Глава ИРИ — РБК: «Блогерское сообщество разобщено и разнородно»
Какой контент сейчас нужен аудитории
Как ИРИ распределяет финансирование
О поддержке музыки и литературы
Про отношения интернет-отрасли и власти
Почему возникло внимание к блогерскому сообществу
Окупятся ли российские видеоигры
Сколько времени потребуется на замену иностранных сервисов
Через какой канал сейчас государству наиболее эффективно взаимодействовать с аудиторией
«К нашему бюджету подходят слишком линейно»
— ИРИ занимается поддержкой интернет-контента, которая распределяется на конкурсах. В описании критериев оценки проектов есть пункт: «эмоциональный отклик и социальные эффекты в результате реализации». Как это оценивается?
— Очевидный критерий оценки — это количество просмотров, но мы смотрим не только на это. Мы оцениваем социальную реакцию — лайки, репосты, комментарии. Размещается, например, проект в VK, мы смотрим по счетчику, сколько людей посмотрели видеоролики на этой площадке, сколько — в телеграм-канале проекта, сколько было комментариев, вызвал ли контент какое-то обсуждение, живую реакцию — одобрительную или не очень, сколько людей поделились проектом. Это определенная формула, к которой в будущем еще хотелось бы добавить весомый критерий — сколько человек досмотрели тот или иной проект до конца.
Мы мониторим оценки пользователей на самих онлайн-платформах, на «Кинопоиске», следим за измерениями рынка. Например, недавно на «Иви» вышла военная драма «Позывной «Журавли», и пользовательская оценка на платформе — 8,7. Кстати, проект также вышел на НТВ и, по данным Mediascope, вошел в тройку самых популярных телесериалов. «Кому на Руси шить хорошо», например, на «Кинопоиске» получил 8,3 балла на основе более 1000 оценок, «Легенда китобоев» собрала более 2700 оценок и 8,2 балла. Это проекты, которые мы поддержали в рамках конкурса общества «Знание».
Кроме того, некоторые вещи имеют косвенную структуру восприятия. Мы любим живые истории и стараемся максимально инвестировать в идеи, которые заживут потом какой-то своей жизнью. Например, сериал «Сама дура». Мы поддержали первые два сезона. Проект получил несколько международных наград на фестивалях в США и Германии на фоне «отмены» российской культуры. Проект Анны Зайцевой взлетел и сейчас развивается уже без нас. Веб-сериал «Естественный отбор» Кирилла Алехина получал награды зарубежных фестивалей и вышел на онлайн-платформах в Бельгии и Южной Корее — на фоне актуальной западной повестки.
— Глава «Газпром-Медиа» Александр Жаров утверждает, что люди сейчас хотят посмеяться и посмотреть на героев. Интерес к какому контенту видите вы? Военно-патриотическому? Или, наоборот, максимально отдаленному от спецоперации?
— На самом деле и первое, и второе одинаково популярно. Не менее важным остается то, как контент сделан, насколько он попадает в аудиторию и т.д. Насчет желания посмеяться и посмотреть на героев — так было всегда, ничего нового в этом нет. Мы не раз говорили о том, что так называемый теплый контент сейчас очень востребован. И как раз много таких человечных, созидательных, просветительских историй поддержали. В соцмедиа, например, в топ-3 самых просматриваемых в 2022 году проектов ИРИ входит цикл видеороликов #невсеравно. Истории тех, кто живет активной жизнью, делает что-то хорошее.
Хороший детский и семейный контент, молодежные сериалы тоже очень нужны. Мы поддерживали «Стаю» на more.tv и Wink, «Новенькие» на START, «Лэйт Найт Скул» на Okko. Неплохо прошел sci-fi сериал «Суперпозиция».
Сейчас мы обратили внимание на подростков, школьников 10–16 лет, для которых не так много контента создается целенаправленно и качественно. Для них запущена интерактивная платформа «Магия знаний: история России». Это проект VK, Минпросвещения и общества «Знание» при нашей поддержке. 6 июня, в день 224-летия со дня рождения Пушкина, выйдет анимационный сериал «Пушкин и…Михайловское» — тоже для детей школьного возраста. Линейка игровых, документальных, анимационных проектов сейчас в производстве — результаты увидим в 2023–2024 годах.
И да, контент, связанный с общественно-политической обстановкой, с СВО и с тем, что происходит вокруг — в России и мире, был серьезно востребован в прошлом году в соцсетях. На платформах такого контента практически не было.
Что такое ИРИ
Институт развития интернета (ИРИ) был запущен в 2015 году под руководством Германа Клименко. Изначально организация занималась разработкой «дорожных карт» развития интернета. В октябре 2019 года президент России Владимир Путин поручил правительству определить некоммерческую организацию, на базе которой будет создан координационный центр по организации производства контента, направленного на духовно-нравственное воспитание молодежи, и его распространения в сети интернет. В результате в 2020 году ИРИ становится оператором конкурса. В 2021 году организация получила статус единого оператора социальной рекламы в Рунете.
