Закрытое общество: о чем говорит реакция на трагедии в российских школах
Общество и власть в России уже выработали некий стандарт реакции на трагедии вроде случившихся в школах Перми и Улан-Удэ. Скорее всего, мы увидим попытки ограничиться формальными процедурами — провести собрание, вызвать на ковер, выяснить, как ведется воспитательно-патриотическая работа, как хорошо охраняются школы. То есть те шаги, которые легко провести и проконтролировать административными методами. Это может на какое-то время загнать проблему в подполье, но не решить ее.
Гонка за оценками
Основная причина роста насилия, и не только в подростковой среде, которая сейчас все больше проявляется, — это усиление неравенства. Мы видим, что доля бедных в российском обществе растет. Но дело не только в распределении богатства и бедности, но и в неравном доступе к качественному образованию. Своего рода сегрегация происходит в школьном пространстве. Невероятно вырос уровень конкуренции, все больше сложностей с тем, чтобы попасть в хорошую школу. Сами школы борются за результаты ЕГЭ, за рейтинги. Такая ситуация способствует формированию неблагополучных анклавов, которые становятся средой для «антишкольной» субкультуры.
Модернизация образования, его усложнение, рост конкуренции — это общий путь, не только для России. Сложно ему противиться. Рынок есть рынок. Борьба начинается с детства — за лучший садик, за лучшую школу, потом за лучший университет и рабочее место. Другое дело, что такого рода реформы должны сопровождаться усилением социальной политики, которая позволит если не снимать, то хотя бы облегчать эти противоречия, снижать степень сегрегации. Гений может вырваться из любой среды, но не все достаточно сильны, и для кого-то уже двойка по русскому оказывается трагедией.
В подростковом возрасте неудачи ощущаются особенно остро — как лузерство, как собственная неполноценность. Риск повышается, если подобные чувства усугубляются проблемами в семье, потерей коммуникации с родителями. Сейчас наблюдается довольно резкий разрыв поколений, связанный с общим усложнением жизни и, в частности, информационного пространства.
Сила слова
Поэтому нужны специальные программы по работе с родителями и подростками не в стилистике комиссии по делам несовершеннолетних. Хороший опыт таких программ есть в скандинавских странах, в Финляндии. С родителями и детьми проводятся специальные тренинги, они могут проиграть какие-то ситуации, возникающие в отношениях, может быть, даже в форме театральных постановок. Решить какие-то психологические или культурные задачи. Есть разные форматы совместной работы, которые ориентированы не на промывание мозгов, не на угрозы отчислением, а действительно на внимательную планомерную работу со сложными семьями. Заниматься этим могут как НКО, так и государственные организации, в работе может участвовать и полиция, но общий подход все равно гуманный, он не сводится к запретительным мерам, которые так характерны для постсоветской педагогики.
В России подобные социальные программы отсутствуют. Очень слаба подготовка школьных психологов. В том числе и потому, что это непрестижная работа за маленькие деньги, когда, чтобы хоть что-то заработать, надо совмещать несколько «точек». Позиция психолога маргинальна и внутри учительского коллектива, у него нет достаточных полномочий и авторитета.
Российская школа в целом остается очень закрытой, и эта тенденция только усугубляется. Мы на своем опыте сталкивались с одним из аспектов этой закрытости — в школу редко и с трудом пускают социологов. Боятся, что исследование повредит престижу учебного заведения. Поэтому надо долго получать специальное разрешение, иногда утверждать анкету в Минобразования. Особенно если она касается каких-то серьезных вопросов — отношений с родителями или одноклассниками. Конечно, есть и исключения. Можно привести пример работы лаборатории социологии образования и науки петербургского филиала ВШЭ во главе с Даниилом Александровым. Они изучали острейшую проблему буллинга в школе, когда детей третируют по тем или иным критериям. Но в целом современная подростковая и молодежная повседневность остается tabula rasa для исследователей.
Пока это будет так, мы будем видеть все новые «моральные паники», когда вдруг становится очень важным сюжет про «синих китов», или принадлежность школьников к субкультуре «А. У. Е.», или участие подростков в митингах Навального. Реакцию мы видим, и она стандартна. Даже если речь идет не о трагедиях или серьезных проблемах, а просто о шутке, как в случае с видео, выложенным студентами Ульяновского летного училища. В ответ на все неизвестное и непонятное — ужесточить контроль и найти виноватого стрелочника.
