Что ждать от российско-американского «потепления»

Самое главное в скудных сообщениях о встрече госсекретаря США Майка Помпео с российским министром иностранных дел Сергеем Лавровым и переговорах с президентом Владимиром Путиным — то, что эта встреча состоялась, причем всего через несколько дней после телефонного разговора президентов двух стран и краткой встречи Лаврова и Помпео в Финляндии. Дело в том, что госсекретарь прилетал в Россию не для решения какой-то конкретной проблемы международных отношений: проблемой номер один стало само отсутствие контакта между двумя странами.

И в самом деле, The New York Times в отчете о встрече назвала среди тем Иран, Венесуэлу, продление договора СНВ, Северную Корею. Помощник российского президента Юрий Ушаков, комментируя итоги переговоров, говорил о Сирии, Афганистане, Ливии. Помпео — об аннексии Крыма, российской поддержке конфликта на востоке Украины, о вмешательстве России в американские выборы и санкциях. Для полутора часов разговора это слишком длинный список; похоже, стороны просто пробежались по перечню разногласий, чтобы обнаружить хоть что-то, о чем можно договориться.

И без специальных заявлений можно было ожидать, что стороны обсудят возможную встречу двух президентов на саммите G20 в Осаке, которую уже анонсировал Трамп. И эта встреча в отличие от переговоров в Хельсинки летом 2018-го должна будет увенчаться серьезным результатом.

Что нужно Трампу

Понятно, почему такой дипломатический натиск со стороны США случился именно сейчас. Публикация доклада специального прокурора Мюллера сняла с американского президента обвинения в сговоре с Россией и развязала ему руки. И Трамп немедленно вернулся к своему плану отношений с Россией, который вынужден был отложить на два года под сильнейшим давлением со стороны демократической прессы и оппонентов в конгрессе. Самое интересное — понять, в чем состоит этот план.

Трамп — республиканский президент, во многом ориентирующийся на образцы сильных республиканцев прошлого. Например, на Рональда Рейгана, сумевшего вывести США из кризиса, в который страна провалилась в середине 1970-х годов (после поражения во Вьетнаме, Уотергейта и экономического спада, спровоцированного странами — экспортерами нефти). Одно из ярких его достижений на этом пути — прорыв в отношениях с Советским Союзом. Пусть главную часть пути прошел Михаил Горбачев — для американцев исчезновение главного страха связано с именем Рейгана.

Трамп, как мне представляется, надеется повторить успех своего предшественника: в момент его прихода к власти Россия считалась едва ли не главной угрозой Америке. Если к концу трамповского президентства американцы перестанут воспринимать ее как угрозу, это будет повторением рейгановского триумфа. То, что план Трампа состоит примерно в этом, косвенно подтверждается динамикой его отношений с лидером Северной Кореи. Усиление давления на Пхеньян, личная встреча с Ким Чен Ыном, подписание договоренностей и исчезновение «корейской угрозы» из американского публичного пространства — все это выглядит как репетиция «большой сделки» Трампа с Путиным.

Зачем «прорыв» Путину

У российского президента, в свою очередь, нет никаких причин продолжать конфронтацию с США. Нелюбимая Путиным администрация демократов давно в отставке, а внутриполитические задачи, которые можно было решать, демонизируя Америку — увязывание всей оппозиционной активности с происками «главного врага», — после успешного переизбрания в 2018 году тоже выглядят неактуальными. Скорее Кремль стремится развести по разным ведомствам антиамериканскую пропаганду и российско-американские отношения. Антиамериканизм по телевидению не должен мешать работе дипломатов, однако, поскольку такого состояния добиться трудно, пропагандистам, вполне возможно, придется сбавить тон.

Мы видим, что потери России от конфронтации с США весьма велики. Санкции, в том числе персональные, бьют по экономике и по уверенности в себе российской элиты. Способность договориться с США после бушевавшего несколько лет кризиса в двусторонних отношениях может стать большим достижением Путина в глазах этой элиты, страдающей от осложнений бизнеса и ограничений привычного образа жизни, так или иначе зависящих от американских санкций. Тем не менее отступать российский президент очень не любит, а значит, будет искать повод для договоренности в одной из тех областей, где на Россию никаких санкций не наложено.

Линии сближения

При всей разнице биографий и личных качеств российского и американского президентов есть одна черта, которая их сближает, — неверие в идеологию и в нормы международного права. Трамп как бизнесмен, а Путин как бывший сотрудник спецслужб рассматривают мир политического взаимодействия как место столкновения сил, ресурсов и умений, с помощью которых можно добиваться результатов. Нормы лишь связывают свободу воли, а идеологии становятся шорами, мешающими видеть все поле.

Именно поэтому можно ожидать, что президенты дадут дипломатам и военным указание продлить действие договора СНВ, но сами скорее сосредоточатся на совместных проектах в Афганистане, Иране, Северной Корее и, возможно, в Сирии. Украина слишком горяча для Путина, а Венесуэла слишком важна для США, чтобы найти там компромисс. Возможно, разговор пойдет и о разработке договора в области кибербезопасности: «российское вмешательство» в выборы остается частью американской повестки дня, и обещание России не делать ничего подобного (без признания, что русские хакеры или спецслужбы занимались этим ранее) вполне может произвести нужное впечатление на электорат Трампа.

Наконец, было бы очень неплохо договориться о возвращении высланных в 2017–2018 годах дипломатов и открытии закрытых в тот период консульств. От сокращения дипломатического штата страдают прежде всего люди, не имеющие отношения к действиям правительств, — возвращение консульств станет явным знаком нормализации российско-американских отношений.