— Почему? Не успели снять?
— Да, это очень маленький срок для того, чтобы появился адекватный сериальный или полнометражный контент.
В соцсетях спецоперация была одной из основных тем. В прошлом году ИРИ поддержал в общей сложности 776 проектов, из которых так или иначе около сотни затрагивали разные аспекты СВО. В деньгах это более 3 млрд руб.
Среди них, например, проект Юлии Барановской «Женщины Донбасса» — реальные истории женщин, жизнь которых изменилась после 2014 года. Много проектов о новых регионах. Поддержали несколько крупных сериалов, которые сейчас в производстве.
— В этом году вы даете на поддержку 20 млрд руб. Но и заявок на создание оригинального контента по идее должно было стать больше. Хватит ли этих денег?
— Мы раз за разом сталкиваемся с тем, что к нашему бюджету подходят слишком линейно. Подобный подход выглядит следующим образом: у вас в этом году 20 млрд руб., вы их раздаете. У нас продукт более сложный. Есть проекты, которые делаются два-три года. А мы платим за объем работ, сделанных в текущем году. Поэтому крупные проекты, например большие сериалы или игры, которые разрабатываются с 2021 года и будут идти до 2024-го, в этом году получат часть финансирования из наших 20 млрд руб. В прошлом году мы проводили конкурс нацконтента и одобрили проектов на сумму в 2–2,5 раза больше, чем могли себе позволить, — благодаря тому, что «залезли» в деньги этого года. То есть в этом году у нас из 20 млрд руб. бюджета примерно 12 млрд руб. заблокировано контрактами предыдущих лет.
И этот бюджет уходит только на производство и маркетинг проектов, то есть ИРИ закрывает 10–15% от общих задач интернет-отрасли как таковой. Необходима всеобъемлющая поддержка, которая включила бы в себя не только создание самого контента, но и его доставку, развитие технологий, инфраструктуры, профессиональное обучение и т.д. Нужно развивать технологичную и конкурентную интернет-среду. Сейчас этим точечно занимаются сами игроки, такие как VK, например, — что уже неплохо, но централизованной системы не хватает.
— Часто ли вы переписываете сметы?
— То, что прописано в договоре, отлито в граните. Но при наличии объективных и весомых причин могут заключаться дополнительные соглашения. Например, в прошлом году были нередкими изменения, связанные с отъездом участников съемочных групп, однако большой проблемы это не составило. Еще один вопрос — съемки за рубежом. Вот у нас есть большой проект о ГДР. Съемки для него планировались в том числе в Германии. По понятным причинам они не состоялись. В итоге деньги, которые планировалось потратить на логистику, ушли на строительство декораций в России. Что, наверное, неплохо!
— ИРИ планирует заниматься поддержкой таких направлений, как музыка и литература? Насколько понимаем, вы хотели…
— Хотели бы. Это интересно. В той или иной степени музыка и литературные произведения присутствуют сюжетно внутри поддержанных нами проектов. ИРИ поддержал документальный проект «Анна Каренина» по книге Павла Басинского, вышел проект «Хронос» по произведениям Кира Булычева. Среди проектов о музыке, например, — серия роликов «Русская фортепианная школа», где молодые талантливые музыканты исполняют шедевры мировой классики.
Но музыка и литература — это куда более субъективные категории для оценки. Объясню, что имею в виду. Продукт, который мы заказываем сейчас, будь то блогерский контент для соцсетей, сериал или игра — это плод работы десятков сотен людей по определенной модели, по плану производства. Понятно, как его оценивать по набору категорий: успели или не успели, сделали или не сделали, хорошо или плохо, отражено ли все, что заявлялось, — есть два десятка параметров. А как, например, судить, хорошо или плохо кто-то спел… Стихи хорошие или нет?
— Почему это нельзя оценивать с точки зрения производства звуковой дорожки, запуска композиции в «Яндекс Музыке»? В «Яндексе» ведь есть метрика, позволяющая отследить скачивание, прослушивание и т.д.
— Здесь тонкий момент — соответствие целям и задачам ИРИ. Просто душевная песня нам подходит? Она такая хорошая, лирическая, но там нет никакой социальной значимости.
«Где эти подпольные казино на фоне, например, марафонов Елены Блиновской с точки зрения выручки?»
— Среди приписываемых функций ИРИ — регулирование отношений интернет-отрасли и власти и лоббирование интересов интернет-компаний. Что именно вы делаете?
— Слово «регулирование» великовато для той миссии, которой мы занимаемся. Точнее сказать — «медиация», попытка наладить мостик между государством, индустрией и аудиторией для получения качественного контента, который на выходе будет соответствовать ожиданиям, прежде всего зрительским.
