Baring Vostok и западные инвесторы: чем рискуют российские власти
Арест в середине февраля Майкла Калви и его партнеров из инвестиционного фонда Baring Vostok рассматривался прежде всего как новый прецедент решения корпоративного конфликта путем привлечения одной из сторон силового ресурса. Помимо этого уголовное дело, скорее всего, будет иметь серьезные долгосрочные последствия для российской экономики. Речь не о прекращении притока инвестиций из развитых стран (после 2014 года их уже практически не было), а об уходе из России тех компаний, которые активно инвестировали в разные секторы российской экономики в 2000-е и начале 2010-х годов и которые публично выступали за снятие или смягчение антироссийских санкций. Процесс выхода с рынка будет долгим: в стагнирующей экономике нужно время на поиск покупателей даже при заниженных ценах на активы. Тем не менее этот процесс неизбежен, поскольку дело Baring Vostok недвусмысленно ставит крест на тех неформальных гарантиях защиты прав собственности, которыми обладали иностранные инвесторы в России с начала 2000-х годов.
Коллективные действия
Несмотря на наличие законодательства, которое защищало инвесторов и в целом соответствовало международным стандартам, попытки захвата активов, принадлежащих зарубежным предпринимателям, в 1990-е годы были массовым явлением, в первую очередь в регионах. Реакцией на это стали коллективные действия иностранных инвесторов — с целью повлиять на практики правоприменения на местах через прямые контакты с федеральным правительством. Важной площадкой для таких коммуникаций стал Консультативный совет по иностранным инвестициям (КСИИ) при премьер-министре, созданный в 1994 году. Формат КСИИ предусматривает ежегодную встречу премьер-министра с главами компаний, входящих в совет. Другим каналом продвижения интересов иностранных инвесторов выступали объединения предпринимателей, такие как Ассоциация европейского бизнеса (АЕБ), Российско-Германская внешнеторговая палата (AHK) или Американская торговая палата (AmCham). Эти коллективные усилия дали свои плоды, особенно после укрепления позиций федерального центра в начале 2000-х годов. Принципиальным моментом при этом была общая установка властей на привлечение прямых иностранных инвестиций (ПИИ) и восприятие ПИИ как важного инструмента развития экономики.
Стоит подчеркнуть, что для российских инвесторов ситуация была не столь благоприятной. После либеральных преобразований начала 2000-х годов, с середины нулевых, в России массовой становится практика силового давления на бизнес. Здесь достаточно вспомнить «дело химиков».
Однако иностранных компаний такая практика почти не коснулась. Возможно, свою роль здесь сыграло дело компаний «Евросеть» и «Моторола» 2006 года, когда попытка МВД изъять крупную партию мобильных телефонов натолкнулась на публичное сопротивление, дошедшее до уровня президентов Джорджа Буша и Владимира Путина и стоившее должностей многим силовикам. Это был внятный сигнал о том, что с иностранцами лучше не связываться. На этом фоне даже дело Магнитского воспринималось как исключение, подтверждающее правило.
Подобные неформальные гарантии прав собственности помогли возобновлению притока в Россию иностранных инвестиций (в основном из стран ЕС) после кризиса 2008–2009 годов. Безусловно, существенную роль сыграли и усилия властей по поддержанию социальной стабильности: в 2009 году на фоне падения ВВП почти на 8% средние доходы населения в годовом выражении выросли на 2%, прежде всего за счет повышения пенсий и зарплат бюджетникам. Благодаря этому Россия воспринималась глобальными компаниями как достаточно большой и политически стабильный рынок. Не менее важным фактором было и ощущение защищенности прав собственности для иностранных инвесторов.
Политика vs экономика
Однако с 2012 года ситуация начала меняться. Первым сигналом стали майские указы 2012 года. Их главной задачей было погасить в обществе протестные настроения, возникшие в 2011 году. Для этого власть пообещала всем всего: рост расходов на образование и здравоохранение — работникам бюджетного сектора, расширение финансирования — силовым структурам, программу перевооружения армии — военным и ОПК, улучшение делового климата — предпринимателям. Не нужно было быть большим экономистом, чтобы понять, что у правительства нет достаточных средств для выполнения всех этих обещаний, что, в свою очередь, порождало сомнения в адекватности проводимой экономической политики и сохранении социально-экономической стабильности.
