Гендиректор АСИ — РБК: «Предприниматель не должен быть попрошайкой»
Созданное пять лет назад АСИ — самый бедный институт развития. В отличие от «Сколково», «Роснано» или РВК, агентство практически не располагает финансовыми ресурсами. Основной ресурс АСИ — это прямой доступ к президенту Владимиру Путину, который возглавляет наблюдательный совет агентства. По мнению известного экономиста Сергея Алексашенко, АСИ «составляет «дорожные карты», объясняющие, как бюрократия может ускорить получение бизнесом всевозможных разрешений и при этом не утратить своего контроля».
Расходы АСИ в 2015 году, согласно данным бухгалтерской отчетности в «СПАРК-Интерфакс», составили 1,4 млрд руб. Для сравнения, РВК к 2015 году участвовала в создании 23 фондов с капиталом 33,7 млрд руб.
Созданные государством институты развития и поддержки предпринимательства переживают не лучшие времена: несколько топ-менеджеров «Сколково» обвиняются в растрате и хищении, экс-гендиректор «Роснано» Леонид Меламед находится под домашним арестом, РВК покинул бессменный руководитель Игорь Агамирзян.
В то же время АСИ, которое возглавил 36-летний предприниматель, экс-гендиректор УК «Рускомпозит» Андрей Никитин, обрастает все новыми функциями и полномочиями. Если изначально у агентства было всего три направления — «Новый бизнес», «Молодые профессионалы» и «Социальные проекты», то сейчас оно начало изучать инвестиционный климат регионов, будет реализовывать Национальную технологическую инициативу, которая должна вывести Россию на глобальные рынки к 2035 году, поддерживает средний бизнес с экспортным потенциалом через проект «Инвестиционный лифт» и лоббирует реформу других институтов развития, многие из которых Никитин считает неэффективными. За прошлый год Госдума приняла 80 законопроектов и поправок, инициированных АСИ. Агентство превратилось в одного из главных лоббистов бизнеса. Есть ли от этого толк?
«Тема подключения к газу просто выбешивает предпринимателей»
— Одна из главных целей, которая изначально стояла перед АСИ, — 20-е место в рейтинге Doing Business к 2018 году. И Россия действительно улучшила свои позиции в этом рейтинге — в 2015 году мы поднялись на 11 ступенек, до 51-го места. Тем не менее, если верить докладу конференции ООН по торговле и развитию, прямые иностранные инвестиции в Россию в 2015 году сократились на 92%. Как взаимосвязаны эти процессы?
— Это нельзя прямо сравнивать. Doing Business говорит о наличии или отсутствии административных барьеров. Хорошее место в рейтинге значит, что в стране достаточно легко строить, подключаться к сетям, получать разрешения, открывать компании. Эти простые процедуры вряд ли с ходу повлияют на объем иностранных инвестиций, скорее они будут влиять на темпы развития малого бизнеса и превращения его в средний.
При этом у нас стало проще подключаться к электросетям, по нашей «дорожной карте» отменили кучу всяких процедур. Например, ту же проверку счетчика при подключении объектов мощностью 150 кВт теперь можно сделать в уведомительном порядке. Вы сейчас можете, если у вас есть кафе, подключиться к электросетям в течение двух-трех месяцев, два раза посетив сбытовую компанию в Москве. У малого бизнеса сократилась потребность в бухгалтерах. Стало гораздо проще вести и сдавать налоговую отчетность: компании могут все это делать в электронном виде. Эти вещи влияют на позицию страны в рейтинге Doing Business.
— Однако, например, на таможне внедренные по вашей инициативе онлайн-сервисы процедуру ускорили, но сделали ее дороже, потому что на каждом этапе требуется электронная цифровая подпись (ЭЦП), а за нее нужно платить.
— Внедренные электронные сервисы на таможне действительно ускорили ряд процедур. Например, теперь оплатить таможенные платежи можно онлайн, не выходя из собственного офиса. А что касается ЭЦП, проблема в том, что отсутствует возможность применять для идентификации в информационных системах разных ведомств единый сертификат ключа проверки электронной подписи. Для Росреестра нужны одни данные, для таможни — другие. В итоге по факту, если вы ведете бизнес в электронном виде, вам нужно 4-5 подписей получить. А получение каждой ЭЦП стоит денег. Они не такие уж большие, одна подпись стоит в пределах 3-5 тыс. руб., но все равно это деньги, а для малого бизнеса ощутимые. И, самое главное, согласитесь, смешно — 5 флешек с этими подписями. Это мы будем сейчас менять. Из стадии подготовки нормативных актов мы перешли в стадию, когда начинаем смотреть, как это работает, и вылавливаем баги.