Например, в прошлом году мы провели три большие встречи между научным сообществом, представителями государства, в том числе Министерства науки и высшего образования, и создателями контента — продакшенами, студиями, продюсерами, креативными агентствами, всеми теми, кто хотел что-либо снимать на научные и околонаучные темы, вне зависимости от желания подаваться на наши конкурсы. Цель этих мероприятий — помочь людям друг друга услышать. Вот ученые спрашивают: «А почему нас изображают какими-то сумасшедшими в белых халатах с взлохмаченными волосами?» Продюсер говорит: «Так ученый же такой». Они говорят: «Нет, ученый — это успешный человек в хорошей одежде на нормальной машине, увлеченный своей работой и при этом живущий своей личной жизнью». И мы провели несколько таких встреч, по итогам которых на конгрессе молодых ученых в Сочи в декабре прошлого года продюсеры представили реальным ученым из разных областей десяток уже более или менее проработанных идей. Продюсеры получили обратную связь, и в результате осталось несколько более или менее жизненных, приближенных к реальности проектов, по мнению всех сторон. А продакшены еще и нашли научных консультантов.
Это и есть удачный пример того, как удалось объединить государственные задачи и индустрию, причем не одну — тут пересеклись медиа и наука. Государственный запрос в данном случае — на контент, который по-новому покажет российского ученого, эту профессию, образ жизни. Условно — запрос на «Теорию большого взрыва» или, скажем, «Девять дней одного года» — да, референсы могут быть очень разными — только о современных российских ученых, в том числе молодых, об их разработках, о том, как они меняют наше же с вами будущее, об их образе мыслей. Представление в обществе об этом довольно абстрактное, и одна из государственных задач, особенно в рамках Десятилетия науки и технологий, — рассказать и показать, как жизнь и работа ученого в России выглядят на самом деле.
— Сколько VPN вы себе лично установили в прошлом году?
— Ставил, по-моему, три и на четвертом сломался — потому что их «убивали» очень быстро. Поймал себя на том, что мне VPN толком ни для чего не нужен: Facebook (принадлежит Meta Platforms, деятельность которой признана в России экстремистской и запрещена) и WhatsApp удалил в марте после того, как прочитал, что там происходит с точки зрения прослушивания, детекции и подобных вещей. Instagram (также принадлежит Meta Platforms, деятельность которой признана в России экстремистской и запрещена) остался, но давно в него не заходил.
— Как в систему медиа вписываются блогеры? Какая у них роль?
— Может сложиться ощущение, что мы, как Институт развития интернета, поддерживаем в основном сериалы. Нам часто говорят: «Что вы все деньги отдали крупным кинопроизводителям? Никому не досталось». На самом деле объемы поддержки аудиовизуального и блогерского контента вполне себе паритетные. По числу заявок на конкурсы ИРИ проектов в блогосфере больше, чем сериалов. Просто крупные сериальные проекты априори более дорогие и более заметные. Их создатели, в хорошем смысле слова, более ресурсны — могут пиариться, показывать, рассказывать о своих проектах массовой аудитории за счет мощной рекламной кампании. Блогерское сообщество более разобщено и разнородно.
Мы поддерживаем контент в социальных сетях, понимая, что пользователи проводят там огромную часть своего личного времени. Несколько примеров: шоу «Куда глаза не глядят», серия роликов «Россия. Меняемся к лучшему», проект «Места» с VK и многие другие. Но авторам контента в социальных медиа нужно расти в плане умения работать с государственной поддержкой либо делегировать эту часть работы опытным агентствам. Пока блогеры сами по себе для нас недостаточно натренированы с точки зрения изучения документации, подготовки отчетности, четкости подачи заявки, ответов на вопросы экспертов. Для них это все какая-то ненужная бюрократия. И это довольно распространенная ошибка неопытных заявителей в принципе. Подавая заявку на поддержку, нужно понимать, что в случае победы вы будете нести большую ответственность за то, как расходуются средства и соответствует ли продукт заявленному в договоре, а мы будем предельно четко и детально это проверять. Кстати, в прошлом году мы провели два новых конкурса как раз для менее опытных участников рынка — для дебютантов и для региональных СМИ. Это тоже отборы с четкими критериями, документацией, оценкой экспертов, но они немного проще в процедурном смысле.
— Почему именно сейчас возникло такое внимание к блогерскому сообществу, в том числе со стороны налоговиков? Под них нужно придумывать отдельное законодательство? Может, вы как-то будете пересматривать вашу систему поддержки с ними?
