Кризис-2015: что помешает России восстановить экономику
Особенности «входа»
Самая очевидная особенность кризиса 2015 года – фон, на котором он начался. В прежних случаях кризис настигал экономику России на этапе резкого подъема. В 1997 году ВВП страны впервые вырос на 1,4% после затяжной рецессии (среднегодовые темпы падения ВВП в 1992–1996 годах достигали 9,4%). В предшествующие 2008 году пять лет средний темп роста ВВП составлял 7,5%. В обоих случаях показатели инвестиционной активности были весьма впечатляющими: в октябре 1997 года индекс РТС достиг 571,6 пункта (к которым он не возвращался до сентября 2003 года), в мае 2008-го он установил рекорд на уровне 2498 пунктов, побить который, видимо, удастся очень не скоро.
Напротив, в 2012–2014 годах экономика показывала устойчивое падение темпов, добиваемая ростом госрасходов, налогов и аппетитов «силовиков». 3,4% роста в 2012 году, 1,3% – в 2013-м и 0,6% – в 2014-м: таков был путь «вползания» в нынешний кризис, и это значит, что (в отличие от прежних) он обречен быть намного более длительным.
Оба предшествовавших кризиса имели также сильное внешнее «наполнение». Буря на фондовых и валютных рынках в Азии осенью 1997 года была очевидным провозвестником российских проблем. В 2008 году «связка» нашего кризиса с глобальной финансовой катастрофой была тем более очевидной. Сейчас экономика развитых стран набирает темп, фондовые рынки штурмуют рекорды, центральные банки задумываются о повышении ставок.
Это означает, что очередные сложности в глобальной экономике могут проявиться ближе к 2017–2019 годам, а значит, остальной мир никак не сможет поспособствовать российскому подъему, если таковой начнется через три-четыре года. Кризис 2015 года будет сугубо российским по своим причинам и масштабам.
Состояние бизнеса
Каким бы ни был экономический кризис, ведущей силой, способной его преодолеть, является предпринимательский класс. Его усилия могут эффективно поддерживаться государством, однако заменить бизнес в качестве «спасителя» государство не может. Кризисы отсекают неконкурентоспособную часть компаний, стимулируют реструктуризацию корпоративного сектора, провоцируют изменения в отраслевой структуре. Ничего подобного в России сейчас не происходит.
Накануне кризиса 1998 года доля государственных компаний в ВВП составляла менее 25%, а доля госбанков в активах банковской системы – 21%. Получив через девальвацию явные конкурентные преимущества перед импортом, российский бизнес обеспечил экономике взрывной рост: его лидерами в 1999–2003 годах были частные нефтяные компании, ретейл, банки, операторы мобильной связи, сектор услуг и общественного питания. И тем не менее, к 2008 году доля госсектора в экономике превысила, по некоторым оценкам, 40%, а в 2013 году достигла 50% ВВП. Сегодня эти показатели, вероятно, еще выше.
Экономическая политика власти во многом привела к уничтожению частной инициативы на среднем уровне, который особенно важен в кризис. Прокуроры и генералы не выведут страну из кризиса, а реальных предпринимателей в стране сегодня, вероятно, меньше, чем в 1998 и 2008 годах. И мы это скоро почувствуем.
Принципы управления
Еще одна особенность нынешнего кризиса – состояние элит. В 1998 году Россия повела себя как «нормальная» страна: правительство, при котором сложился кризис, было выдворено из кабинетов и заменено новым, при котором и были заложены основы будущего подъема. В 1998 году большинство министров были публичными политиками, в том числе и избиравшимися в Думу на конкурентной основе: сейчас это сплошь «технократы», регулярно меняющие собственные убеждения и решения. Кризис 1998 года преодолевался в диалоге центра и регионов – сейчас «на местах» рассажены бессловесные исполнители.
«Бюрократическая команда» 2015 года не предполагает обсуждения вариантов антикризисных мер, не стремится привлекать внешние силы к разработке альтернативных программ и даже порой видит врагов в тех, кто имеет отличную точку зрения.
Центр и регионы
В 1998 и 2009 годах крупные мегаполисы оставались очагами роста, а провинция оказывалась главной жертвой экономических потрясений. Период дефолта конца 1990-х ударил по остаткам советской промышленности и привел к резкому сжатию региональной экономики. События 2008–2009 годов подобного эффекта не имели, но сокращение деловой активности в регионах было большим, чем в столицах.
Кроме того, краткий характер кризисов 1998 и 2009 годов, а также динамичный характер рынка труда в больших городах приводил к тому, что даже увольняемые работники (которых предупреждали о сокращениях за 1-2 месяца) могли 2-3 месяца пожить спокойно, а затем, начав искать новую работу, легко найти ее опять-таки за несколько месяцев, так как через 6-10 месяцев после начала кризиса в экономике снова начинался подъем. В 2015 году эта модель не сработает. И хотя власти, возможно, удастся через поддержку «национальной» промышленности, увеличение оборонного заказа и подталкиваемое девальвацией импортозамещение создать относительно благополучную ситуацию в провинции, Москва, Санкт-Петербург и другие мегаполисы столкнутся с большими проблемами.
Рынок труда в столицах гипертрофирован. Зарплаты в 2013-2014 годах не соответствовали производительности труда, и потенциал «оптимизации» кадров огромен. Поэтому трудности с поиском работы для «офисного планктона» могут продлиться не несколько месяцев, а пару лет. К тому же отток мигрантов, на которых держались столичные экономики, вызовет рост цен в сфере услуг, что сделает неудовлетворенность куда более глубокой. Смещение этого регионального «разреза» станет одной из самых недооцененных особенностей нынешнего кризиса.
Внешний фон
Власть традиционно стремится входить в кризисные виражи, педалируя «национальную гордость». Разворот над Атлантикой в марте 1999 года, войсковая операция в Грузии в 2008-м, крымские «приключения» – все это звенья одной цепи. Между тем прежние демарши были такими же эпизодическими, как и сами кризисы. Они помогали отвлечь внимание от более насущных проблем на несколько месяцев, не были особенно затратными и не порождали необратимых последствий. Более того, практически сразу же после них начиналось реальное сближение с Западом – достаточно вспомнить 2001-2002 годы или знаменитую «перезагрузку».
Сейчас война на Украине обернулась санкциями, которые даже правительственные чиновники оценивают более чем в $120 млрд. Отрезанность от рынков капитала убивает инвестиционную активность в 2015-2016 годах. Если вдобавок к расходам на Крым на Россию ляжет еще и содержание Донбасса, мы получим $10-20 млрд в год дополнительных трат. И все это заблокирует обсуждение либеральных мер, столь необходимых для вывода страны из кризиса.
Кроме того, Россия – очень глобализированная экономика. Ее внешний долг, включая корпоративный, может достигнуть в 2015 году (при курсе в 65 рублей за доллар) 50% ВВП. Совокупный оборот внешней торговли в 2013 году превысил 40% ВВП. Доля импорта в ряде отраслей приближается к 100%, и импортозамещения в производстве медицинского оборудования, средств связи, офисной техники, многих расходных материалов нет и не предвидится. В этих условиях рвать связи с внешним миром – значит обрекать себя на намного более глубокий обвал.
Можно вспомнить и массу других факторов, но и этих достаточно, чтобы понять: мы вступаем в специфический кризис. В кризис, предсказать который было несложно, противостоять которому прежними мерами невозможно, и пережить который и бизнесу, и населению, и власти будет очень непросто.
