Михаил Дмитриев – РБК: «Власти смотрят в зеркало заднего вида»

Экономист Михаил Дмитриев (Фото: Екатерина Кузьмина / РБК)

Экономист Михаил Дмитриев в свое время спрогнозировал развитие кризиса в России в 2008 году и политические протесты на Болотной. Теперь он ожидает, что антикризисный план правительства не убережет экономику от глубокого спада. Как результат – возрастающие политические риски уже на предстоящих выборах в Госдуму в 2016 году. РБК спросил у президента партнерства «Новый экономический рост», почему кризис нельзя затушить деньгами и на чью поддержку пока может рассчитывать власть.

План не сработает

– Правительство приняло антикризисный план. Вам он кажется эффективным?

– Это антикризисные меры по уменьшению масштабов спада. Речь не идет о стимулировании роста, он в текущих макроэкономических ограничениях невозможен. Если мы исходим из среднегодовой цены на нефть в $60–70 за баррель, то это в любом случае спад экономики в диапазоне от 3,5 до 6%. План подтверждает, что особой свободы маневра у правительства нет. Эти деньги не ведут к повышению инвестиционного потенциала – они лишь возмещают банкам и вкладчикам уже возникшие потери. Несколько сотен миллиардов, которые могут пойти собственно на инвестиционные цели – деньги абсурдно малые по сравнению с размерами российского ВВП, особенно если учитывать, что для реализации большинства инвестпроектов нужно импортное оборудование, которое подорожало из-за девальвации. Кроме того, с новой силой возобновился конфликт на Украине. Его эскалация в таких масштабах может привести к переходу санкций на новый уровень.

– Власти делают ставку на импортозамещение...

– В такой напряженной ситуации с доступом к кредитным ресурсам и любым источникам инвестиций речь может идти почти исключительно об импортозамещении за счет существующих незагруженных мощностей. Опросы предприятий указывают на то, что загрузка мощностей близка к пиковым уровням до кризиса 2008 года, то есть близка к предельной – в том числе в тех отраслях, где существует наибольший потенциал импортозамещения. Другие оценки показывают, что в период между двумя кризисами инвестиции в создание новых производственных мощностей сильно опережали рост выпуска. И это может говорить о том, что резервы все же есть. ​Импортозамещение будет сталкиваться с сильно перегретым рынком труда. Если в 2009 году безработица превысила 8%, то сейчас даже при возможном спаде экономики на 5% прогнозы уровня безработицы находятся в районе 6,5%. Чтобы добиться более существенного межсекторального перетока рабочей силы, нужно было бы уже с будущего года начать повышать пенсионный возраст. Но к этому правительство не готово.

– Может, тогда стоило бы расширить список регуляторных мер, направленных на улучшение положения бизнеса?

– Строго говоря, эти меры не являются элементом антикризисного пакета как такового. Они дают эффект, когда есть потенциал наращивания инвестиций. Поскольку этого не будет, они могут стимулировать активизацию экономической активности в пределах существующих резервных мощностей. Но я отнюдь не хочу расхолаживать правительство. Чем более решительными будут меры по улучшению инвестиционного климата, тем более позитивно они сработают на стадии возобновления инвестиционного роста. Но оно переносится за пределы текущего года и, возможно, даже за пределы 2016 года.

Денег не хватит

– В правительстве обсуждают новые модификации бюджетного правила. Не придется ли отказаться от него, чтобы расширить финансовые возможности властей по поддержке экономики?

– Сейчас в бюджетном правиле смысла особого нет. Все равно при нынешних ценах на нефть текущие нефтегазовые доходы будут использоваться на покрытие текущих бюджетных расходов. Придется расходовать средства Резервного фонда и ФНБ, и главным ограничением при этом является не текущее правило, а то, что они включены в резервы ЦБ. Их чрезмерное расходование может сделать ЦБ беспомощным перед очередной спекулятивной атакой на рубль. Золотовалютные резервы ЦБ сейчас меньше $400 млрд. Если мы вычитаем оттуда средства резервных фондов, которые нельзя использовать для поддержания текущего курса рубля, российскую квоту в МВФ, золотые запасы и другие неликвидные активы, остается порядка $100–110 млрд ликвидных резервов. Для российского платежного баланса оценки МВФ дают минимальный уровень в $70 млрд. Любая чисто спекулятивная ситуация, когда нефть пробьет $40 и упадет до $30, вызовет мощнейшую атаку на рубль. И $100 млрд будет недостаточно для удержания ситуации в хоть сколько-нибудь нормальном состоянии. Для сравнения: в 2009 году на поддержку рубля ушло около $200 млрд.