— Много багов выловили?
— Достаточно. Например, в Doing Business мы на 170-м месте по показателю международной торговли. При этом очень интересная статистика есть по таможне. По нормам Всемирного банка досмотр грузов возможен в 5% случаев — это cчитается нормальным. И наша ФТС дает данные: действительно, 5%, не больше. Запрашиваем данные у портов, они говорят, что контейнеры по каким-то причинам открываются почти в 30% случаев. Начинаем разбираться, оказывается, что 5% — это когда сама таможня сказала открыть, а 25% — это когда предприниматель думает: «Дай-ка я посмотрю, что там, позову таможенника». Якобы 25% грузов вскрывается по инициативе предпринимателя. Но это же абсурд.
— Что будете с этим делать?
— Будем сейчас работать с новым главой ФТС, разбираться и обсуждать, как можно изменить эту процедуру.
— Старый глава вас не устраивал?
— Работа шла, но не так быстро, как нам бы хотелось. И в отличие от «Россетей», Минэнерго, того же Росреестра, который сейчас на восьмом месте в мире по скорости регистрации, по международной торговле пока есть сложности.
Сейчас в «Деловой России» говорят про то, что Doing Business изучает, например, тему с подключением к электросетям, а есть тема подключения к газу, которая просто выбешивает предпринимателей. Мы этим занимаемся, на площадке агентства подготовлен проект «дорожной карты» по сокращению сроков подключения к сетям газораспределения.
— Что с ней сейчас происходит?
— В настоящее время мы ждем ее утверждения правительством. И тогда она начнет реализовываться. Мы создадим для малого и среднего бизнеса типовые условия подключения, которым обязан будет следовать тот, кто подключает. Там должно быть, как с электричеством, в зависимости от мощности устанавливаются фиксированные сроки подключения. При этом строительство газовых сетей должно быть бесплатным. Надо просто определить лимиты, в которые попадает основное количество малого и среднего бизнеса. Они же потом платят все равно за газ. Не надо с них брать деньги за подключение, надо брать за пользование.
— Давайте поговорим про компании, которые поддерживает АСИ. Например, вы продвигаете российского производителя автобусов компанию «Волгабас». Но к ней много вопросов со стороны городов, которые эти автобусы закупают. В Калининграде жаловались, что их поставили недоукомлектованными, без кондиционеров. Во Владимире их даже власти называют «сыроватыми». Вы не боитесь поддерживать неэффективные начинания?
— Конечно, боимся, но для этого у нас есть экспертный совет, который оценивает компании. Они отклоняют гораздо больше заявок, чем принимают: примерно восемь из десяти. У нас было поручение: попытаться посмотреть, как может работать «Инвестиционный лифт» (программа поддержки несырьевых компаний с экспортным потенциалом, ее реализует АСИ вместе с Внешэкономбанком, Российским фондом прямых инвестиций и Российским экспортным центром. — РБК), и мы взяли «Волгабас» как один из пилотов. И они очень много контрактов заключили, насколько я знаю, с Ираном, с африканскими странами, с ОАЭ.
— Сейчас у АСИ практически нет финансовых ресурсов для поддержки своих проектов. Между тем на Национальную технологическую инициативу выделены довольно большие деньги, порядка 8 млрд руб. Вы бы хотели распоряжаться этими деньгами?
— Нет.
«Мы много денег тратили на инновации, но ни копейки не взяли у государственных институтов, потому что это было очень сложно»
— Вы плотно сотрудничаете с институтами развития — «Сколково», РВК. Как вы видите их будущее?
— По-разному, исходя из задач. Мне нравится, как работает, например, Фонд развития промышленности. Потому что он дает заемные деньги, это не очередная раздача слонов. Предприниматель не должен быть попрошайкой. Фонд развития промышленности дает деньги на закупку оборудования. То есть, если ты готов сделать шаг и модернизировать свое производство, ты идешь туда и получаешь заем. Их можно критиковать за какие-то решения, но мы видим результаты. При этом вы можете оценить работу РВК? Попробуйте найдите в публичных источниках хоть какие-нибудь результаты работы РВК.
— То есть вас не устраивает, как работает РВК?
— Я не понимаю, как они работали раньше, давайте так сформулируем. Они сейчас меняются к лучшему, выберут нового руководителя на открытом конкурсе, работают с нами по Национальной технологической инициативе.
— Различные собеседники, связанные с институтами развития, говорят, что вы поддерживаете идею объединения всех этих инициатив?
