Ядерный доктор: как построить крупнейшую сеть центров томографии

Аркадий Столпнер создал крупнейшую в стране сеть центров томографии, а теперь строит первый в стране частный центр протонной терапии (Фото: Юрий Чичков для РБК)

Аркадий Столпнер построил крупнейшую в стране сеть центров томографии, бросив вызов государственной монополии на эти услуги: около 1,3 млн россиян в год проходят обследование в компании ЛДЦ МИБС. Теперь Столпнер снова впереди государства — с проектом первого в России Центра протонной медицины.

«Хуачто?!»

Во дворе современного трехэтажного здания в тихом поселке Песочный в одном из районов Санкт-Петербурга высажены молодые деревья. У каждого — табличка: Смоленск, Калининград, Астрахань, Новокузнецк, Томск, Уфа. Сегодня деревьев 66, по числу городов, в которых работают центры сети Лечебно-диагностического центра Международного института биологических систем им. С.М. Березина. Сокращенно — ЛДЦ МИБС.

«ЛДЦ МИБС — это второе в моей жизни неудачное название», — смеется Аркадий Столпнер, основатель и основной владелец компании. Первое было у основанного в начале 1990-х советско-китайского предприятия «Хуато», вспоминает он: «Когда мы куда-нибудь звонили, нас обязательно переспрашивали: «Хуачто?!»

В 1982 году Столпнер окончил Первый Ленинградский мединститут по специальности «лечебное дело». Будучи при этом мастером спорта международного класса по гребле на байдарках, он стал работать врачом со сборными командами. Однажды оказался на курсах иглорефлексотерапии в Ленинградском государственном институте для усовершенствования врачей (ГИДУВ) у завкафедрой Александра Качана, который учился этому в Китае еще в 1960-е годы. Столпнер начал учить китайский и поступил на факультет восточной медицины для иностранцев в Шеньянский медицинский университет.

«В 1990-м мой учитель китайского сказал: «Давай притащим сюда китайских врачей», — вспоминает Столпнер. — Мы это сделали очень быстро, заключив договор с китайскими партнерами, но мгновенно встал на дыбы ОВИР [отдел виз и регистраций]. Нам сказали: «Какие иностранцы? Всех из страны, никаких разрешений не будет». Дали нам месяц на «эвакуацию». Тогда мой учитель по бизнесу Мирон Ефимович Гершгал поехал в Москву в Минфин СССР и через неделю вернулся с зарегистрированным совместным советско-китайским предприятием. Начальник ОВИРа посмотрел на регистрационное удостоверение предприятия и сказал: «Ну вы даете!»

СП арендовало целую поликлинику в Невском районе: десяток врачей лечили пациентов, используя китайский массаж, ту же иглорефлексотерапию, гимнастику цигун, преподавали ушу. Но успешным предприятие было недолго: вскоре экономика страны пришла в упадок, а китайские врачи потребовали ежемесячную зарплату в $1000. «А у меня бухгалтер в 1992 году получал семь долларов плюс два доллара премию!» — вспоминает Столпнер. Через неделю китайцев в Петербурге уже не было. «Коммерческая медицина для меня закончилась», — добавляет он.

Но поскольку в Китае уже завязались связи, партнеры стали возить одежду, обувь и прочие дефицитные в то время потребительские товары. К оптовым продажам со временем добавились магазины.

Однажды Столпнер вызвался помочь с бартером Институту метрологии: тот продал в Китай какую-то технику, в оплату должен был получить ширпотреб и не смог бы вернуть живые деньги. «Хуато» решило проблему, продав товары и вернув институту деньги.

«Институт в то время массово увольнял людей, и руководитель одной из лабораторий, академик Аркадий Синельников предложил вместе сделать предприятие. Мы это предприятие открыли, принимали на работу всех уволенных, начали разрабатывать и производить высокоточное оборудование. Основным нашим рынком был Китай: туда мы продавали старые разработки, а заработанные деньги бросали на новые. Оборудование, которое мы тогда разработали и произвели, до сих пор продолжает быть эталонным для страны, — вспоминает Столпнер. — Но это был очень ограниченный рынок, мы его быстро заполнили. Зарубежных заказов практически не стало, а государственных было недостаточно. Когда государство стало посильнее, люди потихонечку от нас вернулись в институт и сейчас продолжают работать. По сути, Синельников так сохранил отрасль».

