Осадное положение: как санкции ухудшают качество экономической политики
Последняя санкционная волна апреля 2018 года со стороны США принесла на наш берег две важные и не очень веселые новости.
Первая из них заключается в том, что если российская компания с обширными международными операциями (или ее владельцы) попала под санкции, то, вне зависимости от отраслевой принадлежности и состояния бизнеса, она моментально становится на грань дефолта. Поставки, активы, расчеты, займы, инвестиции, механизмы корпоративного управления — одновременно оказывается под ударом практически все. И чем сложнее и разветвленнее цепочки производственно-торговых и финансовых связей пострадавшей корпорации, тем многочисленнее факторы риска.
И вторая новость ничуть не лучше: очередным объектом санкций может стать практически любой заметный российский бизнес.
Реактивная политика
Это означает, что мы вступили в принципиально новую фазу санкционного противостояния, потенциально затрагивающего все ключевые секторы российской экономики и наносящего осязаемый ущерб гораздо большего, чем ранее, масштаба. Нынешние и потенциальные контрагенты российских компаний по всему миру взвешивают риски и, по-видимому, в ближайшее время будут пересматривать свою позицию с учетом вновь открывшихся обстоятельств.
Одновременно вынужденно переключилась в реактивный режим российская экономическая политика. Бюрократические структуры совещаются, что делать и с уже введенными санкциями, и с теми, которые еще только могут быть задействованы, — вплоть до введения ограничений на инвестиции в российский государственный долг и отключения отечественных банков от системы SWIFT. Обсуждаются самые разные меры: от ответных санкций (невооруженным глазом видно, что значительная их часть способна нанести самой России куда больший ущерб, чем противнику) до национализации целых бизнес-империй. Министерство финансов справедливо опасается за бюджетные последствия непредсказуемого размера, а ЦБ скорее озабочен вопросами финансовой стабильности и уже не стремится снижать ключевую ставку столь же активно, как в предшествовавшие месяцы.
Допустим, что «в моменте» эта политика оказывается максимально успешной в том смысле, что достигает целей, которые перед ней ставятся. Бизнесу совместно с правительством удается перегруппировать права собственности и товарно-денежные потоки пострадавших компаний так, что ущерб от ограничительных мер оказывается минимизирован, компании остаются на плаву, рабочие места не уничтожаются, объемы производства сильно не страдают.
Однако это не снимает принципиального вопроса: а что дальше?
Плохой ответ
Прежде всего, даже без введения новых ограничений, от властей потребуется постоянный мониторинг и регулярное обновление применяемых мер. Делать это в динамике куда сложнее, особенно если российские и западные политики будут делать пугающие заявления, а рынки — периодически поддаваться паническим реакциям. Гораздо хуже, что при подобном перманентном пожаротушении все прочие задачи неизбежно должны отходить на второй план, поскольку борьба с супостатом будет всецело поглощать внимание государственных органов. Тут уж не до стратегического планирования.
Так что нас снова ждет консервативно-стабилизационная политика по Гайдару, но уже по Гайдару-старшему: нам бы только день простоять да ночь продержаться. Но таковая имеет смысл, если рассчитывать на позитивные изменения враждебной среды в не слишком отдаленной перспективе. В нашем случае очевидно, что вмурованные в американское законодательство ограничения введены всерьез и надолго, а активное уклонение от них может вызывать встречные ужесточения и ветвящиеся расширения санкционных списков. В свою очередь, ставки на «мировую революцию», то есть на обострение противоречий внутри западной коалиции и на накопленную усталость от санкций, что рано или поздно, по мнению кремлевских стратегов, должно привести к их смягчению или даже отмене, пока ничем не подтверждаются. Политические элиты Запада под мощнейшим напором своих коммерческих лобби в течение уже четырех лет демонстрируют небывалые единство и стойкость, а мы продолжаем подбрасывать им для этого все новые основания. Конечно, ничто не вечно, прорывы санкционной блокады рано или поздно произойдут, но это, к сожалению, не способно в одночасье изменить проигрышную стратегическую позицию для российской экономики.
Так что нам, как и сто лет назад, остается «построение социализма в одной отдельно взятой стране». Вектор внутрироссийских тенденций при таком раскладе очевиден. Это нарастающие автаркия, огосударствление и архаизация с полноформатным возвращением идеологического базиса «осажденной крепости» на фоне прогрессирующей управленческой деградации и поступательного снижения качества жизни широких масс населения. Это отток капитала и гиперзависимость от конъюнктуры мировых рынков сырья как преобладающего канала связи с мировой экономикой. Это перераспределение собственности от более эффективных владельцев к их антиподам, скрывающимся под все менее прозрачными схемами владения. Это стагнация финансового рынка, не исключая государственного его сегмента. В конечном итоге это падение потребительского и инвестиционного спроса с неизбежным схлопыванием перспектив экономического роста.
Иными словами, на нынешнем этапе санкционной войны стало окончательно очевидным, что для России теперь заказаны нормальный инвестиционный процесс, полноценная международная кооперация и технологический обмен, взвешенная макроэкономическая политика. Попросту говоря, современное динамичное социально-экономическое развитие, а заодно поддержание на достаточном уровне безопасности и обороноспособности в условиях неснятой угрозы введения новых санкций невозможны.
Отсюда, хотим мы того или нет, но коренной задачей государства сегодня становится устранение указанной угрозы, а не борьба с ее потенциальными или реальными следствиями.