— Мы скорее поддерживаем идею аудита, чтобы понять, зачем они существуют. В прошлом году «Открытое правительство» попросило проанализировать эффективность управления институтами развития. И мы пошли самым простым путем: по открытым источникам попытались понять, чем занимаются советы директоров этих компаний, кто им ставит KPI, как они оцениваются, влияет ли как-то достижение KPI на судьбу этих людей, руководителей. Результаты были удручающие.
Но у нас не было никогда задачи заниматься реформой институтов развития. Мы просто высказываем свою личную позицию — к нам приходят люди, которые не понимают, как работать с тем или иным институтом.
— Вам кажется, что институтов развития слишком много?
— Да, я же в прошлом предприниматель, мы очень много денег тратили на инновации, но ни копейки не взяли у государственных институтов, потому что это было очень сложно. И с тех пор я, пять лет проработав в АСИ, про половину институтов не понимаю, что они делают и зачем они работают. В то же время я знаю, что к Комиссарову (директор Фонда развития промышленности Алексей Комиссаров. — РБК) многие предприниматели обращаются. МСП Банк работает по понятной модели, хотя ставка была довольно дорогая для малого бизнеса.
— Они заявляют, что дают кредиты под 6,5%.
— Конечная ставка была до недавнего времени 15–20%. Под 6,5% они получали деньги в ЦБ. Дальше они накручивали свое, дальше отдавали банкам-партнерам. То есть если вы малый бизнес и приходите за этими деньгами в региональный банк, то вам они обходятся вовсе не в 6,5%. Сейчас ставки регулируются, насколько я знаю, деньги можно получить под 10–11%. Тоже много, но не 20% все-таки. Мне этот институт развития понятен, я понимаю, куда он идет. Но я не понимаю, что такое инновационная экосистема, что такое вот эти стартап-туры (сотрудники «Сколково» ездят по городам России в поисках инновационных проектов. — РБК) по стране.
— А ваш «Форсайт-флот» и стартап-туры — это не одно и то же?
— Нет, «Форсайт-флот» — это просто большой мозговой штурм.
— Учитывая реальное положение дел в экономике России, собирать ученых, чтобы рассуждать про глобальные инновации и квантовую телепортацию... Это выглядит довольно странно.
— Когда я с этим столкнулся, мне тоже казалось, что это странновато немножко, что это заоблачные фантазии. Потом я понял, что там есть несколько прагматичных целей. Представьте, есть на «Форсайт-флоте» какой-нибудь замминистра и молодой ученый из Новосибирска. Если они взаимодействуют в стандартном формате, то для того, чтобы договориться, ученому из Новосибирска придется раз восемь в год съездить на совещание к чиновнику.
— Насколько я понимаю, ключевой ваш ресурс — регулярный доступ к президенту. От лоббистов, наверное, нет отбоя?
— Лоббизм бывает разным. Например, через нас производители беспилотников пролоббировали отмену ограничений в законе на регистрацию дронов. Конечно, мы такие вещи, можно сказать, лоббируем. Но и помогаем вроде бы не олигархам.
— Ваш проект «Глобальное образование» (государственная программа, по которой россияне могут получить грант от государства на обучение в иностранном вузе) явно пошел не совсем так, как вы планировали, и вообще им сейчас «Сколково» занимается. Что вы по этому поводу думаете? Есть ли смысл вообще в этой программе, учитывая небольшое количество участников?
— В этой программе точно есть смысл. Да, пока число заявок в эту программу не так уж и велико. Там есть три ограничения, которые влияют сильно на численность. Максимум 10% заявок может быть из Москвы и Петербурга. Второе ограничение — там есть медицина, инженерные специальности и совсем нет гуманитарных, нет юристов, экономистов. Третье ограничение, что соискатель должен сам поступить в вуз. То есть идеальный кандидат в этой программе — это молодой преподаватель технического вуза инженерной кафедры, который едет на два года учиться, возвращается и возглавляет эту кафедру. И вот количество людей в программе (750 человек с 2014 года. — РБК) как раз показывает, сколько у нас молодых инженеров и врачей, которые знают английский на таком уровне, чтобы самостоятельно поступить в западный вуз.
— Есть впечатление, что АСИ отодвинули от этой программы. Хотя вы ее с большим трудом проталкивали. С чем это связано?
— АСИ — это площадка для запуска разного рода инициатив. АСИ не должно идти на поводу у типичной российской традиции под себя подгребать всякие функции, бюджеты, полномочия, санатории, пансионаты. Любой наш проект должен от нас куда-то уйти.