— Речь об этом шла еще, по-моему, в 2019 году на прямой линии с президентом. Но все регулирование на самом деле построено по принципу «не создавай лишнего» — и это самый правильный путь. Где в текущей реальности у нас размещаются блогеры? На площадках, правила по работе с которыми понятны, — VK, RuTube, Telegram. Нужно ли какое-то отдельное законодательство под блогеров? Насколько знаю позицию коллег, например из Госдумы или других госструктур, которые занимались этим вопросом: «Всего достаточно». Не надо никакую новую категорию закона вводить для популярных в интернете людей, которые не платят налоги. Они просто должны их заплатить. И по моему личному мнению, никакого дополнительного регулирования не требуется.
Что касается поддержки ИРИ, все детально проверяется экспертами: деловая репутация заявителей, смета проекта, заявленный бюджет на продвижение. Необходимости менять эту систему сейчас нет.
— Два года назад блогеры зарабатывали также миллионы, но такой активности по проверке этой сферы не было. Так просто совпало, дошли руки?
— «Дошли руки» — неправильная формулировка. Скорее открылись глаза на то, что сформировался некий новый большой рынок. На мой взгляд, довольно долго доминировала мысль, что интернет — это какая-то такая маргинальная часть мира. Там что-то происходит, бог с ним, разберемся когда-нибудь потом. За время пандемии люди полностью пересели в интернет, центр внимания сильно сместился в цифровую среду. Это повлекло за собой развитие коммерческих отношений. Соответственно, стало понятно, что в интернете есть люди, которые очень много зарабатывают. Раньше искали и ловили подпольные казино, а сейчас — где эти подпольные казино на фоне, например, марафонов Елены Блиновской с точки зрения выручки и, соответственно, потенциально невыплаченных налогов? С этим пониманием, что цифровая среда является рынком, и связан интерес к блогерам как к категории, которой надо подробно заняться и проработать.
— В этой же логике — рост популярности — укладываются истории массовой зачистки телеграм-каналов? То есть решили разобраться, как рынок устроен?
— Внимание к Telegram — прямое следствие роста популярности сервиса. По данным Mediascope, в России на данный момент им пользуются больше 50 млн человек — активная часть населения, те, кто участвует в социальных, общественных, политических, бизнес-процессах. Они все читают телеграм-каналы и являются субъектами этого информационного воздействия. Соответственно, это привело к необходимости заставить работать телеграм-каналы в законной плоскости.
— Власти продолжают следить за тем, что происходит в заблокированных соцсетях?
— Думаю, что в каком-то виде это происходит. В формате ответа на вопрос: «Есть ли жизнь в Instagram и какова она?» — Mediascope продолжает анализировать его аудиторию, и когда он отчитывается об охвате 5 млн человек в месяц, у властей наверняка появится желание зайти и спросить: «А что вы тут все делаете?» Нам, в частности, интересно, как чувствуют себя в Instagram и Facebook наши проекты, выпущенные до 2022 года. Но с 2022 года запрещенные в России соцсети не могут быть отчетными площадками, и активно мы это не мониторим.
«Сделать качественный продукт только за госсчет в этой индустрии невозможно»
— На какой стадии разработка игры «Смута» (игра в жанре Action-RPG о периоде Смутного времени в России, разработкой занимается новосибирская студия Cyberia Limited)? Запрашивали ли разработчики дополнительное финансирование?
— Все очень неплохо. Где-то к концу года проект будет практически готов в той версии, которую уже можно будет объективно использовать. Официальный релиз предварительно запланирован на начало 2024 года. Финансирование велось поэтапно. Первый контракт был на то, чтобы построить саму механику, движок и все остальное — порядка 260 млн руб. В этом году мы выделили средства уже на контент — еще в общей сложности 230 млн руб. То есть суммарно получилось около 490 млн руб. На данный момент речь именно про разработку игры, а не про маркетинг, но, повторюсь, мы будем двигаться поэтапно.
— По вашей оценке, это адекватные деньги для игрового бизнеса?
— На самом деле это деньги маленькие, если сравнивать, например, с Atomic Heart. Но давайте дождемся готового продукта, посмотрим его в действии. Mundfish очень много денег вложил в дистрибуцию и в промо. «Смута», конечно, будет дешевле. Вопрос в результате. Главное, чтобы продукт был востребован и им воспользовались. С другой стороны, и до начала спецоперации было ясно, что бюджет большой нормальной игры начинается от $10 млн и заканчивается в районе $70–100 млн без учета маркетинга.
— С учетом запроса на развитие российской индустрии видеоигр, явно читаемого от государства, и с учетом понимания, что таких денег у нас физически просто не может быть, как вы видите вектор производства конкурентоспособных продуктов? Полное госфинансирование? Обеспечение международной дистрибуции? Выход на полуторамиллиардный китайский рынок?
— Сделать качественный продукт только за госсчет в этой индустрии невозможно. Мы вложились в «Смуту», потому что этот локомотив разработки российских видеоигр нужно было хотя бы тронуть с места. В прошлом году мы заложили бюджет еще на порядка шести достаточно больших игр: «Спарта», «Ночь в музее», приложение «здоровьедетей.рф», мобильная игра «Бодо Бородо», «Тренажер истории», «После выписки». Они дешевле и проще, но, по нашим ожиданиям, должны сработать. Сейчас наша задача — сделать так, чтобы в 2024 году среднестатистический геймер мог выбрать из набора пяти-шести российских игр и они были бы, скажем так, не стыдные.
