Лягушка в кипятке: как интеллигенция реагирует на «дело Серебренникова»
Почему рутинное следствие о предполагаемой растрате в театре обставлено с такой помпой? Почему Следственный комитет совершает теперь в подобных случаях публичный налет — с ОМОНом, захватом помещений и зданий, изъятием всех средств связи и т.д.? Сразу пишут: это «акция устрашения». Но на самом деле «устрашение» — это побочный эффект. Следственный комитет идет на «маски-шоу» только потому, что во всех подобных делах требуется исключить возможность, чтобы кто-то позвонил куда-то, а оттуда первому лицу. И тогда все может быть приостановлено. Поэтому цель «маски-шоу» — сделать событие настолько публичным, чтобы уже ни с какого верха нельзя было вмешаться. И это полностью обнажает саму структуру нынешней власти и положение в ней правоохранительных структур.
Неважно, против кого начинается громкое расследование — против оппозиционера, против убийц оппозиционера, против всемирно известного режиссера, против министра экономики, — само следствие сразу попадает в пространство «борьбы башен», столкновения клиентел. А значит, в любой момент может наткнуться на более сильную руку, чем та, которая инициировала расследование. Именно поэтому теперь все проводится с таким шумом и грохотом, чтобы остальные «башни» махнули рукой и не вмешивались, понимая, что бежать к Путину уже поздно, «дело зашло слишком далеко».
Эффект устрашения населения при этом вовсе не планируется. Но заодно и достигается. Интеллигенция трепещет: хотя это и не 1937 год, но тем не менее все признаки «сталинизма-лайт» имеются: никто не может быть уверен, что завтра не придут к нему. Разумеется, не расстрел. Но и бежать за границу из-под подписки о невыезде — это тоже малоприятно для взрослого человека, не совершавшего преступлений, лояльного и намеревавшегося остаток дней прожить на даче, а не с паспортом политического беженца.
Возможные заказчики
Кому нужен Кирилл Серебренников и такой звонкий погром в его театре? Юрий Сапрыкин с горечью говорит, что режиссера тем самым подталкивают к отъезду, примерно как в недавнем прошлом известного экономиста Сергея Гуриева. Дело не в том, что Серебренников давно раздражает консервативную общественность, а в том, что, как многие сейчас подчеркивают, его театр стал одним из главных представителей российского театрального искусства на мировых площадках. Вот это уже сильно угнетает ту «партию», которую олицетворяет собой, например, министр культуры Владимир Мединский. Могли ли они вот так инициировать налет на театр, с доставкой в СК знаменитого режиссера? Это же очень грубо! Но, как говорится, ящик Пандоры уже был открыт ранее: ведь на наших глазах глава крупнейшей госкорпорации организовал арест министра экономики у себя в кабинете. Это была «модельная» ситуация. Она показала всему российскому истеблишменту, что «так можно».
Первая реакция
Какова реакция московского культурного сообщества? Она паническая. Это событие падает прямо в центр уже три года идущей дискуссии, как вообще продолжать культурную деятельность в той атмосфере, когда все чувствуют себя лягушкой на медленном огне. Все это касается жизненного выбора каждого. Одни уже покинули котел с кипятком и смотрят снаружи с позиций «мы же предупреждали». Другие остаются внутри с ясным пониманием, что дальше будет хуже. На этой почве вырастает и своего рода ахматовский патриотизм: примем свою судьбу как должное. Третьи пытаются как-то организовать меры «защиты» — к сожалению, эмоциональные, наивные и не ведущие ни к какому оформлению общественных институтов, способных противостоять повышению градуса кипятка в котле. Не так давно мы видели данные соцопроса: уже 46% опрошенных относятся к фигуре Сталина с «восхищением» или «симпатией». А это означает кроме прочего, что все больше людей готовы увидеть логику в самых абсурдных обвинениях (заговоры против вождя, отравленные занавески, умышленное недолечивание детей членов политбюро). Все более фантастичная ложь вызывает все большее доверие. Таков парадокс этого двигателя, который продолжает разогреваться. При этом образованная часть общества, хорошо понимая происходящее, находится в ступоре, в оторопи, в состоянии ежедневно повторяющейся эмоции и не делает того, что могла бы сделать прямо сейчас.
Модели поведения
Модели поведения
За три последних года я слышал дискуссии о четырех возможных направлениях. Во-первых, создавать механизмы «эвакуации людей». Это означает, что надо готовить к этому правительства соседних стран, убеждать уже находящихся за рубежом российских предпринимателей создавать фонды поддержки эмиграции, активно ставить вопрос перед европейскими гражданскими организациями об этой перспективе. Нужна гораздо более активная инфраструктура, чем сегодня. Во-вторых, надо участвовать во всех формах активности «нет четвертому сроку». Хотя четвертый срок — а вместе с ним и дальнейшее безумие — неизбежен, надо хотя бы уйти из истории поколением, которое пусть и не смогло сохранить республику в России, но сопротивлялось как могло. В-третьих, надо делать то, о чем написал недавно театральный режиссер Владимир Мирзоев: если это времена «опричнины» и «нового феодализма», то и ответ должен быть «феодальным», надо создавать как можно больше мелких клубов, союзов, общин, независимых от государства, не вступающих с ним ни в какие отношения; это должны быть мелкие неформальные кластеры взаимоподдержки. В-четвертых, прямой обязанностью интеллектуалов в такой ситуации является полная каталогизация и картография тех сил, которые составляют сеть поддержки репрессий и милитаризма. Хотя игра уже и проиграна, но следующим поколениям будет важно понимать, кто именно и как привел республику к полной деградации. Этот список не так велик, как кажется.
А в-пятых — при другой жизненной стратегии, — надо основательно подготовиться к тихой, молчаливой личной работе, к отказу от всякой общественной деятельности, от всяких рискованных контактов, «задраить все люки», без всякого ежедневного удивления, и воспринимать происходящее как природное явление, которое не только превосходит любые человеческие силы, но и не требует никакого внимания вообще.
