Период распада: что в истории ГКЧП напоминает о гибели Австро-Венгрии
РБК публикует серию колонок, посвященных 25-летию распада СССР.
История — открытый процесс. Спустя годы после какого-то важного события многие начинают думать, что по-иному и быть не могло, хотя в действительности альтернативы есть почти всегда. Но бывает и наоборот: одна из чаш воображаемых весов истории настолько сильно перевешивает другую, что все альтернативы становятся лишь кажущимися. Вопрос, сохранился бы Советский Союз, если бы ГКЧП победил, занимал историков, журналистов и общественность с того самого момента, когда неудавшийся переворот стал достоянием истории. Осмелюсь утверждать: даже в этом случае общий итог скоро оказался бы примерно тем же. Но некоторые детали могли бы быть иными, причем гораздо более мрачными.
Умирающие империи
Исторические аналогии уместны, когда сопоставляемые явления и субъекты схожи структурно и ситуативно, а потому логика и результаты происходящих событий оказываются подобными. В этом смысле у распада СССР был любопытный «прообраз» — крах многонациональной Австро-Венгрии осенью 1918 года. Своей «сложносочиненностью» государство Габсбургов куда больше напоминало Советский Союз, чем Российская империя. Как и поздний СССР, дунайская монархия была страной, где в последние годы ее существования возникло противостояние имперского центра и национально-освободительных движений, на которые опирались местные элиты, еще недавно вполне лояльные центру. В обоих случаях это выглядело печальным парадоксом, поскольку «реакционную» центральную власть возглавляли реформаторски настроенные политики — австрийский император и венгерский король Карл I (IV) и президент СССР Михаил Горбачев.
В отличие от Советского Союза монархия Габсбургов на момент своего распада четыре года вела тяжелейшую войну (с весны 1915 года на трех фронтах), в которой понесла миллионные потери. Но и СССР по состоянию на лето 1991 года был геополитически сломленной державой: он лишился ключевой сферы влияния в Восточной Европе, потерпел поражение в афганской войне, быстро сдавал позиции в Азии, Африке и Латинской Америке. В обоих случаях в последние месяцы существования имперского государства был очевиден не только резкий провал популярности верховной власти (императору Карлу начиная с августа 1918 года его окружение не советовало ездить по стране, опасаясь инцидентов), но и отсутствие сколько-нибудь массового движения в защиту умирающей империи. Спасти ее пыталась лишь небольшая часть правящей элиты.
Отказ от насилия
У Советского Союза был ГКЧП — вопреки воле первого лица в государстве, изолированного заговорщиками на крымской даче. У империи Габсбургов он мог быть, но не случился как раз по воле первого лица. В начале ноября 1918 года, когда уже было заключено соглашение о перемирии с Антантой, фельдмаршал Светозар Бороевич фон Бойна, командовавший войсками на итальянском фронте, направил императору Карлу депешу, в которой извещал, что еще располагает достаточным количеством верных и дисциплинированных частей, для того чтобы перебросить их в Вену и навести порядок в столице (к тому времени власть в городе перешла в руки республиканцев, императорская семья была блокирована во дворце Шёнбрунн). Император запретил фельдмаршалу это делать, справедливо рассудив, что монархию такой шаг уже не спасет, а вот к изрядному кровопролитию привести может.
Справедливости ради замечу, что три года спустя, осенью 1921-го, Карл все-таки попытался силой вернуть себе хотя бы венгерскую корону, поднял монархически настроенные войска против правительства адмирала Хорти — и потерпел окончательное поражение у ворот Будапешта. Но 13 ноября 1918 года он подписал заявление об «отказе от участия в государственных делах», тщательно избегая слова «отречение»: он думал о будущем — если не своем, то династии.
Здесь возникает удивительное историческое эхо. 25 декабря 1991 года Михаил Горбачев, который после августовских событий тоже не пытался прибегнуть к силовым методам спасения государства, теми же словами заявил о «прекращении исполнения обязанностей президента СССР». Судя по недавнему интервью BBC, Михаил Сергеевич до сих пор считает это одной из своих заслуг, и здесь с ним трудно не согласиться. Иное дело, что своих фельдмаршалов Бороевичей в распоряжении Горбачева на исходе 1991 года уже просто не было. Попытку спасти империю силой предприняли в августе другие люди, и она трагикомично провалилась.
Военная диктатура
А если бы нет? Представим, что организаторы переворота действовали бы куда более решительно и жестко, а войска, введенные ими в Москву, беспрекословно выполнили приказ и взяли штурмом Белый дом на Краснопресненской набережной. Без крови при этом явно не обошлось бы, причем погибло бы гораздо больше людей, чем три человека, ставшие жертвами августовских событий в реальности. Возможно, среди них оказался бы и Борис Ельцин и члены его окружения. В любом случае «новая старая» власть утвердилась бы через кровь, и ее легитимность в глазах как значительной части собственных граждан, так и внешнего мира оказалась бы изначально подорванной.
