Эффект масштаба: как локальный протест в России обретает новое качество
Регулярная протестная активность с более или менее предсказуемой динамикой и ясной повесткой существует всегда. В сегодняшней России она постепенно уходит на второй план, уступая место стихийному протесту, в основе которого лежит локальная проблема — конкретное событие или резкое изменение привычной ситуации, послужившее фактором мобилизации. В последние полтора года произошло достаточно неполитических акций протеста, чтобы можно было говорить о формировании новой тенденции: забастовка дальнобойщиков, марш фермеров на Москву, митинги врачей против «оптимизации» системы здравоохранения, а также относительно недавнее движение против московской реновации. Экологические протесты в Московской области и траурные акции в связи с событиями в Кемерово — одновременно наиболее яркие проявления «нового локального протеста» и символы коммуникативной пропасти между региональной властью и населением регионов.
Локально и без политики
Прежде всего протестные акции нового типа объединяет неполитический характер требований на ранних этапах. Поскольку на улицы выходят ранее аполитичные группы или даже электорат власти, то они изначально настроены на диалог. Даже последующая политизация носит, как правило, персонализированный, а не системный характер. Все политические требования формулируются по принципу «назначения ответственных» за ошибки на вверенной им территории или в соответствующей сфере компетенции. Реже претензии экстраполируются на федеральный или системный уровень. Напротив, федеральная власть может увеличить свой ресурс доверия в случае наказания виновных. В то же время серьезные политические изменения (прежде всего реформа местного самоуправления и постепенная отмена прямых выборов мэров) по-прежнему не вызывают большой протестной волны, хотя Екатеринбург может стать исключением.
Особенностью протестов нового типа стала их территориальная локализованность. Челябинское экологическое движение против строительства обогатительного комбината «СтопГОК» до начала «мусорных» волнений в Московской области было одним из самых крупных и организованных в стране, а его лидер Василий Московец напрямую разговаривал с президентом. На волне протестов был поставлен вопрос о выбросах промышленных предприятий. Ситуация развивалась довольно интенсивно, но не только не вышла за пределы региона, но и пошла на спад после начала диалога с властью и маргинализации лидеров протеста.
Но с учетом последних событий экологическая тематика становится одним из ключевых протестных сюжетов. Характер российского экологического протеста отличается от традиционной проблематики «зеленых» партий, которые большое внимание уделяют вопросу сохранения ресурсов и другим комплексным мерам. Здесь же речь идет об урегулировании чрезвычайных ситуаций.
В то же время локальный протест подразумевает максимальную мобилизацию и высокую степень самоорганизации. Высокая гражданская активность связана с пониманием безальтернативности протеста, так как в привлечении внимания к локальной проблеме не заинтересован никто, кроме самих протестующих. Вместе с тем граждане видят реальную возможность влиять на процесс на микроуровне и поэтому более мотивированы. При этом они с опасением относятся к стремлению лидеров оппозиции, особенно несистемной, возглавить протест, потому что в таком случае не только смещается основной фокус недовольства, но и есть риск маргинализации движения — в силу полной потери тех немногих каналов коммуникации с региональной властью, которые сохраняются. Во время президентской избирательной кампании митинг против мусорного полигона «Ядрово» в Волоколамске посетила Ксения Собчак, но это мало что изменило. Очевидно, что при отсутствии реальных рычагов влияния на ситуацию вмешательство некоторых политиков в протестные акции выглядит довольно искусственно.
Атмосфера «народного схода»
Отказ от системного сотрудничества с оппозиционными лидерами не подразумевает отсутствие политических требований. Но они адресованы напрямую власти. Например, на митингах в Волоколамске звучали требования отставки губернатора Подмосковья. Тематическая определенность и предметные требования усиливают атмосферу «народного схода».
Заметной чертой протестов стали оперативность и более стремительная политизация. Демонстративное закрытие полигона «Кучино» в Балашихе стало толчком к формированию массового протестного движения. Ситуация показала парализованность формальных механизмов коммуникации с властью, когда единственным шансом быть услышанным становится личное обращение к президенту. Протестные движения создавались на базе инициативных групп, которые до этого не раз пытались использовать различные запросы, иски и иные доступные способы, но в ответ сталкивались с неадекватной реакцией и давлением на активистов. Начались протесты против мусорных полигонов в Клину («Алексинский карьер»), Серпухове («Лесная»), Коломне («Воловичи»), Чехове («Кулаковский») и в других городах Подмосковья. Как правило, они быстро проходят активную фазу и идут на спад, не приводя к реальным результатам.