К концу 1990-х к восточному направлению ненадолго добавилось западное: Столпнер с партнерами стали торговать ценными бумагами на NYSE и NASDAQ. «Видели, как eBay по $40 открывался», — вспоминает он. Правда, акционером eBay Столпнер пробыл недолго: партнеры занимались короткими покупками и продажами.

«Хоть один спросил икру?»

«Ты все время говоришь, что хочешь вернуться в медицину. Есть интересный проект», — с такими словами в 2002 году приятель-однокашник познакомил Столпнера с Сергеем Березиным, к тому моменту врачом отделения магнито-резонансной томографии в одном из институтов города. Именно Березин предложил купить за границей подержанный аппарат МРТ.

В ЛДЦ МИБС работают больше 400 врачей

(Фото: Юрий Чичков для РБК)

В то время в Санкт-Петербурге на 5 млн населения было пять томографов — все стояли в государственных клиниках (на одном из них работал Березин). Очереди на обследование нужно было дожидаться месяцами. «Помните бородатый советский анекдот про человека, который пришел в Елисеевский магазин, пару часов постоял у витрины и на вопрос, почему нет черной икры, получил ответ, что она не пользуется спросом: «Вот вы уже два часа стоите, хоть один спросил икру?» — говорит Столпнер. Так же было с МРТ: врачи эти исследования почти не назначали, потому что дожидаться четыре месяца, чтобы посмотреть, что у пациента, например, со спиной, бессмысленно».

Столпнер попробовал купить томограф через российский офис немецкой Siemens. «Менеджер говорит: «Сколько у вас есть денег, миллион? За миллион мы вам продадим 0,3 тесла [напряженность магнитного поля, от нее зависит разрешающая способность аппарата]». Я ответил, что нам нужна машина на 1,5 тесла. Он сказал: «У вас старье работать не будет», — вспоминает свой первый опыт общения с Siemens Столпнер.

Представитель Siemens на вопросы журнала РБК о начале сотрудничества с ЛДЦ МИБС не ответил, ограничившись общими комментариями. В начале 2000-х у Siemens не было никакого опыта, во-первых, работы с частными клиентами в области здравоохранения в России и, во-вторых, — продаж восстановленных машин в Россию, вспоминает Алексей Эйрих, директор направления диагностики сети центров «Медскан», в прошлом — директор по сбыту сектора «здравоохранение» Siemens в России.

Потерпев неудачу в Москве, Столпнер купил подержанный томограф Siemens мощностью 1,5 тесла за границей самостоятельно. Березин взял на себя описание снимков и остальную медицинскую часть. 23 августа 2003 года партнеры приняли первых пациентов. Базовое исследование — например, томограмма головного мозга или одного отдела позвоночника — стоило 1800 руб., около $60 по тогдашнему курсу. «Абсолютно рыночная история, — говорит Столпнер, — не нужно было искать знакомства и договариваться, нужно было снять трубку и записаться».

Уже 24 августа Березину предложили написать заявление об уходе из института. «[Руководство] Сереже сказало: «Как может человек, работающий на государственной службе, работать на частном «магните?» Я тогда говорил, что через десять лет их будет так же много, как частных стоматологических кабинетов. Вы же не удивляетесь, что стоматологий частных много?» — вспоминает Столнер. Увольнение Березина придало толчок развитию бизнеса: очередь врачей, которые до того были не прочь поработать в новом частном центре, внезапно испарилась, и Сергею Березину пришлось взяться за обучение рентгенологов самому.

Вложенный в первое отделение $1 млн быстро окупился, в 2004 году партнеры поставили второй аппарат, а уже в январе 2005 года готовились к открытию первого регионального центра — в Твери. «20 января официальное открытие, мы готовим презентацию, 19 января Сережа едет за батарейками для пульта — и погибает в автокатастрофе. Нам тогда как будто голову отрезали», — вспоминает Столпнер. Но за полтора года работы компании Березин успел подготовить костяк врачей — большинство из них работают в компании до сих пор.

