Как экономика адаптируется к технологическим изменениям

Фото: пресс-служба

— Можно ли говорить о том, что сейчас происходит новая технологическая революция? В чем отличие нынешней ситуации от других периодов экономической истории нашей страны?

— Сложно напрямую переносить пройденные уроки истории на текущую ситуацию. Так, например, периоды индустриализации Советского Союза всегда определялись масштабными инвестициями страны в конкретные отрасли и, что не менее важно, массовым профессиональным обучением. При этом в советское время человеческий ресурс был доступен.

В результате активного развития экономики в последние несколько лет Россия исчерпала доступный ей человеческий ресурс, а демографических предпосылок для появления большого количество рабочих рук в стране и так не было. По последним данным Росстата, мы имеем безработицу 2,4%. Это говорит о том, что фактически исчерпан весь доступный трудовой ресурс.

Другие ограничения для развития экономики — низкая производительность труда при большой загрузке производств. Если еще три года назад Банк России в регулярных информационно-аналитических материалах «Мониторинг предприятий» оценивал загрузку производственных мощностей на уровне 60–65%, что считается нормой, то сегодня она превысила 80%. Эти факторы привели к возникновению ситуации в экономике, которую глава Банка России Эльвира Набиуллина охарактеризовала как фазу перегрева.

— Что может служить лекарством от такого перегрева?

— Если в предыдущих исторических периодах рост экономики был обусловлен экстенсивным развитием, требующим природных и человеческих ресурсов, то сегодня мы переходим к интенсивному росту — за счет повышения производительности.

Важным становится не только количество специалистов и даже не просто уровень их профильной подготовки, но и их способность работать с цифровыми платформами и облачными решениями, повышать автоматизацию в своей сфере. Это два принципиально разных подхода к увеличению объемов производства.

Ранее бизнес приобретал у зарубежных вендоров огромную долю решений, связанных с системами автоматизации, проектирования, моделирования и так далее. Таким образом, экономика перешла к постсоветскому уклада, заимствовав инструменты, которые сама не разрабатывала.

Два года назад, когда эти инструменты перестали быть доступны, всем стало очевидно, что нужны собственные решения, без которых нет современной промышленности.

И мы наконец-то вошли — только сейчас — в фазу кооперации не только внутри отраслей, но и в более крупном, межотраслевом масштабе. Это позволяет создавать сквозные системные решения и является тектоническим сдвигом в экономике.

— Как технологии могут помочь ответить на актуальные вызовы?

— Автоматизация процессов в разных отраслях повышает эффективность, доходность предприятия, отпадает необходимость работать в режиме перегрузок. Надо отметить, что сегодня компании научились очень конкретно формулировать задачи, которые важны внутри технологических процессов.

Мы в «Ростелекоме» разрабатываем решения практически для всех отраслей. Приоритетными направлениями определили ключевые отрасли экономики — такие как ТЭК, промышленность, добыча, АПК, туризм и финтех. Для ТЭК есть решения и проекты, связанные с системой мониторинга персонала, например, мы уже внедрили систему для охраны труда на горнодобывающем предприятии «Далур» (предприятие госкорпорации «Росатом») — «Умные каски». Также развиваем проекты, связанные с геопозиционированием техники и персонала — например, в апреле текущего года была запущена система по контролю активности арендуемой специальной техники на строительных площадках в Перми для крупнейшего застройщика. Был установлен программно-аппаратный комплекс (ПАК), который фиксирует и предоставляет точные данные о местоположении и активности специальной техники. Подобные решения могут быть применены в разных отраслях.

Интересна с технологической точки зрения, например цифровизация пчеловодства. Отрасль является основой урожайности зерновых и других растений, опыление которых напрямую зависит от пчел. Мы сейчас создаем систему «цифровой улей», который позволяет пчеловоду осуществлять контроль, управление и проактивную работу с ним. Задач по цифровизации процессов тут несколько. Важно следить, чтобы местоположение улья не подвергалось воздействию пестицидов, контролировать температуру в улье во избежание миграции или болезни пчел. Наконец, нужно предотвращать нападение медведей, которые, как известно, очень любят мед. Цифровые технологии помогают выявить все эти риски заранее: пчеловод видит благодаря датчикам, если что-то не в порядке, и может своевременно принять меры.

Каждая индустрия обладает спецификой, из-за которой технологические системы невозможно просто взять и повторить в другой отрасли. Роль цифрового интегратора в том, чтобы понять эти отраслевые особенности. Мы должны входить в «доверенную среду» бизнеса, а не просто ставить датчики. Поэтому мы максимально погружаемся в бизнес заказчика и много инвестируем в отраслевые знания. Отраслевые компании пускают нас в свой технологический передел, а мы обязаны внедрять технологии, которые будут постоянно работать на развитие бизнеса, создавать новые ценности.