— До настоящего момента рыночная модель производства игр действительно не билась. Без вложения со стороны государства на российском рынке вернуть расходы невозможно, особенно в условиях конкуренции со Steam, где за $30 вы можете скачать все, что захотите. Где индустрии взять деньги — вопрос пока открытый. Я не верю в историю с заголовком «Государство выделит, условно, $7 млрд, и за эти деньги мы что-то построим». Против этого говорят простые цифры. За прошлый календарный год мы потратили на игры почти 1 млрд руб. Еще столько же вложила в индустрию VK — суммарно получаем 2 млрд руб. Если добавить частных инвесторов, которые делают проекты за свои деньги, то эту цифру можно умножить на два или, сильно зажмурившись, на три. Получаем максимум 6 млрд руб. в год, а скорее — 4,5–5 млрд руб. Это копейки для глобальной индустрии видеоигр, но это все качественно проработанные проекты на рынке.
«Тех, кто отряхнул от пыли свои старые аккаунты, еще нужно удержать»
— Сколько времени потребуется на то, чтобы российские сервисы и проекты смогли компенсировать иностранные? Быстро это не произошло, хотя была надежда на формат «отключили — быстро все перешли».
— Отчасти так и произошло.
— Быстро?
— Вопрос, кому хотелось бы на самом деле. Если исходить из какой-то идеальной картинки, что «в одном месте выключил, в другом включил» — так это не работает, потому что у всех людей свои привычки. Многие люди вернулись в VK, потому что альтернативы нет. Тех, кто отряхнул от пыли свои старые аккаунты и стал ими пользоваться, еще нужно удержать, чтобы люди проводили там столько же времени и тратили столько же энергии, как в ранее привычных сервисах. Значит, им нужно предложить какие-то новые возможности. И мне кажется, что та же VK стремительно по этому пути идет. Цифры говорят сами за себя — у VK это около 80 млн пользователей ежемесячно. За год площадка совершила несколько мощных рывков: выделила мессенджер, совершенствует «VK Видео» и VK Play. Почему их не было раньше? Почему не делали VK Play пять лет назад? Раньше была другая конкурентная среда. Рискну предположить, что это с точки зрения бизнеса было невыгодно. Сейчас нет другого сценария. Ты либо делаешь, и ты король следующего пятилетия или десятилетия, либо остаешься в стороне.
— Как возможно оценить риск в такой модели развития? Если вдруг неожиданно разблокируют Instagram.
— Неожиданно этого точно не произойдет, нет вариантов. Вообще после того, что было сделано совершенно целенаправленно и осознанно руководством компании Meta, мне кажется, что шансов на разблокировку у них на данный момент нет. Это мое мнение.
— Наши источники рассказывали, что власти точно поднимали вопрос, не поспешили ли с блокировкой Instagram, поскольку это сильно ударило по малому и среднему бизнесу, который там активно работал и продвигался.
— Instagram действительно был удобной моделью для малого и среднего бизнеса — легкая возможность сделать красивую витрину своего товара. Я, например, сворачиваю из бумаги журавликов, красиво фотографирую, выставляю в Instagram, пишу «продаю по рублю» — и готово. Правда, налоги по-прежнему не плачу. Удобно. У любой лавки в маленькой деревне на дверях будет ее никнейм в Instagram. Механизм работал.
Это и создает самую серьезную задачу — по замещению этой функции Instagram. VK, насколько знаю, старается с малым и средним бизнесом разговаривать, придумывать механики. Еще было заявлено несколько аналогичных сервисов — сеть Looky появилась, например, которая очень похожа на Instagram, сервис ЯRus. Получится — хорошо.
— ИРИ может проактивно организовать такую разработку? То есть вы понимаете — есть ниша, знание команд с рынка позволяет их консолидировать под конкретную задачу — «придумать новый Instagram».
— Организовать разработку мы точно не можем. У нас на это нет ни мандата, ни задач. Мы занимаемся поддержкой контента, а не созданием продукта. Если бы к нам кто-то пришел на конкурс и сказал: «Давайте мы создадим новый «Руссограм», дайте нам миллиард» — мы бы не смогли это сделать, потому что создание сервиса и его разработка не являются возможными в рамках нашей деятельности. Вот если бы кто-то пришел и сказал: «Я уже сделал русский аналог Instagram. В нем уже есть минимальный необходимый набор, в него ежемесячно входит миллион человек. Давайте сделаем серию социально ориентированных роликов в этом самом сервисе, и наши блогеры, например, будут продвигать красоты нашей родины», — другое дело. Такого рода проект, при условии талантливой реализации, у нас бы вполне себе зашел. Собственно говоря, именно таких проектов великое множество нами уже и было поддержано, начиная с 2020 года.