Чтобы контролировать работу центра в Твери, решили создать консультативный центр: снимки пациентов с тверского томографа через интернет приходили в консультативный центр к врачам в Петербурге. И это тоже, говорит Столпнер, потом оказалось фактором успеха: удалось удаленно контролировать качество работы. После Твери открыли центр в Красноярске. «Стало понятно, что если можно управлять на расстоянии 5000 км, то можно на любом. Мы начали открывать по 10–15 отделений в год», — рассказывает Столпнер.

«Они освоили очень правильную и актуальную на тот момент нишу: тогда это был очень дефицитный вид диагностики», — вспоминает Артем Гапеев, гендиректор Clinic Management Group и бывший гендиректор Европейского медицинского центра (ЕМЦ). «Он увидел эту нишу, занял ее, активно развился на большой востребованности МРТ и неискушенности населения и был пионером. Все остальные появились после него», — подтверждает Эйрих. Андрей Глебов, гендиректор московской сети «МРТ 24» и бывший топ-менеджер сети «МРТ Эксперт», сравнивает основателей ЛДЦ МИБС с основателями сети лабораторий «Инвитро»: «Они вовремя поймали волну».

Стоит ли за Столпнером, построившим огромную сеть диагностических центров по всей стране, административный или другой «нерыночный» ресурс? «Он вырос сам по себе и делает все сам, без нашей помощи. Кажется, что это просто, но на самом деле это нереально здорово», — говорит журналу РБК на условиях анонимности чиновник Минздрава.

Столпнер, говорит Эйрих, «очень дозированно» принимает «игру» с государством, понимая, что сегодня это может быть для бизнеса полезно, а завтра — наоборот. «Аркадий харизматичный человек, врач, помимо бизнеса у него есть еще и врачебная идея. При этом он жесткий, конкретный, нелицеприятный, если это необходимо. Но глубоко порядочный человек», — отзывается о нем Эйрих.

«Такие предприниматели — самые крепкие и тертые калачи, — говорит давний знакомый бизнесмена, также просивший не называть его имени. — У него было время вырасти и очень приличные партнеры, которые росли вместе с ним».

Стартовые инвестиции в ЛДЦ МИБС сделали Столпнер и Виктор Екимов («Мы с ним сели в байдарку-двойку в 18 лет и с тех пор партнеры», — уточняет Столпнер), совладельцем проекта стал Сергей Березин (его долю унаследовала вдова Наталья, сейчас она главный врач компании).

Онкологический центр ЛДЦ МИБС с точки зрения экономики пока неэффективен, признается Аркадий Столпнер

(Фото: Юрий Чичков для РБК)

По данным СПАРК-Интерфакса, Столпнер, Екимов и Березина являются совладельцами более 60 юридических лиц, почти все — ООО. Кроме троих основных совладельцев, во многих компаниях есть и другие. Это, по словам Столпнера, местные партнеры и руководители региональных центров. Консолидировать бизнес Столпнер отказывается: сейчас в группе больше 60 юрлиц, у каждого отдельная медицинская лицензия.

Сейчас у ЛДЦ МИБС 87 диагностических центров в 66 городах, в каждом стоит томограф Siemens. Отношение немцев к компании давно изменилось: руководитель подразделения «здравоохранение» Siemens в России Евгений Городный говорит, что компании «связывают долгие годы очень интересного и плодотворного сотрудничества», и называет ЛДЦ МИБС «стратегическим партнером» (комментарий он передал через пресс-службу).

«Рынок всё»

Последние три года ЛДЦ МИБС обследует 1,2–1,3 млн человек в год, из них повторно около 20%. «То есть за последние несколько лет у нас побывало 3–4 млн пациентов. С учетом того, что в средней семье три человека, выходит, 10% домохозяйств страны пользовались нашими услугами», — говорит Столпнер. В 2015 году компания сделает 1,35 млн исследований, но дальше развиваться с той же интенсивностью уже не получится. «Я думаю, что рынок уже очень сильно перегрет», — считает Столпнер.