– Мы не можем потратить резервы. Но многие аналитики продолжают обсуждать возможности активной промышленной политики. Получается, что все идеи об активном мобилизационном сценарии мифические?

– Активный мобилизационный сценарий, скорее всего, приведет к частичной или полной неконвертируемости рубля, дефолтам российских заемщиков по внешним долгам и тем самым отрежет российскую экономику от доступа к технологическому обновлению. Даже не из-за санкций, а потому, что это будет слишком дорого из-за недостаточности валюты для импорта передовых технологий. Примером тому является иранская экономика, которая пострадала из-за санкций, глубокой девальвации и спада экономики, но в целом сохраняет способность к росту. Это хорошая иллюстрация того, что экономика в принципе способна адаптироваться и к такой ситуации. Прожив этот кризис, российская экономика снова может выйти на слабые темпы экономического роста – 1–2% в год. Но качество роста будет плохим. Из-за падения импорта и ухудшения его качества резко снизится доля инвестиций, соответствующих передовым технологическим достижениям. Это будет закреплять технологическую отсталость и резко ограничивать потенциал роста производительности. Поэтому, на мой взгляд, главный приоритет пока ЦБ и правительство формулируют правильно – обеспечить минимальную финансовую устойчивость экономики и не пытаться подвергать ее смертельным рискам путем реализации суперагрессивной промполитики, основанной на эмиссии рублей.

– Получается, что ис​точником будущего роста должны стать иностранные инвестиции?

– Необязательно. В любом случае источником этого роста будет улучшение платежного баланса. Нынешний уровень покупательной способности рубля таков, что он скорее сталкивает нас в первую половину 2000-х годов, когда рост экономики не был основан на инвестициях. Значительная часть импортного оборудования и комплектующих была слишком дорога для российских инвесторов. В основном развитие шло за счет сравнительно некапиталоемких секторов – торговли, телекома, финансового сектора. Сейчас они развиты относительно неплохо, а вот в более капиталоемких сельском хозяйстве и промышленности инвестиционные ограничения роста остаются серьезными. Чтобы выйти на стадию эффективного инвестиционного роста, рубль должен будет частично ревальвироваться. Для этого как минимум мы должны избегать дефолтов, восстановить для российских компаний доступ на внешние финансовые рынки, увеличить приток капитала, включая прямые иностранные инвестиции.

Политический кризис

– Проблемы в экономике сильно увеличивают риски нынешней политической конструкции?

– По-прежнему политические рейтинги руководства страны тесно связаны с экономическими настроениями населения. Экономические настроения уже упали в масштабах, сопоставимых с 2009 годом. Сперва это показывал индекс финансовых настроений Сбербанка, который упал до минимума с начала наблюдений в мае 2009 года. Индекс потребительской уверенности Росстата в третьем квартале упал на 1%, а в четвертом квартале – уже на 11%. Мы можем ожидать через некоторое время и начало тенденции к снижению политических рейтингов. Падение доходов населения будет значительно более глубоким, чем в 2009 году, когда в целом за год они даже выросли. В этом году они могут упасть более чем на 5%. Судя по данным ФОМ, который замеряет склонность к протестам по разным мотивам, в целом протестная активность населения очень низкая, люди не склонны демонстрировать готовность участвовать в протестах по политическим или социальным причинам, например, из-за проблем здравоохранения и образования. Но один компонент протестного поведения находится уже в красной зоне. По данным ФОМ, осенью прошлого года он подрос до 18–20%. Это доля тех, кто говорит, что может протестовать по причинам, связанным с инфляцией, ростом тарифов ЖКХ и падением доходов. Это значит, что ухудшение экономических ожиданий, скорее всего, приведет к росту протестной активности по экономическим причинам. Но это не политические протесты, которые страна переживала в 2011–2012 годах​, это скорее протестная активность 2010 года, которая сильно отличалась от того, что было в 2011–2012 годах. Это протесты небольшие, с выдвижением в меньшей степени требований к политическому руководству страны и в большей степени к местным властям, к бизнесу – с требованиями о повышении зарплаты и другими чисто экономическими вопросами. И еще одна проблема связана с тем, что нынешний политический цикл в чем-то очень напоминает тот, что начался в 2008 году с российско-грузинской войны и продолжался условно до 2013 года. Количество лет до очередных президентских выборов – то же, что в конце 2008 года. Но до думских осталось менее двух лет, они назначены на конец 2016 года. Это на год меньше, чем тогда. При этом степень разочарования населения в партиях системной оппозиции, представленных в парламенте, сейчас очень велика. Такого в 2008 году не наблюдалось. По сути, парламентские выборы будут проходить в условиях резкого дефицита партийного предложения. Попросту говоря, населению не из кого будет выбирать.

