«Сам факт переговоров помог поддержать рынок»

Главный экономист BP Спенсер Дейл (Фото: Олег Яковлев / РБК)

В ближайшее воскресенье, 17 апреля, в столице Катара Дохе состоится встреча представителей ОПЕК (объединение 13 государств — экспортеров нефти — Ирана, Ирака, Кувейта, Саудовской Аравии, Венесуэлы, Катара, Ливии, ОАЭ, Алжира, Нигерии, Эквадора, Анголы и Индонезии), России и других нефтяных стран, не входящих в картель, на которой будет обсуждаться договоренность о заморозке добычи на уровне января 2016 года.

Один из основных членов ОПЕК, Иран, уже заявил, что не будет присоединяться к соглашению, пока не достигнет досанкционного уровня добычи. Но отказ Ирана не помешает реализации этого соглашения, заявил Дейл в интервью РБК.

— Как вы думаете, насколько вероятно, что удастся договориться о заморозке?

— Думаю, что сейчас рынок придает больше внимания самому процессу [согласования добычи], чем значению слов, которые были произнесены за последнее время. Так, если вы посмотрите, два крупнейших в мире производителя — Саудовская Аравия и Россия — сообщили о возможности заморозки добычи, но ни в одной из этих стран не ожидалось существенного роста добычи в этом году. Так что это скорее демонстрация желания крупнейших производителей влиять на рынок.

— Но ведь другие страны тоже изъявили желание присоединиться к этой инициативе.

— Это как раз представляет интерес — то, какие страны хотят присоединиться к этому процессу. Однако более важный момент — это то, что нефтяной рынок проявляет признаки адаптации к [новым] нефтяным ценам. Цены упали, и вы видите, как отреагировали спрос и поставки. В прошлом году мы наблюдали исключительно большой рост спроса на нефть — спрос вырос на 1,6–1,7 млн барр. в день. Это вдвое больше, чем в среднем за последние десять лет! А с точки зрения поставок мы видим, что производство сланцевой нефти в США существенно упало — уже на 0,5 млн барр. ниже пиковых показателей прошлой весны. Количество буровых установок также существенно сократилось, так что поставки, вероятно, еще сократятся. Эти два момента указывают на то, что рынок начал приспосабливаться, и это, думаю, важный фон для разговоров о заморозке добычи.

— Однако теоретически, если страны договорятся о заморозке добычи и заключат обязывающие соглашения, повлияет ли это на цены на нефть в этом году или в следующем?

— Кто знает, все будет зависеть от деталей: кто о чем договорился и на каких условиях. Стоит дождаться решения. Но если мы увидим еще один год уверенного роста спроса и сравнительно низкого роста поставок (за счет США), то к концу года стоит ожидать более сбалансированного рынка. Избыток поставок будет сокращаться. Конечно, останутся большие накопленные запасы нефти в нефтехранилищах, и это будет оказывать давление на рынок. Но рынок увидит свет в конце тоннеля. Это поможет поддерживать настроение участников рынка.

— Эффект от заморозки еще не был отыгран?

— Сам факт этих переговоров помог поддержать рынок, хотя я не уверен, что весь рост цен можно прямо связать с этим фактором. Но это не означает, что окончательное решение [по заморозке] неважно. Если рынку понравится то, о чем договорятся, то цены, вероятно, укрепятся, а если не понравится, то цены, вероятно, снизятся.

— А что вы думаете про «иранский фактор»? Есть ли у Ирана шансы восстановить свою долю в обозримом будущем и не уничтожит ли это весь эффект от соглашения о заморозке добычи?

— Это два разных вопроса. Первый — как быстро Иран сможет нарастить добычу. И ответ на него: мы не знаем. В результате санкций производство в Иране было сокращено на 1 млн барр. в день. На рынке была стойкая уверенность, что, когда санкции отменят, Иран сможет увеличить добычу на 0,5 млн барр. в день примерно за первые шесть месяцев и непонятно, за какой срок, — еще на 0,5 млн барр. Данные за последние два месяца свидетельствуют о том, что Иран восстанавливает добычу быстрее, чем многие ожидали. Но мы не знаем, продолжится ли это в будущем. Повлияет ли это на добычу в мире в целом, я тоже не знаю.