Отраслевой журнал Vademecum оценивает общее число томографов в стране в 3–4 тыс. В Москве и области, по наблюдениям Глебова, 200–300 «магнитов», из них больше половины — частных. В Санкт-Петербурге, по словам Столпнера, около 50 томографов в государственных клиниках и почти столько же в частных. «Почти 100 томографов на пятимилионный город — это уже заметно больше, чем в Германии или Франции, а есть города, где конкуренция еще жестче», — говорит Столпнер.

Но 80% участников рынка работают в минус, считает Глебов: люди без опыта в этой сфере покупали томографы, рассчитывая, что они станут «нефтяными вышками», но не сумели наладить процесс. Новые центры пытаются привлекать клиентов низкой ценой — 1500 или даже 1000 руб., только чтобы покрыть переменные издержки, «а потом мы видим рекламные объявления высокотехнологичной медицины на сайтах, продающих трусы со скидкой», возмущается Столпнер.

На заре этого бизнеса в России чистая рентабельность ЛДЦ МИБС доходила до 80%. «Это была once-in-a-lifetime opportunity, больше такого, наверное, уже не будет», — говорит Столпнер. Это позволило развиваться на собственные средства, без кредитов и крупных сторонних инвесторов, уверяет он: «Мы не берем денег, мы не даем денег, это для компании закон». Из-за этого «закона» глава «Роснано» Анатолий Чубайс, по словам Столпнера, однажды в шутку заявил, что «с Аркадием у него «огромный конфликт»: бизнесмен отказал «Роснано», предлагавшему больше $100 млн на совместный проект.

«Слово «конфликт» было произнесено тогда мною в ироничной форме, в кавычках», — заявил Чубайс журналу РБК, подтвердив, что Столпнер отказался от инвестиций. «Как я понимаю, не хотел терять время на наши корпоративные процедуры, экспертизы. При этом деятельность Столпнера я и тогда, и сейчас оцениваю высоко», — добавил глава «Роснано».

Конкуренция выросла, и к началу кризиса рентабельность составляла уже 25%, а сейчас «хорошо, если 15%», уверяет Столпнер. Глебов считает, что лидер рынка скромничает: по его мнению, в Москве получить рентабельность в 15% можно, «не обладая сверхспособностями», а при грамотном управлении она может быть и 30%, но от региона к региону она будет различаться, признает он.

Железный шлем и 200 дырок

Здание ЛДЦ МИБС в Песочном, где мы встречаемся со Столпнером, ни снаружи, ни внутри почти не похоже на больницу. В одном из кабинетов трое молодых людей сидят за компьютерами и, кажется, просто мило беседуют. На самом деле мы присутствуем при сложнейшей операции: в соседней комнате на аппарате, внешне похожем на томограф, лежит пациентка с опухолью слухового нерва, которую облучают высокой дозой радиации. Вечером она уедет домой, а опухоль сначала прекратит расти, а в течение года распадется.

«Уже когда мы открывали третий центр МРТ, возникла идея, что нужно начать лечить: через нас проходила масса пациентов, которым требовалось различное лечение», — вспоминает Столпнер. Сначала хотели заняться одной из самых распространенных патологий — лечением грыж межпозвоночных дисков, но это «было скучновато, да и конкурировать пришлось бы с тысячами специалистов». Решили искать высокотехнологичную нишу.

О радиохирургии в России в то время, конечно, слышали, даже был первый аппарат гамма-нож в частной клинике при НИИ нейрохирургии им. Бурденко. «Но на этот рынок войти было сложно: это не «просто железо купить», нужна колоссальная компетенция. «Так мы стали вторым радиохирургическим центром в стране», — вспоминает Столпнер. Он отправил врачей на два года учиться за границу, а в декабре 2008 года ЛДЦ МИБС уже провел свою первую радиохирургическую операцию.

