«Женщина, которая поет». Вспоминаем яркие высказывания Аллы Пугачевой

В день рождения Аллы Пугачевой РБК Life собрал ее высказывания о семье, голосе, жизни, эстраде и ностальгии.

«С детства я была так закомплексована и застенчива — типичный интроверт. Общение давалось мне с большим трудом. То, что у меня было прозвище «дикарка», я уже говорила. Мне некогда, честно говоря, было общаться. Меня все время заставляли учиться, учиться, учиться. Один месяц в году разрешали отдыхать. А я не знала как. И для того чтобы преодолеть себя, я шла в компанию ребят и внушала себе: «Ты главная, ты крутая» (из интервью художественному руководителю театра имени М.Н. Ермоловой Олегу Меньшикову).

«Если вы имеете в виду что-то из драматично-трагических событий, то, я считаю, самое ярчайшее из них, которое, можно сказать, пнуло меня в сердце, — это когда отец ударил мать. Единственный раз в жизни. И это было на моих глазах. Не знаю уж, что тогда на него нашло. Естественно, он потом извинялся и все такое, но... Я пережила тогда настоящее потрясение, и этот кошмар оставил след в моей душе на всю жизнь.

До конца своих дней отец знал, что я этот случай помню, хотя ни разу в жизни не напомнила ему… С той поры у меня внутренняя установка: мужчина, ударивший женщину, для меня перестает существовать» (из интервью изданию «7 дней»).

«По сути своей бабушка моя была такая, знаете ли, образованная гувернантка, знающая французские песенки, стишки. Сдержанная, на вид суровая, ко мне с братом относилась строго — редко смеялась, улыбалась, шутила. Но к ней всегда шли за советом, и к ее мнению прислушивались. А мама была кокеткой, вся из себя такая пампушечка, обожала красиво одеваться, прекрасно готовила, петь любила, всегда собирала вокруг себя толпы людей, которые ее обожали. Романтическая, словом, натура. В течение многих лет мама не работала. Но когда с отцом случилось несчастье, плакать, стонать не стала, а немедленно устроилась на работу, причем быстро поднялась вверх по карьерной лестнице, получила диплом инженера. Удивительный человек… Так получилось, что о смерти мамы в 86-м году я узнала в день концерта в Самаре» (из интервью изданию «7 дней»).

«Я с самого начала и была драматической актрисой. Петь я не собиралась. Я даже певицей себя никогда не называла, я — женщина, которая поет. А женщина — как? Плохое настроение — плохо поет. Горло болит — все равно поет. Но ей простительно — она же не певица» (из интервью художественному руководителю театра имени М.Н. Ермоловой Олегу Меньшикову).

«Ну с царем-то в голове я была всегда, видимо, родилась с ним. А взбалмошной раньше могла быть — с друзьями. Вообще-то, во мне соседствуют два совершенно разных человека: один проявляет себя в быту, другой — в работе. В профессии я очень жесткая — ни себе спуска никогда не давала, ни другим. Да, мне надо было всех держать в железном кулаке, и я держала. Только поэтому у меня все получалось и до сих пор что-то продолжает получаться. Кстати, эти же самые черты вижу сейчас в своей дочери, что меня очень радует» (из интервью изданию «7 дней»).

«С этой композицией Валера должен был представлять нашу родину, но перед самим конкурсом мой друг заболел, и я взяла эту большую ответственность на свои плечи. И поехала на конкурс», — рассказывала певица.

«Мой голос был несильный на первых порах, но действительно обладал какой-то странной, притягательной силой. Впервые я это почувствовала в ранней юности, когда по вечерам бегала в музыкальное училище петь в свободной аудитории — дома я не могла этого делать. Я просто пела для себя, на тарабарщине какой-то, что-то придумывала, импровизировала. И у меня была такая игра. Когда я чувствовала, что кто-то идет по коридору, я начинала петь как бы с расчетом, посылом на тех, кто там идет. Я четко знала, что мой посыл притягивает людей. Я видела и чувствовала, как они подходят к двери, прислушиваются. Тогда я еще больше куражилась, делая вид, что не слышу, не вижу, не знаю, что за дверью стоят люди, но выдавала им по полной программе. Самое потрясающее — когда твой голос послушен твоему желанию, когда он легко и свободно выражает ту интонацию, которую чувствуешь внутри себя. Это — победа» (из интервью журналу «Сноб»).

