Михаил Гуцериев — РБК: «Каждое мгновение дает возможность зарабатывать»

Михаил Гуцериев (Фото: Екатерина Кузьмина / РБК)

— Недавно было объявлено о планах принадлежащей вам нефтяной компании «РуссНефть» провести IPO. Вы уже определились с параметрами размещения? Сколько денег планируете привлечь?

— Мы хотели сначала консолидировать свои нефтяные активы, а затем выйти на IPO. Потом мы приняли более правильное решение — протестировать рынок. Речь идет о возможности размещения до 10% акций «РуссНефти» на Московской бирже. Запасы компании составляют почти 540 млн. т. по С1, С2, С3, объем добычи — 8 млн т., и она растет. «РуссНефть» — один из наших наиболее эффективных активов. EBITDA компании по итогам прошлого года, когда нефть торговалась по $37 за баррель, составила 25 млрд рублей. В этом году мы ждем роста этого показателя.

Мы оцениваем компанию в $4–5 млрд. После того как выйдем на рынок, получим реальные цифры ее стоимости. На следующем этапе можно рассмотреть вопросы присоединения [к «РуссНефти»] «Нефтисы» и уменьшения долга. Мы снизили долг «РуссНефти» до $1,27 млрд — это небольшой долг по сравнению с тем, что было, — и довели его соотношение к EBITDA до 1 к 2,5. Ожидаем, что средства от размещения помогут нам еще больше сократить долг. Совокупный объем добычи наших нефтяных активов — и зарубежных, и российских — на сегодня составляет около 17 млн тонн.

— То есть после 10% вы через какое-то время готовы будете снизить свою долю вовсе до 51%?

— Да, 10% — это первый шаг. Если все получится, можно перейти к вопросу слияния, а затем опять выйти на рынок. Конечно, мы все это обозначим в плане для инвесторов, и инвесторы будут понимать, что компания будет расти. Общие запасы у нас где-то 850 млн т. — это очень большие запасы. Половина из них — извлекаемые. Остается только бурить и добывать. При хорошей цене на нефть инвесторы получат большую отдачу.

Эксклюзивное интервью Михаила Гуцериева

(Видео: Телеканал РБК)

— Вы ждете рост цен на нефть или нынешний уровень вас устраивает?

— Сегодняшняя цена — $50 за баррель — нас абсолютно устраивает. Планируем свой бюджет, исходя из того, что цена нефть будет именно такой, а цена доллара — 60 руб. Мы сегодня эффективно развиваемся, у нас есть прибыль, мы обслуживаем долг в $1,3 млрд и гасим его по $100 млн в год. С оптимизмом смотрим в будущее, будем начинать бурение нескольких полей с запасами до 100 млн т.

— Какова у вас себестоимость добычи?

— Себестоимость низкая. Нам удавалось зарабатывать в условиях, когда нефть стоила $37 за баррель, т.е. мы свели себестоимость к минимуму. Думаю, наша себестоимость — самая низкая в отрасли.

— Ниже, чем у «Роснефти»?

— Я не знаю, какая у «Роснефти». Не хотел бы сравнивать нас с такой крупной компанией. Мы частная компания, залог нашей прибыли — в нашей эффективности. У нас очень низкие траты. С учетом ситуации, которая была на рынке в прошлом году, мы отказались от премий руководству, и оно с пониманием к этому относится. Платим премии только рабочим и линейному персоналу. Занимаемся строительством и пытаемся снизить затраты, используя тендеры. То есть мы достаточно эффективны и обходимся минимальными затратами при решении задач. Я не хотел бы раскрывать себестоимость, чтобы никого не смущать. У каждого своя программа, свои инвестиционные затраты.

— Вы сказали, что с оптимизмом смотрите в будущее в отношении цены на нефть. Почему? Баланс спроса и предложения найден?

— Я всегда говорил и говорю, что цена любого продукта, относящегося к невозобновляемым запасам, — в краткосрочной, среднесрочной и долгосрочной перспективе вплоть до десяти лет — может держаться какое-то время на одном уровне, но не может в итоге не вырасти. Ежегодно из недр извлекается до 3 млрд т. нефти. Вдумайтесь в эти цифры — это 30 млрд т. за десять лет. Запасы нефти — это не лес, не рыбные ресурсы, которые можно восстановить за три-четыре года. Они не восстанавливаются, а новые запасы — это Арктика, трудноизвлекаемые запасы и сланцевая нефть, которая очень дорогая не только в финансовом выражении, но и в физическом, так как у нее сложная транспортировка. Поэтому дешевой нефти не будет.