Принцип радиохирургии — однократная доставка большой дозы облучения в маленький объем «мишени» (например, в опухоль). Гамма-нож позволяет делать такие операции на головном мозге, кибернож — на всем теле. Кроме онкологии метод используется при лечении неврологических, функциональных и сосудистых нарушений. Похожим образом, но с меньшими дозами и большим количеством повторений, работает лучевая терапия при лечении онкологических заболеваний.

Первым радиохирургическим аппаратом, который купил Столпнер, был гамма-нож. «Представьте железный шлем, через 200 отверстий в котором радиация идет в нужную зону», — рассказывает он. Запуск радиохирургического бизнеса обошелся примерно в $10 млн, заработанных на первых 20 центрах МРТ. В первый год сделали 350 операций, во второй — 550, в третий — уже 750.

Через три года добавился кибернож: по данным Минздрава, такие есть всего в четырех городах страны. Сейчас у ЛДЦ МИБС есть онкологический центр на 50 коек: кроме гамма-ножа и киберножа там работают два линейных ускорителя для лучевой терапии, аппарат позитронно-эмиссионной томографии, есть собственное производство радиофармпрепаратов, отделение химиотерапии. «Думаю, только в онкологический центр за все время $60 млн мы инвестировали», — прикидывает Столпнер.

«По загруженности наших аппаратов у Аркадия мы видим, что рынок частной лучевой терапии в России ненасыщенный», — говорит Сергей Попов, старший менеджер по продажам американской Varian, одного из поставщиков оборудования ЛДЦ МИБС. В лучевой терапии в стране нуждаются минимум 320 тыс. человек ежегодно, но фактически получают ее только 37% больных, говорится в ответе и.о. директора Федерального центра по проектированию и развитию объектов ядерной медицины Олега Козина на запрос РБК. Нужного лечения, по его данным, не получают больше 100 тыс. человек.

Рентабельность под 80% здесь Столпнеру и не снилась: лечение дорогостоящее, а платежеспособный спрос очень ограничен. В год радиохирургический центр ЛДЦ МИБС лечит около 2500 человек: 1300 — на гамма-ноже, 700 — на киберноже, еще 400–500 человек — на ускорителях для лучевой терапии. Лечение части пациентов оплачивает Санкт-Петербург (в 2015 году — 530 человек, ), 30 человек — Ленобласть, еще 60–80 пациентов — все остальные регионы, единицы лечатся по программам ДМС, рассказывает Столпнер. Подавляющее же большинство — 65% — платят сами.

«Клинико-диагностический центр МИБС располагает сегодня лучшей в России линейкой оборудования для радиохирургии. К сожалению, стационары города не имеют оборудования для таких оперативных вмешательств», — объясняет представитель аппарата вице-губернатора Петербурга Ольги Казанской Наиля Садыкова. Город получает повышение скорости и качества лечения, клиники — дополнительных клиентов и частичное решение проблемы простоя высокотехнологичного оборудования.

ЛДЦ МИБС способен принимать на лучевую терапию вдвое больше пациентов, но государственный тариф ОМС — 100 тыс. руб. за 33 фракции (сеанса облучения) — не покрывает даже прямых затрат, утверждает Столпнер. «Мы берем пациентов по такому тарифу, но, если честно, — дефицит нашего бюджета как минимум 30%. Делаем мы это для того, чтобы врачи были в тонусе», — объясняет Столпнер. Для пациентов, которые платят за свое лечение сами, цена начинается от 156 тыс. руб., (без учета подготовки к лечению, это еще 60 тыс. руб.), указано на сайте компании. «С точки зрения экономики лучевой проект пока неэффективен», — признает основатель ЛДЦ МИБС.

Наперегонки с государством

В июне на Санкт-Петербургском экономическом форуме Аркадий Столпнер и губернатор Санкт-Петербурга Георгий Полтавченко подписали инвестиционное соглашение о строительстве Центра протонно-лучевой терапии. На подписании была министр здравоохранения Вероника Скворцова, которая в 2014 году посещала ЛДЦ МИБС. Для министра визиты в частные учреждения здравоохранения — исключение, а не правило, и это подтверждает, что министерство внимательно следит за развитием перспективного направления медицинской помощи, в том числе и за проектом Столпнера, как одного из пионеров этого направления, говорит советник Скворцовой Игорь Ланской.