— Что будет с другой популярной платформой — YouTube? Насколько вероятно, что и она может быть заблокирована? Что будут делать «диванные аналитики» — потребители YouTube?
— Начнут читать книги, надеюсь. Шутка. Большинство рассуждений об отключении YouTube — как раз «диванные». Если вдруг YouTube в России будет закрыт — это может случиться по двум причинам, на мой взгляд: либо по решению самого сервиса, либо из-за нарушения им российского законодательства.
— Что более вероятно — YouTube сам принимает решение уйти или российские власти вводят ограничение?
— Исходя из логики, которую всегда исповедовали Google и YouTube, уходить откуда-то самому — это последнее решение, которое они могут и хотят принимать. Это не в интересах бизнеса, не в интересах стратегии, не в интересах владения данными, которые все пользователи YouTube, естественно, оставляют: о предпочтениях, личные данные, кто что смотрел, когда, сколько и в каком виде. Подобного рода вещи бесценны, то есть их нельзя никак компенсировать.
— Раньше сотрудники зарубежных компаний, например Google, посещали мероприятия ИРИ. Сейчас их отсутствие влияет на уровень российской экспертизы того или иного проекта?
— В иностранных компаниях были те же российские граждане, с которыми мы всегда общались. Честно говоря, отряд потери бойца не заметил. Наша актуальная экспертиза основана на Продюсерском совете, в который входят руководители крупнейших медиахолдингов, онлайн-платформ, телеканалов, крупнейших СМИ, блогерских агентств. Представитель Google в нем был бы, может быть, еще одним из 35.
Надо заметить, что рынок креативных индустрий в области производства видеоконтента вообще довольно узкий. Поэтому в нашем случае не редкость, когда на питчинге продюсеры сначала судят проекты других, а потом сами представляют проект, при этом подписывая документ о конфликте интересов, письменно подтверждая, что не участвуют по нему в голосовании. В Министерстве культуры и в Фонде кино экспертные советы также состоят из участников рынка и индустрии, и проекты они выбирают для этого же рынка и индустрии — невозможно сделать хороший продукт без лучших специалистов. Мы работаем со всеми лидерами рынка, с компаниями и продюсерами, в профессиональном уровне которых мы уверены. И здесь, на мой взгляд, на результат работает важное правило: прозрачность действий всех продюсеров перед лицом коллег и отрасли в целом. Потому что рисковать профессиональной репутацией серьезные специалисты точно не готовы.
— Какой самый негативный сценарий может реализоваться на фоне санкций и специальной военной операции для Рунета? Вы же наверняка просчитывали. И как его можно предотвратить?
— В моем понимании, самое сложное — это зависимость от инфраструктурной технологической базы, и преодоление этой зависимости — главная цель работы почти всех причастных структур сейчас.
Еще один риск — отсутствие конкуренции, риск отстать от передовых технологий и превратиться в вещь в себе. Когда в прокате выходит мировой блокбастер и рядом стоит твоя картина, ты понимаешь — зритель пришел сюда, потому что на него работает огромная дистрибуция, реклама, маркетинг и т.д., а к тебе не пришел. Это очень обидно, это очень плохо, но это помогает понять, где ты находишься, где ты недорабатываешь.
Если говорить о контенте как таковом, мы на данный момент отрезаны от какого-то количества продуктов в легальном формате: продукции крупнейших студий и новых игр. Но практика последнего года показывает, что пользователь готов перестроиться. Есть достойные российские сериалы, которые смотрят на российских платформах, их доля системно растет. Или, например, такое знаковое явление, как выход игры Atomic Heart. Понятно, что они пять лет готовились к этому и выпускали на мир, не только на Россию. Но пользователь-то в России с удовольствием в эту игру стал играть и погрузился в нее по полной программе.
— Но у Atomic Heart есть особенность — компания-разработчик просит не называть ее российской. Возникает вопрос, как в анекдоте про трусы и крестик.
— Вопрос непростой. Если ты завязан на международную инфраструктуру, то трусы и крестик у тебя могут быть вместе, и нужно уметь этим пользоваться с профессиональной точки зрения. Как понимаю, многие идут по следующему пути: есть русская студия, которая работает здесь, и есть отдельная международная. Конкретно про Mundfish всем было известно, что они разрабатывали эту игру частично в России. И сейчас выглядит немножко странно и комично поведение иностранных площадок, которые продвигают продукт, — неужели кому-то непонятно, что эта игра сделана частично в России? Еще и про Советский Союз.
На мировом рынке каждый выкручивается, как может. Если им нужен доступ к западному финансированию и чему-то еще, у них нет никакого выхода, кроме как просто не называть себя российскими. Но говорит ли это о недостатке патриотизма? На мой взгляд, нет. Это стратегия выживания в непростых условиях санкций.
