Почему правительство не начнет реформы в 2018 году

В целом макропрогнозисты — как официальные, так и независимые — смотрят в 2018 год с умеренным оптимизмом. Ведущие российские и зарубежные институты оценивают вероятный прирост российского ВВП в пределах 1–2%. Это, разумеется, совсем неплохо по сравнению с рецессией 2014–2016 годов, но практически вдвое медленнее, чем среднемировые темпы экономического роста (3,7%, по прогнозу МВФ на 2018 год).

Низкий потолок

Есть ли и у нас какие-то шансы выскочить на более высокую орбиту экономического развития, чтобы хотя бы не отставать от ускоряющейся глобальной динамики? Рассуждая в терминах потенциального выпуска или максимально достижимых темпов роста, большинство экспертов как раз и указывают на барьерную отметку в 1,5–2%. Они опираются на анализ демографических тенденций и сложившейся технологической структуры российской экономики. Вытолкнуть экономический рост за эти рамки способны разве что цены на нефть.

Действительно, из трех классических составляющих экономического роста — потребления, инвестиций и чистого экспорта — в нынешней России один лишь последний на краткосрочном годовом горизонте может продемонстрировать ускоренные темпы. Напротив, потребление продолжает стагнировать в результате непрерывного многомесячного спада реальных доходов населения, тогда как инвестиционный процесс только-только начал неуверенно выкарабкиваться из провала последних лет.

Но если потолок ожидаемого экономического роста ясен и близок, то его ограничения снизу далеко не так очевидны. Своевременным напоминанием об этом стали неблагоприятные макроэкономические тренды поздней осени: торможение долгожданного прироста инвестиций, переход к снижению промышленного производства, сокращение розничного товарооборота, сжатие объемов располагаемой прибыли, а также увеличение просроченной задолженности предприятий и числа банкротств.

Добавим к этому некоторое число потенциально дестабилизирующих факторов из будущего. Во-первых, цены на нефть могут не только расти, но и падать, причем при нынешних отметках второе гораздо вероятнее первого. В частности, в 2018 году, по-видимому, прекратит свое воздействие на цены (материально и, что гораздо хуже, психологически) соглашение ведущих стран-экспортеров об ограничении добычи. Во-вторых, пока можно только гадать о реальном наполнении заявленного к февралю нового пакета американских санкций, которое может коснуться ключевых секторов российской экономики, контролируемых государством, а также близкими к властной верхушке старыми и новыми «олигархами». В-третьих, выборный год традиционно бывает богат на сюрпризы — прежде всего неприятного для экономики свойства. Все это в совокупности формирует клубок довольно неприятных вызовов для экономической политики государства, чреватых новым срывом в рецессию.

Таким образом, с одной стороны, мы имеем экономический рост, количественно и качественно неудовлетворительный для решения главных задач, стоящих сегодня перед страной, — от повышения конкурентоспособности и благосостояния населения до укрепления безопасности. С другой стороны, даже этот незначительный рост может быть подорван в результате действия неблагоприятных факторов, большая часть которых находится вне нашего контроля.

Жертва качества

Ситуация подталкивает к реализации одновременно мер как модернизационно-стимулирующего, так и консервативно-защитного свойства, которые обычно плохо сочетаются друг с другом. Первая категория обычно не вписывается в готовые шаблоны, не имеет четко выраженных KPI и, соответственно, более рискованна для исполнителей с точки зрения политической ответственности. Так что в нашем случае управленческий выбор, естественно, делается в пользу стандартного набора ортодоксальных стабилизационных политик с четкими числовыми ориентирами. И вот в фискальной сфере торжествует безудержная расходная консолидация в направлении бездефицитности федерального бюджета, а в монетарной области внимание регулятора всецело сосредотачивается на достижении низкой инфляции и удержании ее около таргета средствами процентной политики.

Нет спору, избыточный бюджетный дефицит и повышенная инфляция в целом негативно сказываются на экономике. Однако сегодня несомненные успехи правительства и Банка России в решении этих проблем сопровождаются непропорциональной жертвой качества — с одной стороны, ухудшением структуры расходов и деградацией бюджетной сети, а с другой — накоплением кредитных рисков, фактическим огосударствлением банковской cистемы, что влечет за собой падение рационирующей роли трансмиссионного канала процентной ставки. Некритичное продолжение дрейфа в русле подобной консервативной стратегии в конечном счете парадоксальным образом приведет не к повышению предсказуемости и стабилизации системы, а к ее расшатыванию и «срыву резьбы».

Между тем очевидно, что мастера правительственной тактики привычно ищут ключ к экономическому прорыву «под фонарем», тогда как он на сегодняшний момент скрыт во тьме — в сфере сложных, болезненных и затрагивающих влиятельные интересы структурных реформ. Устойчивый экономический рост с темпами, превышающими 2% в год, может начаться в стране тогда и только тогда, когда благодаря таким реформам будут созданы условия для частных инвестиций. Иными словами, когда предприниматели в массе своей поверят в вероятность реализации такого образа будущего, при котором их вложения в собственный бизнес будут надежно защищены от внеэкономических рисков и смогут окупиться. Новый импульс оптимизма может появиться в людях лишь при условии принципиально иного качества государственных институтов, более всего препятствующих сегодня нормальному экономическому развитию России.

Но это в рамках нынешней системы принятия политико-экономических решений пока кажется немыслимым. Неслучайно первоначально бурная сшибка разношерстных экономических стратегий к концу 2017 года наткнулась на гробовое молчание властей, лишь изредка прерываемое неубедительным маркетингом технократических трюков вроде омолаживающей ротации кадров, проектного подхода к госуправлению или тотальной цифровизации российской экономики. В результате на сегодня не предложено никаких свидетельств того, что будущее после мартовских выборов засверкает для инвестора новыми привлекательными гранями и что «потерянное десятилетие» 2008–2017 годов не пойдет на новый круг.