Однако на мартовских митингах в Волоколамске были предприняты попытки сформировать новые правила.
Во-первых, политизация вышла за рамки требований персональных отставок местных и региональных властей. Недовольство «варягом» на посту главы района переросло в требование возвращения прямых выборов. Заметен очевидный запрос не только на решение конкретной проблемы, но и на изменение правил игры.
Во-вторых, предпринимаются попытки горизонтальной координации между разными локальными протестными группами. Так, на митингах в Волоколамске присутствовали жители, активисты и муниципальные депутаты соседних районов Подмосковья. Конечно, координация стала возможна в силу географической и тематической близости очагов протеста, но сам факт примечателен.
Рост стихийной гражданской активности на локальном уровне с эффективной самоорганизацией и конструктивными требованиями делает актуальным создание новых механизмов реагирования со стороны власти, которая с предубеждением относится к уличному протесту. Протестные акции последнего времени продемонстрировали: локальность отнюдь не подразумевает периферийности. Образуется разрыв между общегосударственной повесткой и проблематикой на местах. В этом контексте можно вспомнить, что электоральные результаты власти в Сибири, на Дальнем Востоке или на Русском Севере традиционно ниже общероссийских.
Политизация и оппозиция
По мере развития протестных движений к ним пытаются присоединиться различные политические силы, хотя самодостаточность и массовость многих локальных протестов сужает нишу для оппозиционных активистов, которые, как правило, больше заинтересованы в упоминаниях партий и продвижении атрибутики. Системно в этом направлении работает лишь КПРФ. Многие из активистов партии включились в борьбу против мусорных полигонов в Подмосковье еще на этапе формирования инициативных групп. Впрочем, это пока не позволило КПРФ закрепить за собой роль организующей силы «нового локального протеста» в политическом смысле. Известным оппозиционным лидерам пока не удалось успешно инкорпорироваться ни в одну локальную протестную повестку, хотя попытки такого рода были.
Однако политизация локального протеста все равно происходит за рамками какой-либо идеологической платформы, что осложняет стремление партий закрепить за собой инициативу. Перспектива идеологической политизации локальных движений пока совершенно не очевидна в силу отсутствия единой повестки, потому что горизонтальная кооперация происходит только между инициативными группами Подмосковья и только при борьбе с мусорными полигонами, но нет даже попыток расширения экологической проблематики или взаимодействия с другими регионами.
В то же время власти сложнее становится использовать тему «провокаций». До недавнего времени казалось, что можно списать практически любые протестные акции на «вмешательство внешних сил» и «намеренную эскалацию». Тем самым политическая субъектность протестующих ставилась под вопрос, а с власти снималась часть ответственности за ошибки в управлении и, как следствие, радикализацию настроений, что нивелировало возможность эффективной коммуникации. Этим механизмом в какой-то момент стали злоупотреблять, а обвинения в «провокациях» превратились в рутинную практику. В новых обстоятельствах эти обвинения звучат особенно неадекватно с учетом того, что обвинениям подвергаются реальные пострадавшие — люди, мотивации и горе которых не вызывают сомнений.
Очевидный запрос на прямую коммуникацию сопровождается высоким уровнем поддержки президента, что создает завышенные ожидания с рисками последующего разочарования. Если раньше удовлетворение политических требований представлялось крайне маловероятным, то после отставки Амана Тулеева создан своего рода прецедент. Особое значение приобретает политический ответ в случаях, когда непосредственное урегулирование ситуации может занять продолжительное время. Таковы, например, требования протестующих в Московской области вернуть прямые выборы глав местного самоуправления.
«Новый локальный протест» — это вызов для власти, на который она должна дать быстрый, адекватный и эффективный ответ. Очевидно, что такой ответ может быть дан только в логике диалога и инклюзивной стратегии коммуникации с протестными группами.
