Таблетка для банков: справедливы ли претензии Германа Грефа к ЦБ
Глава Сбербанка Герман Греф занимает особое положение в российской бюрократии, примерно такое же, как «Эхо Москвы» в радиоэфире, — он может говорить все, что думает, и все знают, что за это ему ничего не будет. На этот раз он обрушился не на кого-нибудь, а на Банк России, который является главным акционером Сбербанка, органом, осуществляющим надзор за Сбербанком, и одним из крупных кредиторов Сбербанка, выдавшим ему еще в кризис 2008 года 500 млрд руб. Никто не сможет выразить суть претензий Германа Грефа к Банку России лучше него самого: «У нас в регуляторах сидят крутые парни, <…> они начали этот процесс (ужесточения регулирования банковской сферы. — С.А.), и ничто их не остановит в том, чтобы они довели это до конца. Даже если мы и рынок будем плакать большими слезами, эта парадигма будет доведена до конца».
«Если вы меня спросите, какие угрозы (существуют для российского банковского сектора. — С.А.), я вам скажу, что это самая главная угроза — если взятая ошибочная парадигма в регулировании будет доведена до конца». «Никому в голову не придет давать одну таблетку всей палате, даже если там все больные лежат с повышенной температурой. Но мы пытаемся давать одну таблетку не только всей палате и всей больнице, но даже всей системе здравоохранения — и это то самое регулирование, которое мы сегодня видим».
Нужно признаться, жестко! Но тут же возникает вопрос: а насколько справедливо это обвинение? Или же за этим высказыванием стоит понятное желание Грефа вывести Сбербанк в отдельную группу, надзор за которой будет осуществляться по отдельным правилам (было такое в российской истории). Но ответ на этот вопрос я начну издалека, с оценки того, что происходит в банковском надзоре в принципе.
Неожиданные исчезновения
За те пять лет, что во главе Центробанка стоит Эльвира Набиуллина, Банк России провел решительную зачистку банковского сектора, уменьшив почти в два раза число банков в стране — с 956 до 534. И это нужно поставить ему в заслугу — в банковской системе не должно быть зомби, банкротов, жуликов. Однако у каждой медали есть оборотная сторона. Если исчезновение 400 банков прошло практически незаметно, то с остальными 20 нередко случались странные, но однотипные истории: в момент принятия решения о судьбе банка-банкрота «неожиданно» выяснялось, что у него не только вообще нет капитала, но его величина является отрицательной (то есть банк лишился не только собственных средств, но и в том или ином объеме присвоил средства клиентов). А правительство и Банк России выступали с предложением вдохнуть в умершее тело вторую жизнь и провести так называемую санацию, хотя в законе прямо зафиксировано, что в случае снижения показателя достаточности капитала до отметки ниже 2%, то есть когда активы банка в 50 раз превышают его капитал, Банк России обязан отозвать лицензию у такого банка.
Санация любого банка, независимо от масштаба проблем, связана с вливанием в него денег в той или иной форме. Так вот, на санацию банков-банкротов плюс на поддержку существования Агентства по страхованию вкладов, которое давно израсходовало все собранные с банков средства, Банк России выделил в 2013–2018 годах около 5 трлн руб., что составляет 6,5–7% российского ВВП. В скобках отмечу, что ни один из санируемых банков до сих пор не встал на ноги и не начал нормально функционировать. Впрочем, даже те банки, санация которых началась после кризиса 2008 года, тоже не могут похвастаться новообретенной жизнью после смерти. Одного этого факта достаточно для того, чтобы утверждать — российский надзорный орган, Банк России, не справлялся со своими функциями, а сотрудники, работающие там, не могли адекватно оценивать финансовое состояние банков.
