Временная передышка: достигла ли российская экономика дна?

​На дне?

Президент Владимир Путин во время прямой линии заявил, что «ситуация еще не исправилась, но тренд положительный», «дно нащупать трудно, но возможно».

Наступившая весна и правда принесла наблюдающим за развитием экономического кризиса в России новые надежды. Они связаны прежде всего с повышением цен на нефть (с $28 за баррель в январе до почти $45 в середине апреля) и ростом курса рубля (с 83,6 руб. за долл. 22 января до 66–66,5 руб. в последние дни). Это произошло на фоне переговоров нефтедобывающих стран о замораживании добычи, создающих ощущение, что кризис на сырьевых рынках будет прео­до­лен и цена вернется к «комфортному» уровню. И уже не только власти, но и биржевые спекулянты проявили интерес к российскому рынку, выставив рекордное число ставок на укрепление рубля и обнаружив ажиотажный спрос на отечественные еврооблигации.

Означает ли это, что пресловутое дно достигнуто и ситуация в российской экономике начнет улучшаться? Я предостерег бы от оптимистических оценок, по крайней мере по четырем причинам.

Проблемы реального сектора

Во-первых, ситуация в реальном секторе экономики и в торговле остается тяжелой. По расчетам «Центра развития» НИУ ВШЭ, за последние шесть месяцев к аналогичному периоду прошлого года незначительно выросла (+1,3%) лишь добывающая промышленность, в то время как строительство сократилось на 4,8%, обрабатывающие отрасли упали на 5%, а оптовая и розничная торговля — на 7,6 и 11,1% соответственно. Все это не дает никаких оснований для оптимизма: слабый рубль, как мы видим, не стимулирует строительство и промышленное производст­во. При этом именно «бегство от рубля» поддерживало торговлю в периоды наибольшей паники на валютном рынке. Это значит, что «стабилизация» курса может привести к дальнейшему сокращению спроса (от денег перес­та­нут избавляться, но росту экономики это не поможет).

В январе—феврале 2016 года российский экспорт рухнул по срав­нению с тем же периодом прошлого года на 34,5%, тогда как импорт сократи­лся всего на 18,1%. В феврале 2015-го было ровно наоборот: тогда экспорт упал на 18,5%, а импорт — на 34,4%. Последнее означает, что потенциал «импортозамещения», с которым в прошлом году связывались серьезные надежды, исчерпан и что не только обрабатывающие отрасли, но и, возможно, аграрный сектор в этом году не смогут стать основой для экономического роста. Более того, укреп­ляющийся рубль снизит ажиотажный потребительский спрос, а население, может, задумается о хорошем моменте для частичного перевода средств в валюту с целью сбережения. Вряд ли все это спровоцирует новый резкий спад, но и слома тенденции устойчивой стагнации пока не просматривается.

Сокращение госрасходов

Во-вторых, бюджет остается под сильным давлением низких цен на нефть и, соответственно, низких доходов. Поступления в федеральный бюджет за январь—февраль составили 13,4% годового плана доходов, и это означает «не­добор» почти 1/5 плановых значений (или при сохранении подоб­ной дина­мики дефицит почти в 3 трлн руб.). Уже сейчас заметно, что правительство готово тратить не только Резервный фонд, но и иные «заначки», на что ука­зывает выделение 150 млрд руб. на докапитализацию ВЭБа из президентско­го резерва) Не следует забывать, что в первые месяцы этого года практичес­ки единственной составляющей роста ВВП было увеличение запасов, во многом обусловленное бюджетными вложениями в развитие ВПК. Если в ближайшие месяцы мы увидим «оптимизацию» бюджетных расходов, вполне возможна новая волна проседания экономики.

Катастрофическая ситуация в региональных финансах и возможные сокращения расходов на социальную сферу по линии реги­ональных бюджетов также негативно отразятся на совокупном спросе. Кроме того, в условиях низких цен на сырье и стагнирующих пе­ревозок сокращаются инвестпрограммы крупнейших госкомпаний — «Газпро­ма», «Роснефти» и РЖД, и эффект этого станет заметен в ближайшие месяцы. Таким образом, государственные расходы и расходы госкорпораций, которые оставались одними из главных драйверов экономического роста все последние годы, могут перестать ими быть уже во второй половине 2016-го, и это никак не будет фактором роста.

