Автономная республика: каким был политический фон визита Путина в Абхазию

8 августа 2017 года Владимир Путин побывал с рабочим визитом в Абхазии. Это четвертый визит президента России в республику после того, как Москва признала ее независимость. Однако этот дипломатический вояж в ряду прочих выделяется особенно. Он был приурочен к девятой годовщине начала «пятидневной войны», значительно изменившей ситуацию в Закавказье. И вся стилистика путинского визита показывала: Москва не собирается менять свои решения, принятые в 2008 году. Президент России публично пообещал поддерживать независимость и безопасность Абхазии. Естественно, речь идет не об абстрактных принципах, а о политическом существовании республики вне грузинского политико-правового поля.

Две республики

Но путинский визит интересен не только и не столько своим символическим наполнением. Возникает непраздный вопрос, а почему президент выбрал для своего посещения именно Абхазию, а не Южную Осетию. Ведь девять лет назад «маленькая война, которая потрясла мир» (по образному выражению американского дипломата и эксперта Рональда Асмуса) началась с атаки грузинских военных на югоосетинскую столицу Цхинвал. Конечно, после подписания в 1994 году московских соглашений грузино-абхазский конфликт был заморожен, попытки Тбилиси изменить положение дел предпринимались неоднократно. Взять хотя бы «малую гальскую войну» в мае 1998 года, рейд в Кодорское ущелье в октябре 2001 года или инциденты с беспилотниками весной 2008 года. Но в дни «горячего августа» девять лет назад абхазский фронт не был основным, он лишь усугубил политическое положение Грузии, но главным фокусом вооруженного противостояния было югоосетинское направление.

Думается, особое внимание Москвы к Абхазии объясняется несколькими причинами. По сравнению с Южной Осетией абхазские элиты (и властные, и оппозиционные) выступают за сохранение известной независимости от российского контроля. Пару лет назад в частном разговоре один влиятельный местный политик признался автору статьи, что его республика «не желает быть частью Большого Сочи». Лучше и не скажешь! Это не означает, что Сухум пытается лавировать между различными центрами международной политики. Такое лавирование было бы бессмысленным, поскольку, кроме России, никто не предлагает республике того, что она имеет благодаря патронату Москвы. Однако, в отличие от Южной Осетии, заинтересованной в большей интеграции с Россией вплоть до вхождения в ее состав, Абхазия пытается сохранить за собой особые права, касающиеся республиканских ресурсов и гражданства. Отсюда и попытки сдерживать проникновение российского бизнеса в Абхазию вопреки экономическим выгодам, и охранительная политика в отношении предоставления абхазского гражданства, и нежелание открыть рынок недвижимости. Показательно, что слово «интеграция», предложенное в первом варианте текста двустороннего российско-абхазского договора, из финальной редакции было исключено.

Автономия и лояльность

Наверное, Москва согласилась бы на абхазский партикуляризм, в конце концов, даже внутри самой России примеров «особого пути» немало. Особенно на Северном Кавказе, где самым ярким прецедентом такого рода служит Чечня под предводительством Рамзана Кадырова. Определенная логика в таком подходе, несмотря на значительные издержки, имеется. Лояльность российской политике стоит некоторых исключений из общего правила, хотя отдельный вопрос в том, как эти исключения контролировать. Однако в случае с Кадыровым можно апеллировать к определенной стабилизации положения (республика уже не первый год не является лидером по числу терактов). В Абхазии же день ото дня возникают ситуации, которые ставят неприятные вопросы не только для республиканских властей, но и для Москвы. Сообщения о криминальных инцидентах, жертвами которых становятся туристы из России, широко обсуждались абхазскими блогерами и гражданскими активистами. А еще взрывы на армейских складах, сложности в отношениях между властью и оппозицией, при том что для республики был и по-прежнему остается характерным плюрализм и высокий уровень политической конкуренции.

Как бы то ни было, еще в декабре прошлого года во время визита Рауля Хаджимбы в Москву Владимир Путин напутствовал абхазского коллегу: «…Мы очень рассчитываем, что ситуация будет находиться под контролем, не будет выходить за рамки правового поля, потому что в противном случае достаточно сложно осуществлять наши планы экономического взаимодействия. Естественно, когда происходит какая‑то внутренняя раскачка, то там уже не до дорог, не до больниц, не до школ».

Кремль заинтересован в том, чтобы Абхазия, как и Южная Осетия, стала проектом, доказывающим притягательность России для ее нынешних и потенциальных партнеров и союзников. И действительно, когда посещаешь обе республики и разговариваешь с людьми, то замечаешь, что для них «грузинский этап» — это история. И они хотели бы жить настоящим и будущим, завершить затянувшийся переход от состояния «осажденной крепости» к развитию. В этом едины и правозащитники, и студенты, и сотрудники президентской администрации. Вопрос в качестве управления, кадров и принятия решений.

Описанные выше сюжеты, скорее всего, не попадут в фокус информационного внимания по итогам поездки Путина в Абхазию. На первых страницах газет и в топах новостных агентств будут доминировать сравнения абхазского вояжа президента России и недавнего турне вице-президента США Майкла Пенса в Тбилиси. В действительности же оба этих визита лишь закрепляют статус-кво, завершивший «пятидневную войну» девять лет назад. Две бывшие автономии Грузинской СССР оказались под патронатом России, а «ядровая Грузия», как назвала ее федеральный канцлер Германии Ангела Меркель, — под покровительством коллективного Запада.

Но самое главное сегодня — это не продолжение победных реляций, прозвучавших в августе 2008 года, а содержательные изменения в тех частях Закавказья, которые связали свою будущность с Россией и ее поддержкой. Перефразируя Эрнеста Ренана, не только нация, но и политический выбор — это ежедневный плебисцит. Полагаться в этом деле на инерцию и прошлые заслуги дело неблагодарное. Необходимо научиться решать проблемы сегодняшнего дня, реагировать на новые вызовы, которые девять или 15 лет назад считались несущественными на фоне этнополитических конфликтов.