«В 1972 году, за два года до Всесоюзного конкурса, меня пригласил режиссер снять песню, как сейчас помню, «Король, цветочница и шут» Шаинского. Я надела короткую юбку необыкновенной красоты, сшитую моей теткой из какой-то удивительной ткани — знаешь, черная, золотом расшитая, ну просто произведение искусства! И вот эту запись увидел тогдашний глава радио и телевидения Лапин. И он меня закрыл в черные списки. За юбочку — на два года. Только в 1974 году Всесоюзный конкурс артистов эстрады позволил мне появиться на экране. Я там третье место заняла с песней «Посидим, поокаем» (из интервью журналу «Сноб»).

«Какое-то время была тенденция у некоторых певиц рассказывать, что я им перекрыла кислород. И причем у тех, у кого ничего не получалось. Одна заявляла, что я запретила на телевидении ее появление. Я сама-то дрожала, как бы меня не запретили. Мне так хотелось подойти к ней сказать: «Ты на рожу свою смотрела? Мое личико и твое. Ну ты не телевизионная. Поешь ты хорошо, но ты же...» Почему я должна была тебя запрещать? Никто не хотел тебя видеть» (из интервью художественному руководителю Московского театра имени М.Н. Ермоловой Олегу Меньшикову).

«У меня, конечно, с деньгами абсолютно неправильные отношения были. Я никогда не знала, сколько у меня денег, куда они уходят. И еще я очень любила делать подарки, особенно тем, кто мало имеет. Музыкантам, например. Потом бац — деньги кончались. Но я знала, что работаю и что деньги у меня должны быть» (из интервью журналу «Сноб»).

«Вот тут пошла тенденция обвинять меня в старости, как будто люди сами не будут стареть. А я-то выросла «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет». И вот эта вот тетенька 70 лет, выросшая на таких правилах, читает: «Старуха, такая-рассякая. Смотрите, какая она без краски, без всего».

Instagram (входит в корпорацию Meta, признана экстремистской и запрещена в России) — это так интересно, поиграть можно, когда скучно. И так мне надоело, что пишут «она же старая». Да, я старая и ничего с этим поделать не могу. И говорить о том, что у меня душа молодая, я тоже не буду. Да, я старею, уже ложишься и думаешь, проснешься ли… Да плевать я хотела на комментарии. Главное — другое: желание жить сегодняшним мгновением. Каждый день, каждая минута, каждое мгновение… Это время, когда ты начинаешь думать не годами, а днями» (из интервью художественному руководителю Московского театра имени М.Н. Ермоловой Олегу Меньшикову).

«Я прошлым вообще не живу. Единственное, у меня есть поле, васильки-ромашки. Когда я не могу заснуть, то я мысленно иду по этому полю с бабушкой, малину собираем справа в подлесочке. И мне так спокойно, хорошо, я знаю, что там будет дом, мы придем, будем пить чай с печеньем или молоко. Ой, как это хорошо! Говорят же, что старость плоха тем, что… Что такое старость? Это мысли о молодости. Может быть, у меня это уже началось? Потому что я успокаиваю себя — ну, не молодостью, детством. Детство очень хорошее было, безмятежное какое-то. Может, доживу до старости, опять впаду в детство. А вы обратили внимание, что чем тяжелее жизнь в стране, тем больше хихикают, да? Юморят. Уже был такой период» (из интервью Владимиру Познеру).

«Я не знаю. Сейчас профессии все… Авторы текста, композиторы… Мне тяжело сказать. Я ничего не слышу интересного. Что-то надломилось. Что-то мне в общем не нравится. Я буду брюзжать сейчас, как стареющая певица на пенсии. Что-то происходит. И мне кажется, что мы стоим на краю падения какого-то… Я не знаю. Но я ничего не сделаю, понимаете, для того, чтобы от этого края кого-то увести. Мы, наверное, должны упасть. Упасть, сильно удариться для того, чтобы понять, что выбираться из этого дерьма надо. Понимаете? Оно везде. Что в эстраде, что там, что тут. Что-то произошло. Время такое. В воздухе что-то творится. Не знаю» (из интервью Владимиру Познеру).

«Я не анализировала никогда свою жизнь и популярность. Но последнее время я подумала тоже, я задавала себе вопрос, думаю: «Боже мой, вроде бы и ничего особенного, как я считала. Что же произошло в моей жизни?» Вы говорите «Высоцкий». Он — мужчина-мужчина. А я — женщина-женщина. Никогда себя певицей-то не называла, а именно женщиной, которая поет. И все женские темы были в моих песнях, скорее всего, выражены более доступно, более незавуалированно, а по-человечески простым, женским языком. И это как-то откликалось в душе именно женщин. Мне кажется. И поэтому такой отклик был. А многие вообще думали, что у меня какие-то подтексты. «Все могут короли» вспомните. То есть пытались все время что-то приписать. И поэтому популярность все время подпитывалась не мной, а какими-то выдумками, предположениями» (из интервью Владимиру Познеру).