— Каких из ушедших брендов вам лично не хватает? Страдаете ли вы, скажем так, без Spotify? Netflix?
— Без Netflix вообще не страдаю. Для меня это была жуткая «залипаловка», в которой ты сначала два часа пытаешься найти что-то, что тебе захочется посмотреть, а потом к третьей серии начинаешь думать: «Господи, сколько можно кормить меня этой бесконечной «картошкой фри». Да, там были очень круто сделанные продукты. Например, фильм 2021 года «Не смотрите наверх» — прекрасная сатира. Но очень много проходного продукта. Spotify, честно говоря, не пользовался, но знаю по мнению своей дочери, что это было очень удобно. Мне же пока хватает «VK Музыки» и «Яндекс Музыки».
— По вашему мнению, для других пользователей были какие-то существенные последствия от блокировки Facebook и Instagram, замедления Twitter и смены формата работы TikTok с российской аудиторией?
— Twitter мало кто использовал, и происходившего с ним в целом никто не заметил. И вообще, всегда будут условные 5% пользователей, которые найдут способ докопаться до любого сервиса, поставят себе четыре VPN и дойдут до любого контента. Такие пользователи будут в любой системе.
Facebook, который был значимым явлением в крупных городах с точки зрения какого-то общественного дискурса, выродился задолго до начала 2022 года, на мой взгляд. Интеллигентные обсуждения куда-то исчезли, а на то, чтобы читать ругань людей друг с другом, просто нет ни времени, ни желания. Если смотреть по цифрам, потерю Facebook тоже в целом никто не заметил. А сам дискурс перешел в Telegram и приобрел там даже более цивилизованную форму коммуникации — вместо ругани в комментариях это происходит как обмен позициями.
TikTok — совершенно другое дело. С уходом монетизации этой сети мы потеряли целое недоучившееся поколение тиктокеров. Если бы все шло тем же ходом, то в будущем нам надо было бы открывать «TikTok-фак» в университете. У нас действительно выросло целое поколение молодых людей, которые серьезно считали, что вот оно — их будущее. Интересно, куда эти люди пойдут и чем займутся дальше? Может, они уже все на «VK Клипах» (сервис коротких вертикальных видео. — РБК). Этот сервис рванул вперед очень хорошо, один из самых удачных продуктов VK. Хотя там пока нет того, что было в TikTok: мировой вирусности взлета в трендах, когда за ночь тиктокер мог набрать 10 млн просмотров.
— Через какой канал сейчас государству наиболее эффективно взаимодействовать с аудиторией? VK?
— Мне кажется, что сейчас есть два инструмента, которые в значительной степени перекрывают друг друга, но закрывают 80% всех потребностей аудитории, — это VK и Telegram. Telegram вообще реально удобнее, чем тот же WhatsApp. Там есть и чаты, и каналы, в результате ты можешь получить все что нужно. И, конечно, контент — тоже в некотором роде канал коммуникации с людьми.
— Верно ли предположение, что в Telegram государство уже установило определенную степень контроля за распространяемым контентом? Коммуникация там ведется через блогеров, лояльные каналы.
— Вопрос в том, что именно понимать как степень контроля. По моим ощущениям, органический объем прогосударственного контента в Telegram довольно большой — это и крупные СМИ, и губернаторы в регионах, и многие активные блогеры со своей позицией. Критическая масса контента прогосударственная. Но технический контроль за сервисом Telegram, думаю, есть только у владельцев площадки.
— С 2022 года вступил в силу так называемый закон о приземлении — локализация зарубежных IT-компаний с аудиторией от 500 тыс. пользователей. Но после 24 февраля даже те компании, у которых был хоть какой-то офис в России, ушли. Вы видите в этом какие-то негативные последствия? Власти же не просто так принимали этот закон, они хотели, чтобы был диалог.
— Процитирую Сергея Лаврова: «политика коллективного Запада», реализованная в прошлом году, до интернет-компаний дошла чуть ли не раньше, чем до банков, автодилеров и всех остальных. Стремительная реакция IT-игроков, которая происходила буквально в первые часы после начала спецоперации, говорит о том, что все было четко и заранее спланировано. Но по той скорости, с которой потом уход этих компаний реализовывался, можно сделать один простой вывод: многим было жалко терять российский рынок. Большинство компаний явно на что-то надеялись. Тот же TikTok год не распускал российский штат. Google полгода перевозил офис. Я точно понимаю, что и тем и другим российский рынок был ценен и важен. Google вообще до сих пор остается здесь в лице того же YouTube, других своих сервисов. Да, они прекратили рекламную монетизацию. Физически их вроде как нет в России. На самом же деле их сервисы присутствуют и функционируют.
— И о чем это говорит?