Но я предполагаю, что большинство людей на нефтяном рынке не ожидают, что Иран станет частью этих соглашений по добыче. Большинство ожидают, что эти соглашения будут осуществимыми и без снижения добычи со стороны Ирана. Не думаю, что он неизбежно разрушит весь эффект.

— Есть распространенное мнение, что цены на нефть достигли дна и уже не будут опускаться до январских уровней ниже $30 за баррель. Что вы думаете об этом?

— Боюсь, что я работаю экономистом слишком долго, чтобы прогнозировать, когда будет пик, дно и так далее. На цены на нефть повлияли фундаментальные причины — избыток поставок нефти на рынке и изменение настроений с точки зрения глобальной экономики. Как я уже говорил, есть хорошие основания полагать, что рынок постепенно будет укрепляться в течение этого года. Но слишком многие вещи могут повлиять на нефтяные цены.

— Несмотря на нынешнее ослабление на энергетических рынках и замедление роста в Китае, в своем последнем прогнозе вы утверждаете, что спрос на энергоносители будет расти в последующие 20 лет и далее. Не считаете ли свой прогноз слишком оптимистичным?

— Не считаю, но я понимаю, почему вы задаете такой вопрос. Настоящий фундаментальный драйвер роста спроса на энергоносители в мире — экономический рост. Наш прогноз подтверждается тем, что мировая экономика продолжает расти — немного медленнее, чем за последние 20 лет, но на сопоставимом уровне. Возглавляют этот рост развивающиеся страны, прежде всего в Азии — Китай и Индия. За счет роста экономики в этих странах увеличивается спрос на энергию для поддержания более высокого уровня жизни. За 20 лет миллионы или даже сотни миллионов людей с низкими доходами перейдут в разряд среднеобеспеченных, а это значит, что они увеличат потребление энергии: увеличится их способность покупать автомобили и так далее.

— А как же замедление темпов роста в Китае и других странах?

— Мы ожидаем глобальные изменения в потреблении энергии в Китае. Если посмотреть на последние 15 лет, спрос на энергию в Китае рос примерно на 8% ежегодно. В течение следующих 20 лет мы прогнозируем, что спрос в этой стране будет расти примерно на 2% ежегодно. Но это все равно означает рост спроса на треть в общей сложности до 2035 года.

Означает ли это, что рост мирового спроса на энергоресурсы прекратится? Нет. Грубо говоря, за последние 20 лет спрос на энергию в мире рос на 2,5% ежегодно. Мы ожидаем, что в следующие 20 лет рост будет около 1,5% ежегодно.

Главный экономист BP Спенсер Дейл (Фото: Олег Яковлев / РБК)

— Как отразится на России этот продолжающийся рост спроса?

— Россия остается энергетической сверхдержавой. Россия может сохранить высокий уровень добычи нефти, достигнутый в прошлом году, — около 11 млн барр. в день. Мы ожидаем, что Россия увеличит производство газа и его экспорт. В течение ближайших 20 лет Россия останется крупнейшим экспортером энергоносителей и вторым крупнейшим в мире производителем нефти и газа, удовлетворяющим растущий глобальный спрос.

— Но российское Минэнерго в своих прогнозах предупреждает, что добыча нефти в России к 2035 году может существенно сократиться, если не будет проведена налоговая реформа. Вы рассматриваете такой сценарий?

— Мы не рассматриваем такой сценарий, и я не эксперт в российской налоговой системе [в нефтяной отрасли]. Но последние 20 лет российский фискальный режим способствовал развитию нефтяной отрасли. Наше предположение состоит в том, что такая ситуация сохранится.

Когда мы готовим наш прогноз, мы не реагируем на циклические явления, которые длятся год или два. Например, добыча сланцевой нефти в США сейчас резко сократилась, но мы ожидаем, что это временно, и в ближайшие 20 лет ожидаем возобновления роста. Точно так же отдельные страны могут корректировать налоговый режим, реагируя на нынешнее замедление темпов роста, но нам для общей картины важно, какая будет фискальная политика в ближайшие 20 лет. И мы считаем, что в этот период российское правительство по-прежнему будет поддерживать отрасль.