Даже если бы путчисты действовали предельно ловко, с самого начала интернировали бы Ельцина и других членов российского руководства и до осады Белого дома дело просто бы не дошло, ГКЧП все равно было бы нелегко установить контроль над всей территорией страны. К августу 1991 года прибалтийские республики и Грузия однозначно взяли курс на выход из СССР. Сильными позиции сторонников независимости (или очень широкой автономии) были также в Армении, Азербайджане и Украине. Относительно без проблем власть ГКЧП могла бы утвердиться только в центральноазиатских республиках (кроме Таджикистана, уже стоявшего на пороге гражданской войны) и Белоруссии. Но и здесь Москве пришлось бы сотрудничать с местными партийно-советскими элитами. А они за годы горбачевского правления привыкли к тому, что пространство политической самостоятельности для них непрерывно расширялось. Вряд ли люди вроде Нурсултана Назарбаева или Ислама Каримова были бы готовы, поджав хвост, немедленно отдать это пространство организаторам московского переворота.
Взяв силой власть в столице, путчистам неизбежно пришлось бы применять ее на всем пространстве распадающейся империи. Это означало бы повторение карательных акций, подобных тем, что советские войска уже осуществляли при Горбачеве: в Тбилиси (1989), Баку (1990) и Вильнюсе (1991). Заметим, ни одна из них стратегического успеха советской власти не принесла, скорее наоборот. Нет оснований полагать, что победившему ГКЧП удалось бы переломить эту тенденцию, столкнувшись с массовым сопротивлением в таких местах, как Грузия или Западная Украина. Однако для самого режима такая ситуация означала бы быстрый дрейф в сторону открытой военной диктатуры, ведь иной серьезной опоры, кроме вооруженных сил, у этой власти просто не осталось бы.
Югославский сценарий
Здесь до нас снова долетает габсбургское эхо. В Австро-Венгрии армия издавна рассматривалась монархией как важнейшая опора трона. При этом многонациональность австро-венгерских вооруженных сил стала проблемой только на закате империи, когда влияние националистических движений начало проявляться и в армейских рядах. В результате во время волнений на национальной почве, а в последние годы уже и на регулярной основе командование избегало размещения в большинстве регионов страны частей, состоящих из местных призывников. Происходила ротация: словенцы или босняки ехали служить в Богемию, трансильванские румыны — в Венгрию или Закарпатье, чехи — в альпийские провинции и т.д. Подобный принцип применялся и в советской армии, хотя до поры до времени он не имел особой политической подоплеки. Но в условиях кризиса и беспорядков надежность, боевой дух и дисциплинированность солдат, оказавшихся далеко от дома, в чужом и враждебном окружении, неизбежно падали, тем более что у советской власти, как в свое время у габсбургской, не оставалось действенной идеологической мотивации, которую она могла бы предложить армии и обществу в целом.
В Австро-Венгрии на исходе Первой мировой войны преданность императору и династии быстро уступала место либо лояльности собственному этносу, либо готовности подчиниться любой власти, которая прекратит изматывающую войну. Точно так же в СССР в 1991 году остатки лояльности советскому строю, и без того подорванной перестроечной «борьбой с привилегиями» и антисоветскими откровениями в СМИ, исчезали под напором, с одной стороны, пробудившихся национализмов, а с другой — желания выбраться наконец из экономического тупика и нищеты последних советских месяцев.
У гипотетически победившего ГКЧП не было бы никаких резервов и возможностей, для того чтобы остановить падение в пропасть. Нормальный товарообмен в стране был нарушен задолго до августа 1991 года, переход к рыночным механизмам новые власти не могли бы допустить по идеологическим соображениям, а путь к внешним заимствованиям после переворота оказался бы перекрыт в силу почти неизбежной внешнеполитической изоляции режима путчистов. Таким образом, ГКЧП не удалось бы переманить на свою сторону «молчаливое большинство», обеспечить лояльность которого в той ситуации могло лишь резкое улучшение экономического положения. Усидеть на штыках тоже не получилось бы в силу быстрого разложения вооруженных сил, сидящих на полуголодном пайке и не понимающих, во имя чего они должны выполнять карательные функции.
Единственным «достижением» авторов переворота оказалось бы ускорение процессов имперского раскола — вполне вероятно, через ряд кровавых инцидентов, напоминающих первые месяцы распада Югославии.
Без ГКЧП
Может быть, более любопытно было бы представить себе обратное: развитие событий без августовского путча. Но и в этом случае пространство для маневра у союзной власти выглядело уже настолько ограниченным, а сама она настолько ослабленной, что агония СССР — возможно, в форме предлагавшегося Горбачевым Союза Суверенных Государств (ССГ) — просто затянулась бы еще на несколько месяцев или пару лет.
Кстати, и здесь есть габсбургская аналогия: изданный Карлом I в октябре 1918 года «манифест о народах» предполагал трансформацию Австро-Венгрии в конфедерацию центральноевропейских государств. Народы распадавшейся империи в лице своих политических элит этот документ просто проигнорировали. Возможно, на свою беду: развитие Центральной Европы в ХХ веке в формате национальных государств оказалось полным передряг, войн и иноземных оккупаций.
СССР 1991 год, как и Австро-Венгрии 1918-й, не принес на самом деле никаких исторических развилок. Они были пройдены гораздо раньше. В случае с габсбургской монархией такой роковой развилкой стало 28 июля 1914 года, когда Австро-Венгрия объявила Сербии войну, переросшую в Первую мировую. В случае с Советским Союзом о дате, после которой спасение империи стало нереальным, можно спорить, но в любом случае эту развилку мы «проскочили» раньше 1991 года.