Нищие потребители и зажиточные корпорации

В-третьих, в экономике сложилась крайне сложная ситуация с кредитованием населения и сбережением временно свободных средств предпри­ятий. В сфере потребительского кредитования ситуация близка к катастро­фе: по данным Объединенного кредитного бюро, до 17% кредитов, выданных частным лицам, просрочено. Около 400 тыс. человек могут подать в суды заявления о персо­нальном банкротстве. При этом банки после некото­рого перерыва начали наращивать выдачу потребительских кредитов, видя в них один из немногих доходных инструментов, и такая политика в усло­виях сокращения доходов населения несет очень существенные риски, кото­рые практически наверняка материализуются если не в этом, то в следующем году.

В то же время свободные средства на счетах предприятий устойчиво ра­стут, составляя более 3,5 трлн руб., что свидетельствует о явном нежелании корпоративного сектора осуществлять новые инвестиции в условиях сохраня­ющейся неопределенности. Сочетание безденежных потребителей с эконо­мящими корпорациями говорит скорее о возможности новой волны спада, чем о хозяйственном оживлении. Сложно сказать, когда этот фактор «выст­релит», но он, несомненно, повлияет на нашу экономику в ближайшие месяцы или год.

Глобальный тормоз и частные проблемы

В-четвертых, глобальная экономика начинает замет­но «тормозить». Если период 2013–2015 годов, в течение которого Россия входи­ла в экономический спад, был для остального мира достаточно благоприят­ным (экономика США росла в среднем на 2,3% в год, ЕС — на 1,2% в год), то наступающий период будет временем как минимум «сдержанного» роста. В текущем году ожидается пусть и минимальное, но сокращение ВВП Японии, прогнозы по США и ЕС снижены на 0,3–0,4 п.п., в рецессию могут уйти основные партнеры России по Таможенному Союзу — Белоруссия и Казахстан. Серьезные опасения вызывает и главный двигатель глобального роста — Китай. Все это наряду с нарастающим разочарованием в развивающихся рынках будет оказывать негати­вное влияние на российскую экономику.

Кроме этих фундаментальных обстоятельств существует и целый ряд более частных, но от того не менее существенных. Разумеется, на первом месте здесь остается непредсказуемая экономическая политика правительства, по­стоянно ужесточающего контроль над экономикой, подрывающего основания для предпринимательской инициативы и раз за разом подчеркивающе­го свой правовой нигилизм. Сохраняется также негативное вли­яние настро­ений и ожиданий среднего класса, все более склонного к эмиграции из стра­ны (все показатели в данной сфере существенно выросли в течение 2015 года). Продолжается трата государственных ресурсов на дорогие и бессмысленные проекты типа достройки космодрома Восточный или подготовки к чемпи­онату мира по футболу. Наконец, продолжают оказывать свое влияние, хо­тя и не имеют определяющего значения, и западные санкции, и вовлеченно­сть России в конфликты в Сирии и на Украине.

Рискну предположить, что ближайшие месяцы принесут определенные локальные успехи и, по мере того как дорожающие по­ка фьючерсы на нефть превратятся в июне-июле в реальные поставки по бо­лее высоким ценам, мы увидим даже некоторый рост показателей второго квартала по отношению к первому. Однако цены на нефть вряд ли продолжат рост к $50 за баррель; эффект от летней индексации пенсий не будет долговременным; ни «антикризисная» программа, ни подачки перед думскими выборами ситуацию не изменят, а растущий рубль во многом ни­велирует эффект восстанавливающихся нефтяных цен для бюджета.

Фунда­ментальных причин для роста экономики все равно нет: с одной стороны, потому, что в стране недостаточно экономических свобод и слишком велика роль государства, и, с другой стороны, потому, что мы до сих пор по основным показателям так и не достигли пиковых уровней 2008 года. По сути, сейчас мы видим не кризис 2014–2016 годов, обусловленный падением цен на нефть, санкциями и вовлечением России в региональные конфликты, а затяжную депрессию, из которой мы попытались было выйти в 2011–2013 годах, но это​ нам так и не удалось. Именно это ощущение обреченности очень сильно мешает российской экономике перейти к росту, и по мере обострения наших национальных фобий оно становится только сильнее.