О том, как интересно и полезно бывает ничего не знать

Когда только стали появляться первые новости о том, на что способен искусственный интеллект, мне позвонил один из самых нервных редакторов РБК с вопросом: «Слушай, как думаешь, а скоро мы все останемся без работы?» Очень популярный сейчас вопрос.

Я ему тогда бодрым голосом, конечно, сразу ответил, чтоб не переживал. Что жизнь богаче фантазии и тем более компьютерной программы, а значит, мы точно будем нужны. Еще что-то пошутил про то, как ни один искусственный интеллект, даже российский, работы у нас в РБК не выдержит.

Но на самом деле я не знал. И плохо представлял себе, до какой степени я ничего про это не знал.

Мое первое сильное детское впечатление от высоких технологий — это кадр из фильма с Арнольдом Шварценеггером, фантастики про Марс, где персонажи звонили друг другу по телефону с экраном и говорили по видео. Я помню, что тогда подумал: как же это классно, только жалко, что такого никогда на моем веку, конечно, не будет. Сейчас я залез в интернет и вижу, что этот фильм сняли в 1990 году. То есть тогда я, серьезный первоклассник, был уверен, что никогда не позвоню по видеосвязи.

Очень похоже, что с искусственным интеллектом будет так же. То, что сейчас кажется невозможным, скоро станет частью нашей жизни. Или в случае с ИИ даже больше — просто жизнью.

Нейросети уже научились читать, писать, рисовать, говорить, осваивают вождение автомобиля, нам помогают чат-боты, нас развлекают «умные» колонки. Они уже допускают ошибки или, кто знает, намеренные провокации. В случае с журналистикой это сгенерированные скандальные интервью, которых никто не давал; картинки, способные оскорбить сильнее, чем карикатуристы из Charlie Hebdo; комментарии, неприемлемые с точки зрения современной политкорректности.

Эти ошибки или провокации еще сильнее приближают искусственный интеллект к человеческому. История журналистики — это в том числе история ошибок и мистификаций, в ней были и выдуманные от начала до конца интервью, такие же расследования, фотографии, не имеющие отношения к тому, что на них будто бы изображено.

Первое впечатление от попытки обратиться к искусственному интеллекту в журналистике у меня странное — как будто выходишь из комнаты в космос. Страшно, конечно. За два десятилетия в профессии ты вроде научился уверенно работать с информацией. Понимаешь, как собирать данные и что с ними дальше делать. Как, например, увидеть в унылой на первый взгляд статистике интересную новость. Оцениваешь свои ресурсы и горизонты: какой объем работы можешь потянуть, а какой объективно не можешь. И вдруг выясняется, что все эти горизонты улетели непонятно куда. Что искусственный интеллект или уже способен, или будет способен лучше и быстрее работать с данными в колоссальных масштабах. Это дает ему потрясающую возможность, которой нет у меня, — не предполагать, а знать.

Значит ли это, что «человеческой» журналистике конец? Я попробовал и уверен, что наоборот. Нейросети помогут нам, заваленным рутинной новостной повесткой, выбраться из нее — узнавать у собеседника во время интервью больше, чем он говорит, добывать эксклюзивы, писать тексты, к которым читателям захочется возвращаться. Искусственный интеллект дает нам возможность изобрести профессию заново. Этот номер газеты РБК мы сделали с помощью мультимодальной нейросети GigaChat от «Сбера», которой мы предложили сделать суммаризацию основных текстов и дать определение ключевым фактам, а Kandinsky 2.1 нарисовала иллюстрации. Это эксперимент и первая попытка. Будем продолжать.