Фото: Екатерина Кузьмина / РБК

– Может ли это означать, что люди не пойдут на выборы, будет низкая явка?

– Это может означать и то, что они не пойдут на выборы, и то, что будут очень болезненно реагировать на искусственное доминирование правящей партии или коалиции, которая поддерживает правящую партию, потому что не будут считать, что есть какой-то выбор, отвечающий надеждам на изменение экономической политики. Как конкретно эта ситуация повлияет на политическое поведение массового российского избирателя, сейчас прогнозировать трудно.

– А может ли это подтолкнуть к неожиданным политическим шагам вроде отставки правительства или переноса выборов?

– В любом случае проблему недостаточного выбора на парламентских выборах федеральным властям придется решать, причем в условиях явной нехватки времени. Пойдут ли они по пути создания нового партийного предложения взамен исчерпавшего себя ресурса имитационной системной оппозиции либо же будут пытаться влиять на сроки проведения избирательной кампании или предпримут что-то еще – это открытый вопрос. Плюс еще один фактор, который сильно отличает ситуацию от той, что была в начале 2009 года, – это отношение к политическим протестам. 2012 год – период политических протестов – страна закончила в условиях, когда до трех четвертей респондентов в целом положительно относились к ним и выступали против ограничительных мер по проведению митингов и демонстраций. Сейчас под влиянием прежде всего украинской революции и ее интерпретации в российских СМИ население резко изменило отношение к политическим протестам. Теперь это отношение крайне негативное из боязни, что протесты приведут к потере стабильности и развалу страны. Даже если политические рейтинги под влиянием экономических проблем снизятся сильно, не факт, что политическое поведение населения будет таким же, как в период выборов 2011–2012 годов.

Опора власти

– Власти заявляют, что общество сильно консолидировалось, и даже видят в этом опору для реформ. Так ли это?

– Они смотрят в зеркало заднего вида. Да, в 2014 году была сильная консолидация. Сейчас она будет сильно размываться под влиянием экономического кризиса. Осознание кризиса к консолидации не ведет. Наоборот, обостряет внутренние конфликты в обществе. В начале 2014 года опросы отчетливо показывали, что успех во внешней политике повышал оптимизм в отношении экономической ситуации, даже когда это не было оправдано. Сейчас приоритетность экономических проблем сравнялась с приоритетностью внешнеполитических вопросов. И, скорее всего, значимость внешней политики начнет ослабевать. Например, последний опрос Левада-Центра показывает, что рост цен беспокоит 80% респондентов, девальвация рубля – 65%, а международная изоляция России – только 14%. Еще год назад внешнеполитические проблемы лидировали с большим опережением по отношению к экономическим. Ожидания в отношении экономического будущего по индексу финансовых настроений Сбербанка сейчас намного хуже, чем когда-либо за всю пятилетнюю историю наблюдений. Действительно, это уже близость к пессимистическому дну. И только очень серьезное внешнеполитическое обострение может снова вывести внешнюю политику на первый план.

– На какую прослойку общества реально может опираться действующая власть?

– Если в 2010–2011 и 2013 годах наблюдалась довольно сильная поляризация приоритетов, ценностей среди представителей среднего класса по сравнению с менее успешными слоями населения, то в 2014 году под влиянием внешнеполитических событий общественное мнение стало гораздо более однородно. Российская глубинка, которая сейчас действительно является основной базой поддержки статус-кво и на которую власти пока еще могут опираться, не меньше пострадает от кризиса, чем жители больших городов. Поддержка, скорее всего, будет ослабевать у всех, поскольку кризис бьет по всему населению.