В какой-то момент Эльвира Набиуллина наконец осознала это и провела решительные кадровые перестановки в надзорном блоке — в конце концов банковский надзор всегда и везде осуществляют люди, которые должны ежедневно принимать огромное количество решений. Банковский надзор — вещь непростая, ему нельзя научиться, просто прочитав кучу учебников. Нужно еще получить большую практику работы с различными ситуациями и научиться отличать мух от котлет. В связи с этим я хорошо понимаю, что смена команды в надзорном блоке, на которую лишь совсем недавно решилась глава ЦБ, не может одномоментно все изменить, для этого даже при условии безошибочной работы могут понадобиться годы.
Правовой климат
Но банковский надзор — это не только люди. Это еще и законы и та правоприменительная практика, которую формируют суды. Это работа правоохранительных органов, которые должны защищать собственность и преследовать преступников. И, к сожалению, с этой стороны никакой серьезной поддержки Банк России не получает. Депутаты Госдумы, не готовые проявлять малейшей самостоятельности при обсуждении законопроектов, запрещающих или ограничивающих конституционные свободы, неизменно стремятся выхолостить формулировки законов, которые дают больше полномочий надзорному блоку ЦБ. Суды с гораздо большей готовностью освобождают от ответственности проворовавшихся менеджеров и собственников банков и дают им возможность пользоваться украденным, нежели поддерживают обманутых клиентов в тех редких случаях, когда правоохранительные органы добросовестно выполняют свою работу.
В такой ситуации перед надзорным блоком стоит непростая задача: с одной стороны, квалификации сотрудников может не хватать, чтобы разобраться в том, что творится в банковских балансах (а зачастую просто нет желания это делать), и вынести адекватное суждение относительно конкретной ситуации; с другой стороны, нужно что-то делать и отчитываться перед начальством об извлеченных уроках. Вот здесь и формируется то, что Греф назвал «ошибочной парадигмой».
Простой пример. При кредитовании банки часто используют залоги, которые должны защищать их интересы, а точнее интересы вкладчиков банка, во взаимоотношениях с кредиторами. Но банкиры-мошенники давно научились обводить Банк России вокруг пальца и в нужное время возвращать залог кредитору или обменивать его на активы худшего, а то и нулевого качества. Делается это, как правило, когда банк оказывается в тяжелом положении, его менеджеры и собственники думают уже не о судьбе банка, а о своем собственном кошельке. Поскольку квалификации сотрудников ЦБ не всегда хватает для адекватной оценки ситуации и скорость принятия решений в бюрократической системе не слишком высока, шансы мошенников заработать гораздо выше вероятности того, что их поймают правоохранительные органы и осудят суды. Что может сделать Банк России в ситуации, когда махинации с залогами стали повсеместными? Ну, конечно, воспользоваться традиционным для современной России методом — ограничить и запретить. А поскольку запреты и ограничения в банковском надзоре должны быть одинаковыми для всех, то под них попадает и Сбербанк с его тысячами кредитных операций в день, и банк «Рога и копыта», штаб-квартира которого находится в тысячах километров от Москвы, но который большинство своих сомнительных операций осуществляет именно в столице. Вот и возникает конфликт. Сбербанку невозможно вести нормальную работу без использования залогов, а Банк России, обжегшись на молоке, дует на воду с такой силой, что готов превратить ее в лед.
Правильный вопрос
Кто прав? Мне кажется, все-таки Греф. Нельзя строить банковский надзор, исходя из презумпции виновности, заведомо зачисляя всех банкиров в жулики. Конечно, с жуликами нужно бороться, но не так, чтобы обычным банкам было невозможно работать. России нужна надежная банковская система, но построить ее в условиях доминирования госбанков, на которые приходится три четверти активов банковской системы, не получится. Точно так же не получится укрепить банковскую систему, если Банк России продолжит выделять сотни миллиардов рублей на санацию банков-банкротов, потому что оживить труп еще никому не удалось.
Поэтому первое, что должен сделать Банк России — провести с обязательным привлечением независимых экспертов очень тщательную работу над ошибками. Нельзя ответить на вопрос: что делать? — даже не задав вопроса: кто виноват?
