Снова в горы: что стало с курортным проектом на Северном Кавказе
На первом после новогодних каникул совещании с членами правительства президент Владимир Путин напомнил о необходимости строительства инфраструктуры для северокавказских курортов и обозначил срок решения этой задачи — 2021 год. То есть от идеи развития туристического кластера на Северном Кавказе c использованием для этого средств федерального бюджета Москва не отказывается.
В начале 2010-х годов, когда идея создания северокавказских горнолыжных курортов была только выдвинута, о ее слабых и сильных сторонах было сказано очень много. Однако времена изменились, и вопросом об осмысленности курортного строительства на Северном Кавказе впору задаться вновь.
Старая логика
В 2000-е годы и начале 2010-х целый ряд республик Северного Кавказа отличался не только большой активностью боевиков, но и явной «встроенностью» бандподполья в борьбу местных элит. Достаточно вспомнить, например, что в Кабардино-Балкарии всплески террористической активности совпадали со сменой власти в республике (как нападение боевиков на Нальчик в 2005 году) или же обострением клановой борьбы против действующего главы региона. В Дагестане среди ключевых муниципальных и региональных депутатов было немало фигур, чье влияние на «лес» считалось общеизвестным фактом. Вряд ли оно было секретом и для федерального центра. Вполне закономерно, что в Москве одним из путей «замирения» региона перед Олимпиадой в Сочи посчитали увеличение инвестиций в Северный Кавказ, из которых местное чиновничество и приближенный к нему бизнес могли бы извлекать ренту.
Логика была примерно такая: если денег будет больше, то хватит всем наиболее сильным местным группам влияния, конкуренция за ресурсы станет не столь острой, борьба элит не будет переходить в силовую стадию и боевики не будут востребованы местными кланами. Конечно, в эту логику вписывался прежде всего высокий уровень бюджетных дотаций. Но и курортные проекты в их инфраструктурной части, обеспечиваемой в основном за счет федерального бюджета, обещали немало выгод местным элитам через строительные подряды, различные связанные с проектами льготы, рост капитализации земельной собственности и т.д.
Увеличение «ресурсной базы» местных элит выглядело столь же вероятным мотивом курортного строительства, как и публичные заявления о том, что проект поможет местной молодежи обрести жизненные перспективы и устойчивость к экстремистской пропаганде. То, что у экстремизма в основном материальные истоки, для федеральных чиновников, насколько можно судить, было и остается аксиомой.
Однако сейчас подобные аргументы в пользу курортного строительства на Северном Кавказе выглядят анахронизмом. Прежде всего, накал внутриклановой борьбы заметно ослаб. В Дагестане наименее подконтрольные республиканской власти клановые группы разгромлены, их лидеров уже несколько лет нет в регионе (осужден мэр Махачкалы Саид Амиров, скрывается за границей бывший глава дагестанского отделения Пенсионного фонда Сагид Муртазалиев). В других регионах, как в Кабардино-Балкарии, предпринимательская элита во власти сменилась силовиками и возвращенными ими во власть чиновниками старшего поколения, чей управленческий стиль вряд ли способствует «лобовым» столкновениям за собственность в стиле 1990-х годов, а уж тем более — с использованием «лесных». Да и успешные операции против наиболее опасных лидеров бандподполья в предолимпийский период сделали метод стабилизации региона через насыщение «голодных» элит избыточным.
А уж выставлять курорты как успешный коммерческий проект, который произведет революцию в экономике всех северокавказских республик, создаст тысячи рабочих мест, сегодня уже вряд ли кто-то решится. Даже наиболее успешное, «раскрученное» среди туристов звено горнолыжного кластера — курорт «Архыз» в Карачаево-Черкесии — не стал ключевым работодателем для близлежащих территорий. Что говорить об Ингушетии, где на курорт «Армхи» пока приезжают большей частью жители республики и этнические ингуши из других регионов, или о Дагестане, где проект нового курорта остается на бумаге.
Новые цели и прежние грабли
Но, может быть, появились новые причины, заставившие федеральный центр вновь публично заговорить о северокавказском туризме? Например, желание развивать внутренний туризм в противовес выездному. Эта цель многократно декларировалась, особенно часто — с 2014 года. Понятно, что здесь ключевая проблема Северного Кавказа — безопасность. Оценить ее уровень сейчас довольно сложно. Однако есть и другие риски, которые создаются самим развитием туристического проекта.
Удаление из северокавказских элит наиболее одиозных, возможно, связанных с «лесом» фигур никак не сделало систему власти более открытой и прозрачной. Настрой нынешних региональных властей на сохранение крупных финансовых потоков под контролем своего ближнего круга, насколько можно судить, стал даже более жестким.
Это видно хотя бы по тому, как формируются органы власти в крупнейших городах Северного Кавказа. Борьба за пост мэра в дагестанских городах — Махачкале, Дербенте, Буйнакске, приход новой команды в мэрию Карачаевска в Карачаево-Черкесии — все эти истории, порой драматичные, имеют одну общую черту. Республиканские власти показывают, что не намерены терпеть «чужих» на должностях, дающих заметные финансовые полномочия.
Вряд ли при освоении обещанных средств на инфраструктуру региональные власти — в той части, в какой этот процесс пойдет под их формальным или неформальным контролем, — будут вести себя по-новому. В нынешних условиях это может еще больше увеличить отчужденность власти от населения, которое лишний раз убедится, что инвестиции федерального центра идут на пользу только избранным. В итоге усилится недовольство в уже и так неспокойных регионах.
Ловушка для Москвы
Отдельно стоит сказать о рисках земельных конфликтов, связанных с курортным строительством. Ими пока отметилась в первую очередь Кабардино-Балкария, где группы оппозиционных балкарских общественников выступали против передачи под курортные объекты земель, исторически принадлежавших горным селам. Эти конфликты утихли лишь потому, что затормозились спорные строительные проекты. Четких процедур урегулирования таких конфликтов так и не появилось. Интересно, что в ряде регионов Северного Кавказа властью были созданы специальные комиссии «по урегулированию конфликтов», однако до сих пор они никак себя не проявили и остаются чуть ли не самыми «секретными» структурами в региональной власти.
То, что сейчас в фокусе федерального центра оказалась инфраструктура, а не сами курортные стройки, позволяет предположить, что риски возобновления земельных конфликтов отодвинуты на потом. Ближайшим практическим результатом курортных планов федерального центра на Северном Кавказе, с какой бы целью они бы на данном этапе ни задумывались, будет дополнительный «подкорм» узких групп местной элиты, которые допустят к освоению средств на инфраструктуру. Так еще больше укрепится статус-кво, при котором эти группы получают неограниченную поддержку федерального центра как плату за сохранение относительной стабильности в своих республиках.
Здесь, однако, имеется одна ловушка. Шанс получать и впредь такую неограниченную «свободу рук» северокавказские власти сохраняют, покуда угроза серьезной дестабилизации в их регионах все же есть. Стало быть, наличие такой угрозы — в их интересах, но никак не в интересах курортных проектов, для которых важно в конце концов все же привлечь в регион туристов. Последняя оговорка, впрочем, имеет смысл, только если цель «переключить» турпотоки на Кавказ всерьез кем-то ставится.