На самом деле строительство нового центра на шести гектарах в Приморском районе уже заканчивается — в 2017 году он рассчитывает принять первых пациентов. Протонная терапия — «передовая для России, инновационная история», говорит Гапеев. Этот метод используют в первую очередь, когда нужно облучить глубоко залегающие или расположенные рядом с критическими органами опухоли: головного и спинного мозга, глаза, легкого, печени, а также в детской онкологии. Первый в мире специализированный медицинский центр, использующий протонную технологию, открылся в 1990 году в американском городе Лома-Линда. Сейчас центров протонной терапии в мире несколько десятков, рассказывает Попов из Varian, это направление быстро развивается: одна только Varian с начала этого года подписала контракты на оснащение пяти центров — в Великобритании, США, Голландии и Дании. Varian будет поставлять оборудование и для будущего Центра протонной терапии ЛДЦ МИБС.

Центр онкологии, радиохирургии и стереотаксической радиотерапии ЛДЦ МИБС в Песочном (на фото) расположился по соседству с государственными НИИ онкологии им. Петрова, Российским научным центром радиологии и хирургических технологий и Клиническим научно-практическим центром специализированных видов медпомощи

(Фото: Юрий Чичков для РБК)

Сейчас ближайший к России Центр протонной терапии находится в Праге. Есть еще несколько проектов строительства таких центров: дальше других, по словам опрошенных РБК участников рынка, продвинулся проект Федерального медико-биологического агентства (ФМБА) в Димитровграде. Он начался еще в 2010 году и предполагает строительство протонного центра на 1500 пациентов в год, центра позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ) на 10 тыс. человек в год и центра радионуклидной терапии на 2,5 тыс. человек в год.

Изначально проект оценивался в 13,9 млрд руб., запустить его планировалось уже в 2015 году. Затем руководитель ФМБА Владимир Уйба говорил уже о 2017 годе. В ответе Козина из Федерального центра по проектированию и развитию объектов ядерной медицины на запрос РБК говорится, что после повторной экспертизы стоимость проекта оценивается уже в 20 млрд руб., а новый срок ввода в эксплуатацию — третий квартал 2018 года. То есть, если все пойдет по плану, протонный центр Столпнера, который после выхода на проектную мощность позволит лечить 1 тыс. человек в год, станет первым в стране.

«Когда я выбирал, что строить дальше — пять центров обычной лучевой терапии или один протонной, выбрал протонную: надеюсь, что, будучи единственными с такой услугой на рынке, 1000 пациентов в год мы найдем, а 5000 для лучевой — уже не факт», — говорит Столпнер. Протонная терапия — еще более дорогой метод лечения, чем привычная сейчас лучевая терапия на фотонах: в заграничных центрах она обходится в $100–150 тыс. «Мы думаем, что у нас получится сделать $25–30 тыс., тогда мы за 15 лет отобьем инвестиции», — говорит Столпнер.

«Отбить» нужно будет $140 млн, из которых около $90 млн — валютные затраты на оборудование (в сообщении администрации Санкт-Петербурга о подписании инвестиционного соглашения в июне говорилось о 7,5 млрд руб., 4,4 млрд из которых — оборудование). Валютный скачок серьезно повлиял на экономику проекта, признается Столпнер: «Мы всерьез обсуждали, сможем ли вытянуть протонку». Когда я в третий раз задаю вопрос, из каких источников финансируется новый бизнес, Столпнер заводится: «Слушайте, мы к этому 12 лет идем! Вся компания работает на этот проект, что вас удивляет?» Стройку, по его словам, компания тоже полностью финансирует из собственных средств.

