ипотекой с плавающими ставками для населения. Не все банки предоставляют такие продукты и не все планируют. Как Совкомбанк смотрит на подобную ипотеку? Может ли у вас что-то подобное появиться в линейке?
— Конечно, нет. Есть три табу для работы в ипотеке: валютная ипотека, плавающая ставка и графики с растущими платежами. Это вещи, которые после 2008 года индустрия выучила очень хорошо. Для меня это было недавно, а есть уже у нас руководители, которые 2008 год не так хорошо помнят. Соответственно, не были на позициях, где они читали новости, следили, смотрели, что происходит. Могут не знать или подзабывать. Риски есть, надо, чтобы более опытные товарищи напоминали.
Если мы посмотрим на опыт США, продукты с плавающими ставками, с увеличивающимися платежами сыграли колоссальную негативную роль в усилении таких кризисов. Ставки могут расти, тогда растут дефолты. Когда растут дефолты, на рынке больше квартир, цены на них падают, от этого еще больше увеличиваются убытки банков.
— Еще одна из инициатив ЦБ — применение прямых количественных ограничений на выдачу необеспеченных кредитов. Нужно ли это российскому рынку?
— Это всегда как весы: дать регулятору больше прав или меньше. В случае если у регулятора много прав, все всегда боятся, что регулятор начнет их применять плохо. Кто-то считает, что будут какие-то коррупционноемкие решения, кто-то — что просто регулятор ничего не понимает, кто-то верит в руку рынка, что она сама наведет лучше любого порядок. С другой стороны, понятно, что Центральный банк должен иметь механизмы, которые предотвращают пузыри в определенных нишах. Если люди сейчас после пандемии кинутся брать кредиты на все, по чему соскучились, то риски пузыря будут. И в этом смысле, наверное, я понимаю Центральный банк, который хочет иметь возможность в том числе ручной настройки того, с какой скоростью могут эти секторы расти.
Плюсов в этих полномочиях больше. Конечно, есть проблема. Сейчас у нас суперпрофессиональный состав в Центральном банке. Если через несколько лет придут дилетанты или менее профессиональные руководители или, не дай бог, у них будут корыстные побуждения — это риски, но я надеюсь, что этого у нас не произойдет.
Центральный банк исторически обычно такими полномочиями никогда не стремится очень активно пользоваться. Когда у ЦБ они есть, он часто может ими не пользоваться, а просто беседовать с банками. Одно дело беседовать с банками, когда полномочий нет, другое дело — когда есть.
— Как вы оцениваете перестройку рынка после санации крупнейших банков? Стало ли вам и частным банкам в целом сложнее работать на рынке, который, по сути, практически полностью контролируется государством?
— Нет, наоборот, стало намного лучше работать, просто несравнимо лучше. Непрерывный «банкопад», проблемы в крупных частных банках были частью нашей жизни на протяжении очень-очень длительного периода. Расчистка привела к тому, что на сегодняшний день мы прошли достаточно сложный кризис и у частных банков проблем нет. Есть какие-то отзывы лицензий сейчас у ЦБ, но это в основном совсем мелкие игроки. Соответственно, относительно крупные организации чувствуют себя очень хорошо, и рынок привыкает к тому, что частные банки — это такие же нормальные, надежные банки, как и государственные. Разницы в восприятии риска между государственными и частными банками в развитых экономиках быть не должно.
— Полноценная приватизация «Открытия» возможна сейчас?
— В приватизацию я не верю. Если вы под приватизацией понимаете, что придет какой-то негосударственный покупатель, заплатит деньги и купит банк «Открытие», — я не верю в такой сценарий. Но в IPO «Открытия» я верю. Западные инвесторы любят покупать долю в активах, где контрольный пакет у государства, но менеджмент прогрессивный, рыночный и настроен на рост капитализации.
— Но все равно это будет госбанк?
— Да, не исключено, что «Открытие» останется госбанком навсегда.
В разных районах Москвы и области
Квартиры в столице
с выгодой до ₽4,5 млн
Выгодные предложения
для семей с детьми
Видовые квартиры
в высотных башнях
Варианты с мебелью
и встроенной техникой