Вторым настораживающим сигналом стало подавление оппозиции, охота на иностранных агентов среди НКО и начавшееся в 2012–2013 годах общее ухудшение отношений с Западом. Все вместе это уже в 2012 году привело к изменению ожиданий в бизнесе, заметному оттоку капитала из страны и фактической стагнации экономики в 2013 году — несмотря на объявленную программу по улучшению делового климата. Присоединение Крыма и конфликт с Украиной, имевшие шоковый эффект в международной политике, по сути, стали логическим продолжением этой политической линии и были эффективно использованы властью для «патриотической мобилизации».
Для иностранных инвесторов эти политические шаги имели стратегические последствия. Если все предшествующие действия российских властей могли восприниматься как «колебания маятника» (здесь можно вспомнить мюнхенскую речь Путина в 2007 году и риторику российских официальных СМИ в момент войны с Грузией в 2008 году — с последовавшей через год «перезагрузкой» отношений между Россией и США), то 2014 год объективно означал точку невозврата. Введение международных санкций, включая контроль за применением технологий двойного назначения, резко усложнило операции в России для компаний из ЕС и США.
Эффект девальвации
Тем не менее в России тогда действовали тысячи иностранных компаний, вложивших в страну миллиарды долларов. Они были заинтересованы в том, чтобы сохранить свои активы, и пытались играть на российском рынке вдолгую. Очень характерные в этом отношении результаты дали интервью, проведенные Институтом анализа предприятий и рынков ВШЭ с руководителями ассоциаций иностранного бизнеса в 2015–2016 годах. Респонденты говорили о долгосрочных стратегических преимуществах российского рынка, таких как разнообразные природные ресурсы, включая пахотные земли и запасы воды; урбанизацию в сочетании с высоким уровнем образования, что обеспечивало массовый спрос на потребительские товары хорошего качества и позволяло размещать в России сложные производства. Именно поэтому ассоциации иностранного бизнеса неоднократно публично выступали за снятие или смягчение международных санкций против России и пытались оказывать неформальное давление на свои правительства.
Свою роль сыграла и девальвация 2014 года. Многие иностранные компании работали в России на импортных комплектующих, и обесценение рубля резко ударило по их конкурентоспособности. У многих только что построенных заводов мощности оказались загружены лишь на 15–20%, и их владельцы для снижения издержек и повышения продаж сами пошли на локализацию производства. Одновременно ряд предприятий стал переориентироваться на внешние рынки — что в перспективе могло способствовать изменению структуры российского экспорта. Тем не менее уже в этот период иностранные компании стали фиксировать ухудшение оценок делового климата при неизменности оценок бизнес-среды среди российских фирм.
Экономика сигналов
Эти негативные оценки во многом стали следствием противоречивых сигналов, подаваемых властью. С одной стороны, правительство и Кремль тратили существенные ресурсы на улучшение позиций России в рейтинге Doing Business, за что реально спрашивали и с профильных министров, и с губернаторов, с другой — несмотря на все декларации о защите предпринимателей, риски силового отъема активов являлись составной частью местного бизнес-климата, а общие перспективы экономического развития оставались крайне туманными.
Для экономических агентов в России исходящие от власти неформальные сигналы подчас важнее, чем законы и стратегические документы. Например, при отсутствии каких-либо изменений в законодательстве весной 2016 года назначение Алексея Кудрина в ЦСР и возращение его в «большую политику» в связи с разработкой «Стратегии-2024» стало позитивным сигналом. Этот шаг был воспринят как признак возвращения к здравому смыслу и сопровождался изменением настроений предпринимателей.
Дело Калви — очень сильный сигнал обратного рода, наглядно показывающий, что теперь перед Российским государством «все равны» и что активы в любое время можно изъять у любого бизнеса. Но если российские предприниматели уже давно строят свои стратегии, исходя из такого понимания реальности, то для иностранных этот сигнал означает кратное повышение бизнес-рисков в России особенно потому, что речь идет не только об активах, но и о личной свободе и безопасности.
Следствием этого, скорее всего, станет изменение стратегий глобальных компаний в России. Вместо характерных для 2014–2018 годов попыток сохранить свои активы с ориентацией на долгосрочные выгоды от присутствия в России иностранные инвесторы будут уходить с рынка — несмотря на возможные финансовые потери. В экономическом плане для России это будет означать еще большее затруднение доступа к новым технологиям. В политическом же плане российские власти, допустившие арест Калви и его партнеров в рамках малозначимого корпоративного конфликта, фактически лишили себя стратегического союзника в лице присутствующего в России иностранного бизнеса, который выступал за снятие или смягчение международных санкций и в перспективе мог быть посредником в урегулировании отношений между Россией и Западом.