— В своем прогнозе вы утверждаете, что спрос на газ будет расти вдвое быстрее, чем на нефть, — на 1,8% ежегодно вплоть до 2035 года, а производство газа будет расти еще быстрее. Каковы основные причины? Не приведет ли это к перепроизводству газа?

— Половину роста обеспечат традиционные ресурсы, например, Россия увеличит производство газа примерно на 30% в течение 20 лет, также добыча вырастет на Ближнем Востоке и в Китае. К тому же мы увидим существенный рост поставок сланцевого газа из США — более чем на 4% ежегодно.

С другой стороны, правительства будут стимулировать переход с угля на более экологичные виды топлива — возобновляемые источники энергии и газ, причем газ будет играть в этом ключевую роль. В более долгосрочной перспективе мы видим газ в качестве дополнения к возобновляемым источникам энергии — он может использоваться как резервное топливо. Поэтому мы считаем, что ближайшие 20 лет будут временем расцвета для газа. И Россия имеет хорошие шансы извлечь из этого выгоду.

— Российский «Газпром» в прошлом году увеличил долю на европейском рынке — с 30,2 до 31% — и намерен ее удерживать. С ростом конкуренции удастся ли компании сохранить такую крупную долю до 2035 года?

— Сейчас Европа импортирует около 50% потребляемого газа, и на Россию приходится около трети потребляемого на континенте газа. В течение 20 лет мы прогнозируем, что Европа увеличит долю импорта до 75%. Частично это произойдет за счет роста спроса, частично — из-за сокращения собственного производства. В нашем базовом сценарии доля поставок из России в общем потреблении в Европе сохранится на уровне одной трети. Но с точки зрения импорта ее доля немного сократится. Отчасти это произойдет за счет роста импорта сжиженного природного газа (СПГ).

Но я считаю, что рост импорта СПГ — хорошая новость для России. У России есть фантастическое преимущество для поставок газа в Европу: много газовых месторождений, газ конкурентоспособный и огромная инфраструктура для поставок этого газа в Европу. Главное ограничение — это обеспокоенность Европы слишком большой зависимостью от одного поставщика. Рост рынка СПГ означает, что Европа будет менее обеспокоена такой зависимостью, потому что сможет в случае чего частично заместить российский газ СПГ. Это такой страховочный механизм.

Доля российской нефти на европейском рынке сейчас примерно такая, как и газа, — около трети рынка. Но мы не слышим заявлений о нефтяной безопасности Европы. Почему? Потому что Европа знает, что, если будут какие-то проблемы с поставками российской нефти, она может пойти на глобальный рынок. Появление СПГ приведет к аналогичной ситуации.

— Каковы шансы у российских компаний занять серьезную долю на рынке СПГ?

— В нашем прогнозе говорится о незначительном росте доли российских компаний на этом рынке. Лично я считаю, что если у производителя есть выбор, как поставлять топливо — напрямую по разветвленной системе трубопроводов или сначала его сжижать, потом транспортировать и регазифицировать, то он выберет первый, более дешевый вариант.

— Что вы думаете про стратегию «Роснефти», которая в последнее время стала продавать крупные пакеты акций в своих добычных активах международным инвесторам? Заинтересована ли BP войти в капитал еще каких-либо ее «дочек»?

— Я не могу комментировать деятельность «Роснефти» и не имею прямого отношения к принятию стратегических решений BP в России. Но, в общем, могу сказать, что у BP очень продолжительная и плодотворная история взаимоотношений с Россией. Сейчас у нас очень тесное сотрудничество с «Роснефтью», и мы им очень довольны и намерены его развивать.

— Про другие страны, например Мексику и Иран, можете сказать? Будете инвестировать на этих рынках?

— Про конкретные инвестиции сказать не могу. Но сейчас у нас установлена жесткая финансовая дисциплина — мы вынуждены существенно снизить наши капитальные инвестиции в ответ на падение цен на нефть. Несмотря на это, мы все равно планируем инвестировать около $17 млрд в этом году, потому что мы должны вкладывать в будущее. У BP длительная история инвестиций по всему миру, мы находим конкурентоспособные запасы нефти и газа, а также возобновляемые источники энергии. Мы остаемся открытыми для подобных бизнес-возможностей и продолжаем их искать.