— Какие сектора российской экономики наиболее преуспели в цифровизации, а какие пока находятся в начале пути?

— Наиболее продвинут финтех. Там цифровизация началась уже очень давно, что позволило ему встать в один ряд с мировыми лидерами, а в чем-то даже их превзойти. Только в России есть финтех, обладающий банковской лицензией и предоставляющий полный спектр услуг в цифровом формате. Это дает мощный задел для экономики страны в целом. А вот наименьшее проникновение цифровых технологий пока, пожалуй, в сельском хозяйстве. Там существует огромная потребность в цифровизации, но запрос на нее еще только формируется и структурируется. Все остальные отрасли расположились где-то посередине в этом спектре.

Особенность российской индустрии заключается в том, что практически во всех сегментах есть 50–100 крупнейших компаний, которые определяют всю отрасль. И мы сегодня работаем как с крупными холдингами, так и с монопроизводителями. У крупных заказчиков, как правило, уже есть своя многоуровневая IT- и производственная инфраструктура, и чтобы все работало как часы, даже самое простое решение они обкатывают от одного до двух лет на тестовых полигонах. Это ключевая интеграционная работа, от нее зависит успех цифровизации.

— Если год-два нужен только для интеграции решения в производственную цепочку заказчика, то когда разработанная технология начнет приносить экономические результаты?

— Это зависит от конкретных партнеров и решений. Скажем, у одного нашего крупного заказчика была проблема, связанная с необходимостью контроля внутри производственной цепочки, где был высокий уровень фрода. Мы идентифицировали проблему, провели аудит задачи и выдали пилотное решение. Обычно пилотное решение мы обкатываем в течение одного сезона, чтобы понять, насколько оно отвечает потребности заказчика. Если пилотный тест прошел успешно, то входим во второй цикл тестирования в рамках полевой эксплуатации. Но в этом кейсе из-за чувствительности самой темы полевой эксплуатацией пришлось заниматься целых четыре года. И только на пятый год заказчик перевел систему в коммерческий режим, начал использовать ее на всех своих предприятиях. Подобного рода партнерства для нас являются ярким примером так называемой экономики доверия.

Мы идем в проект сознательно, понимая длительность периода разработки, тестирования и объемы наших инвестиций. Но на выходе создается работающая система, и для нас ее внедрение формирует отдельную компетенцию.

Важно, что сегодня предпосылки к кооперации заказчика и исполнителя принципиально другие, чем были десять лет назад. Очень показательный пример таких изменений — взаимодействие телеком-операторов. Примерно до 2012 года все наши мобильные операторы действовали разобщенно: каждый ставил свою вышку, хотя они могли бы совместно поставить одну и раздавать сигнал. Но в тот момент предпосылок к кооперации не было. Зато сегодня игроки меняются башнями, строят единую структуру, начинают использовать единую сеть, делают даже RAN sharing — совместное использование инфраструктуры сетей связи операторами связи.

— Это были вынужденные изменения или эволюционный путь?

— Это эволюция. Так устроено, что мы будем продолжать использовать привычные инструменты до тех пор, пока они не перестанут работать, даже если заранее понимаем, что история их использования конечна и что-то менять все равно придется.

Раньше бизнесу было нужно простое стандартное телеком-решение, потому что имелись человеческие ресурсы, позволявшие спокойно двигаться дальше.

Сейчас мы приходим к тому, что заказчику нужна уже не интернет-инфраструктура, а комплексные решения. И ему необходимо, чтобы комплексное решение работало по сервисной модели, не требовались дополнительные инвестиции. А, пожалуй, самое главное — нужен партнер, который будет поддерживать решение на протяжении всего жизненного цикла проекта. Сервисная поддержка стала отдельным вызовом, на который в прежней жизни отвечали зарубежные поставщики, а теперь все эти задачи нужно решать с российскими компаниями. «Ростелеком» также движется в этом направлении. Мы присутствуем везде и решаем все проблемы, связанные с поддержанием собственной инфраструктуры и инфраструктуры наших заказчиков. Наконец, у нас есть главный клиент, который определяет нашу работу и будущее, — это государство. Что дает всем остальным заказчикам гарантии выполнения обязательств.

В рамках сервисной модели, к которой переходит сейчас рынок, стала очень важной роль цифрового интегратора, удаленного от игроков рынка по характеру своего бизнеса. Мы создаем комплексные решения, которые можно использовать в любых индустриях. Эта кооперация с максимальным взаимовыгодным использованием ресурсов всех участников создает новую синергию — «экономику доверия».