Что предлагают Владимиру Путину партии четвертого срока

Главная проблема выборов в России заключается не в отсутствии конкуренции между идеологическими платформами, а в количестве избирателей, за голоса которых можно конкурировать. Строго говоря, такой избиратель в России один — это Владимир Путин. А сами «выборы» проходят прямо сейчас, у нас на глазах. Кампания началась в январе и уже вошла в активную фазу: Исаакий, «Матильда», закон о защите чести президента, отмена приватизации ВТБ и прочие громкие новости так или иначе связаны с борьбой нескольких партий за голос единственного полноправного избирателя страны. До лета эти партии будут наслаждаться относительной свободой действий — иначе показать товар лицом не получится. К осени все должно встать на свои места: избиратель примет решение, программа одной из партий победит и превратится (разумеется, частично) в предвыборную программу кандидата в президенты.

Опыт предыдущих кампаний, имевших место в 2007 и 2011 годах, позволяет заключить, что ни одна из этих партий не сможет завладеть умом главного избирателя полностью: победу придется разделить с конкурентами. Но хотя речь идет не о монополии на власть после выборов, на кону все же стоит право определить образ четвертого срока, его основную идею. Огрубляя, можно сказать, что в избирательной кампании сегодня участвуют три партии: партия «За царя», партия «Полицейская Россия» и партия «Метаумная Россия», то есть партия технократов. Все они, разумеется, являются партиями «четвертого срока»: президентом, по мысли их идеологов, может быть только Путин, и никто другой. Никаких программ эти партии не публикуют, да и существуют они не в виде солидных организаций с уставами и членством, а в виде неустойчивых коалиций, полувиртуальных клубов единомышленников. Но можно попробовать определить специфические черты этих идеологических платформ.

«За царя» (и немножко за веру)

Выступление спикера Думы Вячеслава Володина в Казани стало первым внятным манифестом русского цезаризма — учения, согласно которому Владимир Путин является чем-то вроде живого бога на земле. Путин — гарант не только и не столько российской государственности, сколько существования последнего нормального цивилизационного проекта, который принято называть «Русский мир». Возможные ассоциации с популярной среди православных националистов трактовкой фигуры русского царя как «катехона», то есть политического субъекта, удерживающего мир от окончательного воцарения в нем зла, неслучайны и вполне обоснованны. Путин, согласно некоторым интуициям цезаристов, чуть ли не физически удерживает мир от наступления в нем царства тьмы, именно поэтому его честь и достоинство сакральны: на них в буквальном смысле держится все на свете.

Это сильная и привлекательная программа, объединяющая упомянутого Володина, министра культуры Владимира Мединского, министра образования Ольгу Васильеву и некоторых высокопоставленных сотрудников спецслужб. Важно, что в Кремле идею защиты достоинства президента не отмели с порога, а пообещали подумать. Но эта программа имеет несколько слабых мест. Экономического содержания у нее нет, вернее, она совместима с почти любым экономическим содержанием, кроме ортодоксально либерального. Внешняя политика, согласно цезаристам, полностью растворяется во внутренней (именно так, а не наоборот), то есть следующие шесть лет Кремль должен прежде всего пестовать национальный консенсус вокруг традиционных ценностей и проекта «Русского мира». Зачищать западноориентированные университеты, развивать общество «Знание», поворачивать вспять школьную реформу.

Роль РПЦ в этом проекте двойственная. РПЦ — это не только вера, сообщество, хранилище двухтысячелетней культуры, но и бюрократическая организация. Именно в таком качестве она выступает в качестве союзника цезаристов. Когда деятели церкви говорят, что готовы вывести на улицы миллион человек, они блокируются с цезаристами. Когда речь пойдет о праве определять облик образовательных программ или контуры того, как должна выглядеть «правильная» историческая память в России, этот союз может распасться. Но история с Исаакиевским собором показывает, что в качестве бюрократической организации РПЦ готова поддержать цезаристов, а цезаристы готовы делать РПЦ как организации очень большие авансы.

Вся власть полиции!

Понятие «полицейское государство» сегодня употребляется для характеристики режимов, которые борются с политическими противниками полицейскими средствами: слежкой, арестами, провокациями и так далее. Но у этого понятия есть и другой смысл: полиция как главный инструмент защиты общественного блага. Такой она была лет 200 назад. Полиция отвечала за цены на рынках, украшение улиц, призрение нищих и так далее.

