Закон и беспорядок: как власть перезапустила «московское дело»
На то, что в Москве 27 июля с точки зрения уголовного права не было никаких массовых беспорядков, многие юристы указывали давно. Российский Уголовный кодекс содержит их четкие характеристики — «насилие, погромы, поджоги, уничтожение имущества, применение оружия», которые описывают не московскую демонстрацию, а, например, действия радикальной части «желтых жилетов» в Париже. В Москве не было ни разбитых витрин, ни сожженных машин, ни разгромленной выставки, как у парижской Триумфальной арки. В итоге с пятерых фигурантов дел о массовых беспорядках сняты обвинения, двое переведены под домашний арест.
Это связано не только с отсутствием у следствия доказательств. Ни один из обвиняемых не признал своей вины именно в участии в массовых беспорядках. Поэтому нельзя было повторить «болотное дело» семилетней давности, где один фигурант такую вину признал и быстро получил обвинительный приговор, после чего адвокаты других подследственных уже не могли оспаривать в суде сам факт массовых беспорядков в соответствии с принципом преюдиции. Насколько можно судить, никто не дал показаний и на руководителей оппозиции, которых одного за другим освобождают из-под административного ареста.
Что же касается общественного мнения, то в 2012 году оно качнулось в сторону власти, апеллировавшей к понятиям порядка и стабильности. А только что опубликованные результаты общероссийского опроса, проведенного Левада-центром, показали, что число тех, кто положительно и отрицательно относится к акциям, почти одинаково — 23 и 25% соответственно. Это не похоже на единодушное осуждение. Тем более что 41% опрошенных считает, что силовики при задержаниях необоснованно применяли силу, и эта точка зрения является преобладающей — действия правоохранителей назвали адекватными всего 32% респондентов.
Компенсации для силовиков
В то же время силовики получили своего рода компенсацию, хотя и не слишком большую с учетом первоначального размаха дела, но влияющую на судьбы конкретных людей.
Во-первых, это возможность осудить блогера Владислава Синицу. Другое дело, что в результате явно чрезмерного пятилетнего срока он превращается из человека, опубликовавшего мерзкий твит, в гонимого властью гражданина. Для сравнения — во Франции один мелкий левый политик, выразивший столь же дикую радость по поводу того, что террористы убивают жандармов, был приговорен к одному году условно, что не сделало из него жертву. А здесь человек, изначально не заслуживавший никакого сочувствия, начинает его получать. Кстати, «язык ненависти» в России используется часто, но наказание за него весьма выборочное. В ответ на твит Синицы было распространено обращение от имени анонимных силовиков с угрозами оппозиционерам и их детям, которое опубликовали несколько провластных СМИ — но его авторам явно ничего не угрожает.
Вторая часть компенсации — приговоры участникам протестов, которым можно инкриминировать сопротивление правоохранителям. Причем это понятие в российских условиях трактуется весьма расширительно — дернувший за руку полицейского Данила Беглец получил два года колонии. В то же время ни один полицейский или росгвардеец пока не только не привлечен к ответственности, но даже не стал фигурантом расследования по фактам чрезмерного насилия в отношении протестующих.
Третья часть — дело оппозиционера Константина Котова, попытка силовиков разморозить статью 212.1 УК о неоднократном участии в несанкционированных акциях (единственным осужденным по ней был Ильдар Дадин, которого потом реабилитировали). Размораживание этой статьи может стать крайне негативным прецедентом для многих активистов оппозиции, своего рода дамокловым мечом, который в любой момент может быть использован.
Четвертая — продолжение истории со студентом Высшей школы экономики Егором Жуковым. Его переводят под домашний арест, но предъявляют новое обвинение. Теперь Жукова подозревают в экстремизме, причем с зубодробительными формулировками, в которых есть перлы типа «испытывая чувство политической ненависти и вражды к существующему в России конституционному строю, системе государственной власти и к ее представителям» и «предвидя неизбежность наступления общественно-опасных последствий в виде разрушения общественных отношений, складывающихся по поводу охраны конституционного строя». В общем все что угодно, кроме реального экстремизма. Впрочем, перспективы этого дела представляются весьма сомнительными, в том числе с учетом того, что Россия все же осталась в юрисдикции Европейского суда по правам человека.
Поиск врагов
Заслуживает внимания и еще одна проблема, крайне необычная для подобного рода ситуаций. Как правило, в случае явно несправедливых обвинений происходит ситуативная консолидация тех, кто при всем различии во взглядах в той или иной форме выступает в защиту обвиняемых. Взаимные упреки — объективные или не очень — оставляются на потом. Сейчас же, напротив, очевиден раскол. Радикальная часть оппозиции обвиняет либералов, работающих с властью, в коллаборационизме. Самый яркий пример — проректор Высшей школы экономики Валерия Касамара, поручившаяся за Жукова, подвергается намного более сильным нападкам в Интернете, чем весь Следственный комитет. От нее требуют отказаться от участия в выборах в Мосгордуму, хотя демонстративные хлопанья дверьми в нынешней ситуации могут привести только к обратному результату. Также не стоит забывать, что идеальных политиков не бывает, претендовать на святость никто не может, зато ригоризм объективно работает на сторонников жесткого курса. Которые совсем не против, чтобы оппозиция занималась поиском врагов в рядах системных либералов.
