Как о падении Берлинской стены вспоминают в Европе и России

У звонких исторических фраз много отцов. Каждый из участников событий на свой лад рассказывает историю о том, кто вписал в берлинскую речь Джона Кеннеди 26 июня 1963 года знаменитое Ich bin ein Berliner и кто поставил ненужный артикль, в результате чего фразу можно было понять не как «Я берлинец», а как «Я берлинский пончик». Что, впрочем, не снизило ошеломляющего эффекта среди граждан Западного Берлина.

Несколько спичрайтеров могли бы разделить лавры не менее успешной фразы Рональда Рейгана, произнесенной там же, в Западном Берлине, да так, что она была слышна в Восточном, 12 июня 1987 года: «Генеральный секретарь Горбачев, подойдите к этим (Бранденбургским. — А.К.) воротам (пауза на 25 секунд в связи с восторгом слушателей речи). Господин Горбачев, разрушьте эту стену!»

Джордж Буш-старший, встречаясь в начале декабря 1989 года, уже после падения Берлинской стены, с Михаилом Горбачевым на Мальте, пообещал советскому лидеру, что будет вести себя сдержанно. «Я не полезу на Берлинскую стену, чтобы делать звучные заявления», — отметил он. Тем более что и стены-то уже фактически не было. У Буша была другая задача — объяснить Горбачеву, что после всего произошедшего американский президент не может не поддержать объединение Германии, оно неизбежно.

Make love, not walls!

1989 год — волшебный год. В июне 1989 года во время поездки Горбачева в Бонн толпа приветствовала его: «Горби! Занимайся любовью, а не стенами!» Это был переделанный антивоенный лозунг Make love, not war 1960-х: так 1968 год напрямую ворвался в 1989 год, обозначив преемственность как бы перевернутых двух чисел 68 и 89, которые, в свою очередь, перевернули мир.

Летом 1989 года в журнале National Interest увидела свет статья Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории?», ставшая, пожалуй, самым знаменитым текстом второй половины XX века и возвестившая — правда, со знаком вопроса — о победе либерализма и демократии над тоталитарными идеологиями и практиками XX века. После падения стены в ноябре 1989 года Джордж Буш высказался аккуратнее: «Это не конец книги истории, но это счастливый конец одной из самых печальных глав истории».

В июне в Польше после заседаний круглого стола и назначения выборов оппозиция, по сути, стала властью. К сентябрю было сформировано правительство католического интеллектуала Тадеуша Мазовецкого, в которое в качестве министра финансов вошел Лешек Бальцерович, осуществивший за несколько месяцев образцовую либеральную реформу экономики. В июне 200 тыс. венгров присутствовали при церемонии перезахоронения останков премьера Имре Надя, казненного в 1958 году, — это означало полное изменение идентичности нации. Новый молодой премьер-министр Миклош Немет, к неудовольствию властей ГДР, дал команду снять колючую проволоку с границы Венгрии и Австрии — так восточные немцы получили удобный канал бегства в ФРГ.

По сути дела, это была репетиция сноса стены.

Доктрина Синатры

Горбачев благоразумно не вмешивался в эти процессы — лавину истории нельзя было остановить, ее можно было только возглавить. Или сделать вид, что все это происходит с одобрения и по плану.

В октябре начальник управления печати МИД СССР Геннадий Герасимов, отвечая на вопрос о том, как теперь быть с Доктриной Брежнева (контроль за Восточной Европой со стороны СССР), ответил: «Знаете песню Фрэнка Синатры «Мой путь»? Венгрия и Польша пошли своим путем. У нас теперь доктрина Синатры».

Но даже в этой ситуации крушение стены казалось чем-то неожиданным. Лидеры великих держав были в большей степени наблюдателями, сохранявшими взаимное недоверие. Как писал Генри Киссинджер в книге «Дипломатия», «холодная война началась тогда, когда Америка ожидала наступления эры мира. А закончилась холодная война в тот момент, когда Америка готовила себя к новой эре продолжительных конфликтов».

История переиграла лидеров и заставила их действовать по своим правилам. Горбачев тогда еще не до конца понимал, что падение стены, спровоцировавшее завершение «бархатных революций», в том числе и самой эффектной из них в том же ноябре 1989 года, чехословацкой, — это развал Восточного блока, советской империи в расширенном понимании. Да и распад СССР де-факто начался именно 9 ноября 1989 года, когда Гюнтер Шабовски, член Политбюро, запинаясь, заявил о свободе въезда и выезда из ГДР. «Чекпойнт Чарли» срифмовался с «дыханием Чейн-Стокса» — широко объявленный конец истории наступил. Железный занавес благодаря этой вынужденной констатации был прорван, а стена — физически разрушена. Ее фрагменты пошли на сувениры.