— С точки зрения «закона о приземлении» Россия действительно пыталась предложить правила коммуникации. Правила эти точно были легче и проще, чем в Китае, например. Там не было какого-то драконовского надзора с миллиардными штрафами, как в Евросоюзе. Но даже такое соблюдение законодательства иностранные компании не устраивало. Все тянули до последнего момента, не хотели на это подписываться. А потом случилось то, что случилось, после чего, видимо, компании приняли решение: «Прекрасно. Мы законы соблюдать не будем: офисы уберем, а сервисы оставим».
— С зарубежными штаб-квартирами этих компаний российские власти пытаются коммуницировать?
— Мне об этом неизвестно.
— Как оцениваете влияние ухода многих зарубежных компаний и релокации части российских на рынок в целом? Тот же «Яндекс», крупнейший российский разработчик, сейчас находится в процессе реорганизации.
— Пока, на мой взгляд, реорганизация никак не повлияла: компания как работала, так и работает, просто часть людей переместились («Яндекс» создал несколько международных офисов, откуда его сотрудники могут работать удаленно. — РБК). Но я, конечно, не вижу внутренней кухни. Как это скажется потом? Отъезд любых квалифицированных людей — это риск. Но есть ли риск в том, что сейчас может пойти дождь? Ну, может пойти. К этому надо готовиться, брать зонт, как-то укрываться, ждать, пока он закончится, иметь стратегию. Вот если не иметь стратегии — это уже проблема.
«Человек пока в придумывании покруче»
— У вас был проект аналитических записок, созданных с помощью ChatGPT. Это было просто желанием протестировать технологию?
— Этот тест — скажем так, хулиганство со стороны сотрудников. Наши эксперты проводят исследование того, как потенциально генеративные сети могут помочь в работе, насколько они дают адекватные и обоснованные ответы и рекомендации. Берем определенную тему, получаем от нейросети результат и дальше разбираем, насколько он адекватен. Сгенерированный текст и результаты его разбора с нашими комментариями публикуем у себя на сайте.
Тексты общего характера нейросетям даются неплохо. Но когда дело доходит до фактологии, все не так привлекательно. Вы можете получить статью, выглядящую очень наукообразно и достоверно. Но если начать проверять, выяснится, что она ссылается на несуществующие законы, населенные пункты и «исторические факты», в общем, на результат «смеси» данных, на которых обучалась нейросеть.
— Сказанное относится и к веб-сериалу от Agenda Media Group о приключениях Джейсона Стэйтема в российской глубинке, который производился совместно с ИРИ (в проекте были задействованы технологии дипфейка)? Планируется ли ее массовое внедрение в кинематографе?
— Всем нравится неожиданность этого совмещения. Понятно, что это попало на хайповую тему иностранного актера в «отмененной» России. Но идею эту придумал не искусственный интеллект. Это придумали продюсеры, авторы. Они сели, подумали: «А давайте сделаем такую штуку. Это мы можем? Можем. О, а давайте в деревне? А давайте у них свадьба?» Вот этого пока искусственный интеллект придумать не может. При появлении ChatGPT поднялся скандал, что сценаристы скоро будут не нужны, в Голливуде даже Гильдия сценаристов начала забастовку по этому поводу. Но на мой взгляд, эти страхи пока сильно преувеличены.
Возможно, искусственный интеллект додумался бы до такой идеи, если ему скормить фильм «Горько» и еще несколько похожих. Он только так и будет думать. Если ему дать всю мировую библиотеку и сказать: «Сделай для русских смешной фильм про свадьбу» — он выберет в главные герои российского актера Сергея Светлакова. Но человек пока в придумывании покруче.
Восемь фактов об Алексее Гореславском
Родился 13 июля 1977 года в Москве. Окончил отделение международных отношений кафедры новейшей истории исторического факультета Московского государственного университета им. Ломоносова и аспирантуру Института США и Канады РАН.
1995–2010 — журналист и медиаменеджер в изданиях «Московский комсомолец», «Совершенно секретно», интернет-газете «Взгляд», агентстве «Интерфакс».
2011–2013 — президент коммуникационного агентства Agency One.
2013–2014 — заместитель генерального директора по внешним коммуникациям Rambler & Co.
2014–2016 — главный редактор интернет-портала Lenta.ru.
2017–2020 — заместитель начальника управления администрации президента РФ по общественным проектам. В этом качестве занимался интернет-инициативами государства и его взаимодействием с гражданами в интернет-пространстве.
2020–2021 — был гендиректором АНО «Диалог» и АНО «Диалог Регионы».
С 2021-го — назначен гендиректором АНО «ИРИ».
В разных районах Москвы и области
Квартиры в столице
с выгодой до ₽4,5 млн
Выгодные предложения
для семей с детьми
Видовые квартиры
в высотных башнях
Варианты с мебелью
и встроенной техникой