– По кому этот кризис ударит сильнее?

– Теоретически, конечно, по тем группам населения, у которых доля импорта в потреблении меньше, кризис ударит меньше. Гораздо глубже и серьезнее будет падение потребления среднего класса крупных городов, который ездит за границу, больше потребляет импортных товаров типа автомобилей-иномарок, одежды, бытовой техники. Для среднего класса нынешний масштаб девальвации рубля означает невозможность поддерживать форматы потребления, характерные для среднего класса Западной Европы и США. Но если этот кризис будет непродолжительным, то я не думаю, что мы понесем большие долгосрочные потери в плане численности среднего класса и модернизированности его установок. Среди социально уязвимых групп населения тоже есть группы, чувствительные к девальвации. У пенсионеров доля расходов на лекарства намного превышает долю у других групп населения. Особенно это касается неработающих пенсионеров, у них это около 10% расходов. С учетом того что импортная компонента на лекарственном рынке порядка 70%, там рост цен будет существенно превышать средний уровень инфляции. При том что пенсии не будут повышаться так быстро, как в 2009 году. Для семей с детьми – это главный контингент, относящийся к группе бедных – обостряются проблемы одежды. Порядка 60–80% одежды и обуви импортные, и в семьях с детьми, особенно с двумя и более, расходы на одежду в несколько раз выше, чем, например, у пенсионеров: 15% против 3%. Реакция может быть разная. У среднего класса опять может обостриться спрос на проблемы развития, неудовлетворенность тем, чем он и так не удовлетворен – плохим доступом к образованию, недостаточным качеством здравоохранения, плохой инфраструктурой, а у бедных – спрос на патернализм, на антикризисные меры правительства, которые позволят компенсировать потерю в доходах.

Запрос на модернизацию

– Ранее вы писали, что в российском обществе есть консервативный запрос и есть модернизационный. Похоже, что за последний год консервативный взял верх. Но если будет расти неудовлетворенность, будет ли снова расти запрос на модернизацию?

– Примерно с конца 2010-х годов российское общество вступило в фазу модернизации, которая является источником повышенной турбулентности. Это во многом похоже на то, что породило нынешнюю нестабильность в ряде стран арабского мира и на то, что происходило в некоторых странах Западной Европы в 20–30-е годы прошлого века. Благодаря быстрому росту благосостояния российское общество в период с 2010 по 2013 год очень сильно отошло от приоритетов выживания. К концу 2013 года впервые в целом население стало больше предпочитать личную свободу как условие развития страны по отношению к укреплению вертикали власти. Когда приоритетность текущего потребления стала ослабевать, связанные с ним социальные рамки начали терять актуальность и утрачивать влияние на поведение людей. И в некотором смысле общество сорвало с якорей. Например, тот выплеск внешнеполитической агрессии, который по меркам современной Западной Европы выглядит как что-то экстраординарное, вполне возможен в обществе, где предыдущая система ограничений устарела и перестала работать, а новая уже появляется, но еще не устоялась. Настроения могут меняться самым экзотическим образом. Некоторые абсурдные инициативы, например, депутатов Госдумы, которые у думающей части общества могут вызывать неподдельное изумление, отражают именно эту «расшатанность» привычной социальной колеи. Этот период «метаний» может продолжаться довольно долго. В 2014 году доминирующей для российского общества была некая особая система приоритетов, которую нельзя назвать сильно модернизированной, но которая и не является приоритетами выживания. Это потребности более высокие по иерархии, чем текущее потребление. Они были связаны с повышением социальной самооценки и удовлетворенности через демонстрацию силы страны на международной арене. Но период господства подобных настроений закончился экономическим кризисом, причем очень тяжелым. И волей-неволей в памяти людей он будет ассоциироваться с отрицательным опытом кризиса. Поэтому после выхода из кризиса массовое сознание едва ли сможет сразу вернуться к защитно-патриотическим способам самоутверждения. Вероятнее будет очередной сдвиг в сторону более модернизированных ценностей.

– Как будет вести себя сейчас элита? На ее поведении отразится кризис?

– Современная российская элита, в отличие от эпохи 1990-х, не отличается политической самостоятельностью. Скорее ее мнения будут меняться под влиянием изменения установок двух более самостоятельных акторов российского общества – верховной власти и населения.​