Не слишком ли долгий срок для возврата инвестиций? «Во-первых, просто возврат инвестиций уже давно не приоритет. Во-вторых, все определяется платежеспособным спросом, а не нашим желанием поднять цену: $200 тыс. в США за протонную терапию оплачивают страховые компании, а не сам человек. Мы посчитали минимальную цену, при которой мы сможем окупить проект, — это $25–30 тыс. при 85-процентной загрузке», — объясняет Столпнер. К тому же протонная терапия даст синергетический эффект вместе с уже существующими направлениями бизнеса. «А потом, что, 15 лет — это плохая окупаемость?! Мы никуда не торопимся», — улыбается он.

Теперь Столпнеру предстоит побороться за платежеспособных пациентов, которые пока едут лечиться за границу.

«Я недавно встречался с представителями частного западноевропейского медицинского центра [занимающегося в том числе лучевой терапией], среди их пациентов не так много иностранцев, но большая часть из них — россияне, — рассказывает Попов из Varian. — Если будет возможность лечиться внутри страны с тем же качеством и уровнем сервиса, поток пациентов получится перенаправить».

Столпнер уже договаривается с иностранными клиниками о совместной работе. «Неправильно [в Израиль и Германию] отправлять всех пациентов. Есть вещи, которые они действительно делают лучше. Но очень много мы уже делаем как минимум не хуже, но за гораздо меньшие деньги, — объясняет он. — Договорились с израильтянами, что они будут нас рекомендовать российским пациентам, которые не могут платить за израильскую медицину, но хотели бы получить качественное лечение».

«Чтобы закрыть потребности страны в протонной терапии, нужны Димитровград, они и еще пять раз по столько», — улыбается советник Скворцовой Игорь Ланской. Поэтому Минздрав, по его словам, «поддерживает идею привлечения частников к этому направлению». Смогут ли пациенты лечиться у Столпнера за счет средств ОМС? Минздрав должен включить новый вид медицинской помощи в специальный порядок, после этого Федеральный фонд обязательного медстрахования определит тариф. Для части услуг будущих протонных центров — например, позитронно-эмиссионной терапии — тариф уже определен, напоминает Ланской. Вопрос о тарифах на остальные виды помощи, которые будут оказывать протонные центры, Скворцова, по его словам, уже поручила изучить.

Заболеваемость онкологией растет каждый год, почему частные инвесторы не выстраиваются в очередь за возможностью за $140 млн занять пустой рынок? «Если бы можно было потратить $140 млн, щелкнув пальцами, и чтобы из ларца выпрыгнули бы двое и построили вам центр протонной терапии — я думаю, многие щелкали бы не останавливаясь, — улыбается Столпнер. — Но даже построить — это уже непростая задача. А что они [дальше] делать-то будут? Людей лечить? А они умеют? Я скучнею, когда мне на вопрос, а кто лечить-то будет, отвечают «людей подтянем». Технологии — это не железо, это люди, которые могут эти технологии принять и воплощать в жизнь. Где эти люди? Мы их учим».

Правила доктора Аркадия Столпнера

Аркадий Столпнер рассчитывает, что протонная терапия для больных раком в его клинике будет обходиться в $30 тыс. против $100–150 тыс. в заграничных

(Фото: Юрий Чичков для РБК)

«Врач, который не читает литературу по-английски, через год-два становится никем. В мире вся медицина на английском. У нас постоянно работают преподаватели, врачи учат английский, инженеры учат. А как иначе?»

«Средний возраст врачей я не считал, но он хороший — для меня это стимул оставаться на уровне. Мне пациенты говорят: «Вы чаще нам напоминайте, что они в Гарварде учились, а то смотреть на таких молодых страшновато».

«У нас недавно был мозговой штурм. Я сцепился с нашими медицинскими физиками. Они говорят, мы классные, много знаем, почти все умеем. Я отвечаю: очень опасное заблуждение. Нельзя так о себе думать, мгновенно остановитесь в развитии. В радиохирургии вы супер, на мировом уровне. А в лучевой терапии просто хорошие. Зачем себя с российскими физиками сравнивать? Давайте сравнивать себя с лучшими — американцами, японцами, шведами. Конечно, мы хорошие. Но мы же не хотим быть просто хорошими. Не можешь быть лучшим — тогда не надо этим заниматься. Когда мы будем лучшими, тогда и финансовый успех придет».​