— И какая будет цена?

— Я считаю, что в ближайшие годы будет $50–60 за баррель. Эта цена устроит отрасль при эффективном управлении, минимальных затратах, бурении наиболее продуктивных месторождений, хороших отношениях со строителями, минимальных дивидендах акционерам. Такие цены дают возможность неплохо заработать.

— Вы один из немногих, кто смог заработать на обвале нефтяных цен. Звучала цифра $700 млн. На что вы потратили эти деньги? Сейчас хеджируетесь?

— $700 млн — это обычное хеджирование. Западные банки предложили мне сыграть в такую рулетку и захеджироваться на четыре года. Я согласился на два года. Согласился бы на четыре, заработал бы $1,5 млрд. Но ничего страшного. Если бы я согласился на четыре года, а цена бы пошла в другую сторону, я бы проиграл $1,5 млрд. Диапазон хеджа был от $80 до $120. То есть, если цена ниже $80, они мне доплачивают до $80, если выше $120, то я им плачу. Я понимал: цены в $120 быть не может. Она была короткий период в 2007 году — я тогда тоже заработал много денег. И я решил захеджироваться на два года. Спустя три месяца цена упала до $37, а мы заработали $700 млн. Из этой суммы мы заплатили налогов более чем на $240 млн, что отвечает интересам государства. Оставшиеся деньги мы направили на погашение кредита «Сбербанку». Кстати, именно «Сбербанк» мне посоветовал захеджировать риски. Они выступили организаторами сделки и заработали $50 млн. Почему я не согласился на четыре года? Я решил исключить риски. Чудес не бывает. Слава богу, мы заработали, погасили долг и остались в выигрыше.

— Сейчас не хеджируетесь?

— Сейчас мы будем хеджироваться и хеджируемся. Но вопрос хеджирования — это не какая-то блажь, а расчет. Когда я соглашался на два года вместо четырех, это, конечно, был расчет. Я поставил против цен прошлого столетия. Сейчас же нужно взвешивать цены этого столетия, учитывать колебания рынка, какие поля будут разбуриваться, в каких странах идет нефтяной бум, какая ситуация в Африке, какие даются прогнозы. Необходимо учитывать экономические, финансовые и политические факторы, политические процессы, которые происходят в мире, в арабских странах. На самом деле, это искусство.

— Скажите самое главное — на что ставите все-таки? На рост цены или на ее падение?

— Сегодня можно ставить на небольшое повышение на короткий срок, до шести месяцев. Как только политическая ситуация — Украина, Евросоюз, санкции — начнет стабилизироваться, то надо ставить вдлинную в рост, без сомнения.

— Вы очень разносторонний инвестор, чем вы только ни занимаетесь. На ваш взгляд, во что необходимо инвестировать сейчас, чтобы быть успешным через 5–10 или 20 лет?

— В любое промышленное производство, ориентированное на экспорт. Производство сорочек, воды, IT-технологии — не важно, что это будет. Но все, что производится и продается за твердую валюту. Тот, кто сможет это организовать, тот очень много заработает в долгосрочной перспективе.

Нам надо не импортировать из Китая, а экспортировать туда. Следует создавать производства в Китае, на границе с Китаем и извлекать выгоду за счет короткого транспортного плеча. Надо использовать дешевое рублевое российское сырье, дешевую рабочую силу. Надо привлекать китайцев на свои промышленные производства на территории России, в 500–300 км от границы. Нужно открывать производства в Калининграде и, опять же, использовать короткое транспортное плечо. Вот это мы сейчас делаем и будем делать в ближайшие десять лет. Необходимо совершенствовать IT-технологии. Сегодня каждое мгновение, секунда, дает возможность зарабатывать. И соответствующие технологии уже работают. Нужно заниматься всем, что интересно людям.

— Вы в IT инвестируете? Нашли достойный стартап?