Партия «Полицейская Россия», которую можно с натяжками отождествить с такими фигурами, как Игорь Сечин и Андрей Костин, предлагает президенту синтезировать два этих смысла в один. Полиция выступает в качестве универсального средства от любого политического, экономического или социального недуга. Но речь не идет о передаче контроля над Россией в руки силовиков, речь о превращении силовиков в единственный инструмент управления страной. Если цены на бензин растут, нужно отправить на НПЗ следователей. Если министр мешает стратегической сделке, нужно сделать так, чтобы он перестал быть министром. Если «кудрины и навальные» обвиняют государственную компанию в обвале национальной валюты, с ними надо «разобраться», то есть, опять же, привлечь полицию.

«Полицейская Россия» — партия прагматиков, ее идеологам трудно в одночасье поверить, что президент, с которым они знакомы как минимум два десятка лет, — это цезарь. Также у них нет никакой, с позволения сказать, трансцендентной идеи для России: Россия — это игрок, а не сосуд добра, она должна играть и выигрывать, а не показывать миру пример духовного процветания. Экономическая программа партии «Полицейская Россия» представляет собой давно известный микс из эмиссионизма, государственного регулирования и идеи контрактных отношений крупнейших госкомпаний и правительства: налоги, кормления (например, монополия на шельф) и льготы — предмет закулисного торга, а не публичной политической полемики.

Внешняя политика также, кажется, погружена в парадигму полиции: войны нужны не сами по себе и не для величия, а как ставки в глобальной игре, как инструмент достижения блага. Россия заняла жесткую позицию по Сирии — враждебный некогда Катар вошел в капитал «Роснефти». Россия заняла жесткую позицию по Украине — ответные санкции укрепили российские госбанки, ставшие монополистами в кредитовании крупных проектов и эксклюзивными агентами ЦБ по распределению рублевой массы в экономике.

Проблема партии «Полицейская Россия» заключается в том, что ей почти нечего предложить президенту в качестве красивой картинки для граждан, кроме внешнеполитических успехов. Бизнес-прагматизм, неолиберальный или неогосударственнический, вряд ли станет популярной платформой, которая обеспечит президенту 70% явки и 70% голосов «за».

Метаумники

Менеджеризм (или технократия) как политическая доктрина — явление для России относительно новое и пока плохо изученное. Антон Вайно, Сергей Кириенко, Герман Греф, Максим Орешкин, Андрей Никитин — апостолы этого набирающего силу идеологического тренда. Он предполагает стерилизацию политических аспектов любого вопроса, сведение его к технической задаче, которую нужно решить за указанный сверху промежуток времени и с использованием спущенных сверху средств. Идея — это не то, что есть до начала эффективного менеджерского вмешательства, а то, что получается потом, когда вмешательство уже совершено и получены какие-то результаты.

Все, что происходит, должно происходить по протоколу, KPI, плану или сценарию. Если все сделано правильно, смысл появится сам собой. Именно поэтому технократы — метаумники, то есть послеумники. Они устраняют понятие политической цели, сводя идею власти к конвейерной управляемости. Есть управляемость — будет и все остальное. В этом смысле нооскоп Вайно — прекрасная метафора главной идеологемы нового русского менеджеризма: создание оружия победы над временем и пространством (нооскопа) и есть победа, которая не нуждается ни в какой политической идеологии и ни в какой цели.

Как и идеология «Полицейской России», идеология метаумников удобна и привлекательна для главного избирателя, но плохо продаваема населению. Если образ будущего — это некоторый «небесный» KPI, то граждане должны, по идее, равняться не на свои представления о том, что такое Россия, их жизнь, свободы и так далее, а на вмененную им идею некоторой калькулируемой эффективности. Политике в такой парадигме места нет, но опять же, как обеспечить явку в 70% без политики?

Либеральное мещанство

Самое интересное в нынешнем политическом «моменте» — это то, что так называемые системные либералы впервые за много-много лет не только не образуют какую-то единую партию или фракцию, но и не предлагают президенту ничего суперреформистского или хотя бы судьбоносного. Из некогда устрашающей народные массы революционной идеологии «гайдаро-чубайсов» русский либерализм превратился в идеологию мещан, девиз которых — «главное, чтобы завтра не было хуже, чем сегодня». Кризис либеральной экспертизы говорит именно об этом: либералы больше не замахиваются на большие дела, им бы ночь простоять да день продержаться. Без всякой иронии можно сказать, что это, кажется, лучший образ четвертого срока Владимира Путина из всех возможных.