Синатра переиграл Брежнева.

Бегство из Германии в Германию

В 1974 году молодой Рюдигер фон Фрич в течение длительного времени был занят сложнейшей операцией по подделке пограничных штампов: понимая, что нарушает закон и может на год сесть в восточногерманскую тюрьму, он не мог отказать двоюродному брату, который жил в ГДР и рвался в свободный мир. Операция прошла успешно, хотя и чудом. Спустя четыре десятка лет Рюдигер фон Фрич станет послом Германии в России, а его книга, известная как «Штемпель в свободный мир. Бегство из Германии в Германию», окажется бестселлером.

Двоюродный брат посла был одним из 5 тыс. восточных немцев, преодолевших Берлинскую стену и не погибших. С 1961 по 1989 год при попытке преодолеть стену погибли 172 человека, 60 тыс. были пойманы и оказались в тюрьме. Стена, которая в виде колючей проволоки шла даже под водой — посередине реки Шпрее, убивала.

За месяц до крушения стены Горбачев посетил ГДР. Его помощник Анатолий Черняев, автор дневника, одного из главных свидетельств эпохи, записал: «Стоит сплошной ор: Gorby! Gorby! На Эриха (Хоннекера. — А.К.) никто не обращает внимания. На митингах плакаты по-русски: «Горбачев — ты наша надежда».

Сегодня трудно себе представить невероятные масштабы «горбимании» и абсолютную уникальность этого явления, когда лидер одной страны оказывается в разы популярнее за границей, чем у себя дома. Черняев очень хорошо объяснил происхождение этого феномена: «Мы не знали и не могли понять в прошлом, какой ужас мы наводили на Европу своей военной мощью, своим 1968 годом, своим Афганистаном, каким потрясением для европейцев была установка СС-20. Мы знать этого не хотели: мы демонстрировали мощь социализма. И вот Горби убрал этот ужас».

Стены внутри

Спустя 30 лет после падения Берлинской стены принято исповедовать чрезвычайно пессимистические взгляды: Европа расколота, популисты идут, мигранты плывут, европейский проект трещит по швам, отношения с США ужасные, с Россией кошмарные, в Германии «остальгия», восточные немецкие области голосуют за «Альтернативу для Германии». Какой уж тут «конец истории».

Как и любые грубые обобщения — в ту или другую сторону, этот взгляд упрощает реальность.

Объединение Германии само по себе принесло — объективно и в субъективном восприятии немцев — резкое увеличение благосостояния. До крушения стены зарплата восточных немцев составляла 37% от зарплаты западных, ВНП на душу населения — 33%. Объединительные процессы были тяжелы и затратны. Но вот результат. Согласно опросу Pew Research, который завершился в августе 2019 года, Германия — это страна, которая опережает другие государства, в том числе Восточной Европы, по росту индекса удовлетворенности жизнью (так называемая лестница жизни). С 1991 по 2019 год этот индекс в западных землях Германии вырос с 52 до 64%, в бывшей ГДР — с 15 до 59%. И так по всем показателям, включая, кстати, отношение к демократии, правам человека и многопартийной системе. Хотя и социализм оставляет следы — в восточных землях ультраправая «Альтернатива для Германии» вдвое популярнее, чем в западных (24 против 12%). Наряду с Германией среди лидеров роста по всем показателям Польша (в отличие от Венгрии, несмотря на почти одинаковые правопопулистские правительства) и Чехия. Самая разочарованная в «конце истории» страна Восточного блока — Болгария.

Европа осталась единственным удавшимся проектом коллективного Запада — во многом благодаря тому восприятию реальности, которое сформировалось после 1989 года и за счет привлекательности «якорей» — ЕС, НАТО, ОЭСР. Венгерский премьер Виктор Орбан может обниматься с Владимиром Путиным, но не может уйти с европейской траектории без катастрофических последствий для своей страны. Россия осталась в стороне от Европы, построив не физическую, но виртуальную стену. В Германии, согласно тому же опросу Pew Reserch, удовлетворены демократией 65% респондентов, в России — 30%. Удовлетворенность жизнью в России — 28% — второй с конца показатель. В самом низу лишь Украина. От восточных немцев нас по этому критерию отделяет 31 п.п.

А как показал проведенный в конце 2018 года опрос Левада-центра, перестройка и начало рыночных реформ вызывают чувство гордости лишь у 5% россиян. При этом 24% наших сограждан стыдятся хронического отставания от Запада. Так что в русской душе еще живут свои стены.