— Да. Мы уже вложились в три-четыре проекта. Причем, есть небольшие инвестиции — до $3–5 млн — а есть и до $35, и $40 млн. Я ожидаю, что мы заработаем в ближайшей перспективе для вложений в строительство и недвижимость, а также сможем создать финансовую подушку безопасности. Мы и многие другие не смогли заранее оценить риски нынешнего кризиса. В итоге оказались в достаточно сложной финансовой ситуации. Конечно, она стабильна и у нас есть запас финансовой прочности. Мы понимаем, что делаем, у нас есть воля, есть команда. Кризисы случаются, и надо помогать друг другу. Но мы также вкладываем и в Белоруссию и в Европу — всюду, где работают умные ребята, молодежь. IT — лишь малая часть экономики. Как бы ни развивались IT-технологии, новые программы, Facebook, но утром каждый человек встает, берет булочку, разрезает ее, намазывает ее джемом или маслом, пьет чай, ест бутерброд, яичницу, потом одевается, выходит из дома, садится в машину, заправляет ее бензином и едет на работу. На мой взгляд, в отношении IT-технологий сложился определенный миф. Поверьте мне, если вы в Китае откроете десять пекарен и продадите миллиард булочек, вы заработаете больше, чем на IT. Просто сейчас это модно. Неважно, чем вы занимаетесь — продаете булочки или производите зубные щетки — главное — сколько вы их производите.

— Во что вы инвестировали? Хотя бы один пример.

— В финансовые операции.

— Финансовые технологии?

— Я не хочу раскрывать название. Компания серьезная, 160 человек, у нас там более 50%. Мы вложились, там сидят гениальные ребята, которые уже заработали много денег. Мы усилили эту команду белорусами, украинцами и россиянами. Я думаю, эта команда принесет нам прибыль. Мы верим в это, вкладываем свои деньги. Если все получится — мы заработаем, нет — значит, не суждено.

— На Петербургском форуме мы говорили с бизнесменами, экономистами, учеными о рисках глобального прогресса. Какими вы видите эти риски?

— Я очень хорошо знаю историю. Знаю от Александра Македонского и далее, каждый день ее изучаю. Конечно, мир стал другим. Он стал более разумным, прагматичным, милосердным. Еще 50 лет назад та конфронтация, которая сегодня сводится к санкциям, вылилась бы в глобальную войну, и это показал прошлый век. Сегодня я увидел очень позитивный фактор в предложении бывшего президента Франции Николя Саркози. Он сказал: «Может быть, стоит снять санкции». И это правильный посыл, который позволяет говорить о том, что конфликты можно разрешать мирным путем.

Поэтому мир, без сомнения, будет развиваться. Он станет более технологичным, у людей будет больше времени на личную жизнь. Медицина идет вперед, и развивается все, что связано с жизнеобеспечением. Численность населения будет расти, средняя продолжительность жизни увеличиваться. Число конфликтов будет уменьшаться, а если они и возникнут, то это будут региональные конфликты. Мировые конфликты уже невозможны. Зарождается новая энергетика: позапрошлый век был угольный, сейчас нефтяной, а придет другой век.

Я очень позитивно настроен. И всем советую того же. Не надо ничего бояться, надо идти вперед.

— Вы единственный из бизнесменов дали такой позитивный ответ. Остальные говорят о кибербезопасности, о том, что будут проблемы с выплатами пенсий и так далее.

— Перестаньте! Мир идет вперед, он не может регрессировать. Развивается техника, сто лет назад не было самолетов — спасибо братьям Райт. 130 лет назад не было машин — спасибо Генри Форду, который в сарае собрал автомобиль и показал, как можно ездить. В 1980-м году, когда учился в Джамбульском технологическом институте, я заказывал звонок, чтобы поговорить с мамой, за трое суток, и потом два часа ждал у переговорной, чтобы моя мать вышла на связь. Когда я в 1996 году приехал в Джамбул и с мобильного набрал Нью-Йорк или Лондон, то понял, что я в другом мире. А прошло всего лишь 16 лет. Посылка, которая шла шесть месяцев,​ — это было всего лишь 20 лет назад.

Все меняется, не надо ничего бояться. Нет ничего страшнее, чем смерть, когда умирают близкие люди. Все остальное проходит. Страх — это всего лишь иллюзия наказания или страдания. Не надо бояться иллюзий.​