«Если человек решил открыть бизнес в Чеченской Республике, то он это сделает быстро и комфортно»
— Недавно вы презентовали Владимиру Путину инвестиционный рейтинг регионов, и говорилось о том, что по его результатам могут быть приняты некие кадровые решения. Но при этом вы поступили довольно хитро — не публиковали дальше топ-20. Почему?
— Смысла не было. Мы не создаем политический инструмент влияния на глав регионов — нам это вообще не нужно. Мы к политике никакого отношения не имеем. Для нас главная задача — определить успешные практики регионов в снижении излишних административных барьеров и масштабировать их в рамках всей страны.
— Вы, например, очень хвалите Чечню. Как-то даже говорили, что это субъект-лидер с самыми комфортными условиями для бизнеса. Почему вы такой вывод сделали?
— Это не я сделал. Они у нас три года в рейтинге демонстрируют хорошую динамику по опросам предпринимателей. Это означает, что если человек решил открыть бизнес в Чеченской Республике, то, скорее всего, он это сделает быстро и достаточно комфортно. Для Чеченской Республики рабочие места сейчас важны. Там очень немного чего строится в силу понятных исторических особенностей, но те, кто строит, все довольны.
— Кроме этого, вы говорили в интервью «Ведомостям», что присоединение Крыма не создаст долгосрочных проблем для российского бизнес-климата и вообще может быть «хорошей историей для бизнеса». Вы по-прежнему считаете так?
— Да. Давайте разделим на два вопроса. Комфортные ли сейчас условия для российского бизнеса в Крыму? Пока мне сложно на него ответить, и мы их не включили в рейтинг, потому что базы для сравнения нет. У них еще наследие украинского режима живет, предприниматели жалуются на административные барьеры в Крыму и Севастополе. Наверное, можно сделать скидку на то, что коллеги в начале пути находятся.
Второй вопрос — как события в Крыму и последующие санкции повлияли на общий бизнес-климат в стране? Как говорила Маргарет Тэтчер по поводу войны за Фолклендские острова: империя не может бесконечно отступать, иначе она просто перестает ей быть. Я в Крым верю с этой точки зрения.
— Госдума прошлого созыва приняла 80 инициированных вашим агентством законопроектов и поправок. Какие самые главные для вас?
— Для меня очень важна была тема подключения к сетям, потому что никто не верил, что это получится. На втором месте то, что связано с налоговым администрированием, со снижением количества документов и с возможностью работы в электронном виде. Очень важна тема, которую я, кстати, не закончил до сих пор, по кадастру, категорированию земель, по генпланам.
— Но генпланов городов как не было, так и нет...
— Это то, что мы не закончили, то, что нам нужно добить. Потому что невозможно говорить, что у нас все нормально с инвестклиматом, когда сроки получения разрешения на строительство от 70 до 270 дней. Это во многом следствие отсутствия правильного территориального планирования земель. Законопроект про отмену категорирования земель Дума так и не успела принять.
— Не успела или не стала?
— Коммунисты были против очень сильно, мол, наши сельхозземли, наши поля застроят. Там еще была история с полями Тимирязевской академии, которая косвенно повлияла.
— Вы себя сейчас ощущаете чиновником или представителем гражданского общества?
— Я лично считаю себя менеджером. Мне интересно решать задачи. Я получаю удовольствие от того, когда они решаются более или менее хорошо. Конечно, стокгольмский синдром неизбежен, но мы с ним пытаемся бороться с разной степенью успешности.
— Новость «Коммерсанта» о том, что согласно вашей «дорожной карте» к 2035 году в России должна появиться телепортация, стала интернет-мемом. Затем представители АСИ пояснили, что речь идет о таком вполне научном явлении, как квантовая телепортация. Как вы думаете, насколько этот прокол подпортил имидж АСИ?
— Во-первых, я не считаю, что это прокол. Я считаю, что, если бы этой ситуации не было, ее следовало бы придумать. АСИ было номер один в «топе Яндекса», про нас написали 50 зарубежных изданий разного профиля. У Российского квантового центра, который занимается квантовой телепортацией, конечно, были проблемы, но после этой истории у него появились новые заказчики.
У АСИ ведь изначально была только тема развития регионов, инвестклимата и бизнес-проектов. Уже потом появилась тема Национальной технологической инициативы. Коллеги нам говорили, что, как только мы зайдем на это поле, весь тот негатив, который есть к работе институтов развития, автоматически начнет транслироваться на нас. И это неприятно, потому что мы в общем-то ни в чем не виноваты, никаких денег никуда не отправили, никого никуда не телепортировали. Но это неизбежно, потому что запрос на работу институтов развития есть, а ответа на него пока хорошего нет.