100 лет Соловецкому лагерю особого назначения: как выживали на Соловках

Документы, регламентирующие существование лагеря, появились уже после прибытия на Соловки первых узников — их доставили на острова летом 1923 года. 13 октября того же года было подписано постановление Совета народных комиссаров об организации лагеря принудительных работ, «Положение о Соловецких лагерях особого назначения ОГПУ» появилось только в марте, на нем стоял гриф «секретно».

Согласно положению, лагерь предназначался «для изоляции особо вредных государственных преступников, как уголовных, так и политических, деяния коих принесли или могут принести существенный ущерб спокойствию и целости Советских Социалистических Республик».

В распоряжение лагеря отдали «все угодья, здания, живой и мертвый инвентарь», принадлежавший Соловецкому монастырю (в 1920 году монастырь был закрыт). Многочисленные храмы, часовни, монашеские скиты, кельи — все это было переоборудовано в тюремные помещения.

Соловецкий архипелаг, где находился лагерь, расположен в Онежском заливе Белого моря. В архипелаг входят шесть крупных островов.

«Так сбылась одна из любимых пословиц, постоянно повторяемая арестантами: свято место пусто не бывает. Утих колокольный звон, погасли лампады и свечные столпы, не звучали больше литургии и всенощные, не бормотался круглосуточный псалтырь, порушились иконостасы (в Преображенском соборе оставили) — зато отважные чекисты в сверхдолгополых, до самых пят, шинелях, с особо отличительными соловецкими черными обшлагами и петлицами и черными околышами фуражек без звезд, приехали в июне 1923 года созидать образцово-строгий лагерь, гордость рабоче-крестьянской Республики». Так писал о Соловках Александр Солженицын в главе «Архипелаг возникает из моря» книги «Архипелаг ГУЛАГ». Впервые книга была опубликована в 1973 году в Париже, в СССР начала печататься с 1989 года.

Количество заключенных в лагере с каждым годом росло. В 1923 году оно составляло чуть более 3 тыс. человек, в 1924 году — больше 5 тыс., в 1925 году — 7,7 тыс., а еще через год превысило 10 тыс. Соловецкий лагерь долгое время оставался крупнейшим исправительно-трудовым лагерем. Максимума своей численности СЛОН достиг к 1931 году: тогда число узников превысило 71 тыс. человек.

«Были, буквально, набиты людьми все крытые здания и постройки <...> Во всех помещениях соловчане-узники были не только спрессованы на нарах, но валялись на полу, под нарами и в других местах, где лишь можно прилечь. Приспособленные нежилые помещения не отапливались, и арестантам предоставлялось самим собственной теплотой согревать занимаемые ими помещения, — почему в холодное время в этих помещениях стоял густой туман, со стен и потолков падали капли сгустившихся испарений; воздух был зловонно-удушливый», — писал белогвардеец Иван Зайцев в книге воспоминаний «Соловки».

Постепенно отделения и другие объекты СЛОНа заняли все острова Соловецкого архипелага, а с конца 1920 года лагерь расширился на «материк»: прибрежные районы Карелии и Кольский полуостров. В 1931 году в состав СЛОНа входило восемь лагерных отделений, шесть из которых находились на материке, включая отдаленный Мурманск.

Осужденные Соловецкого лагеря валили лес, строили дороги, ловили рыбу, разрабатывали торф. На Соловецких островах действовали кирпичный, механический, лесопильный и кожевенный заводы. Также заключенными Соловецкого лагеря было начато строительство Северного участка Беломорско-Балтийского водного пути («Беломорканала»). Рабочий день длился от 10 часов до суток и более. Праздничных и выходных арестантам не полагалось.

«Самый тяжелый труд — разработка торфа. Минимум задания очень высок <...> Приходится все время стоять по колено в воде. Не только высоких сапог, но, зачастую, и плохих ботинок у заключенных нет; люди ранней весной и поздней осенью леденеют от холода. К этому надо прибавить необычайное обилие комаров и особых ядовитых мух, превращающих работу на торфе и по осушке болот в сплошную пытку», — вспоминал бывший офицер императорской армии Александр Клингер в книге «Записки бежавшего».

Опыт Соловков в конце 1920-х годов начали внедрять на новых местах. Курс на расширение лагерной географии был закреплен в 1929 году поставлением «Об использовании труда уголовно-заключенных»: там указывалось о создании новых лагерей в отдаленных районах для «колонизации <...> и эксплуатации их природных богатств путем применения труда лишенных свободы».

«Работы в Соловецких лагерях тяжелы по многим причинам. Во-первых, рабочий день длится не менее 10 часов. <...> Во-вторых, благодаря скудной отвратительной пище, совершенно невозможным жилищным условиям и неимению заключенными обуви и платья большинство заключенных истощены и больны цингой. В-третьих, все инструменты и приспособления для работ совершенно негодны. <...> Разумеется, все работы, без исключения, никак не оплачиваются», — писал белый офицер и переводчик Борис Седерхольм в книге воспоминаний «В разбойном стане».

Заключенные подвергались жестокому обращению. В сентябре 1923 года по результатам проверки Северных лагерей Государственным политическим управлением (ГПУ) при НКВД был составлен доклад, в котором указывалось об истязаниях осужденных. «Установлены факты систематических избиений и нескольких расстрелов под видом побега», — отмечалось там.

В ските на Секирной горе на Большом Соловецком острове был устроен мужской штрафной изолятор — туда отправляли за попытку побега, отказ от работы, нарушение лагерного режима и другие провинности.

«Днем вверху сидят на жердочках, вплотную друг к другу. Ни повернуться, ни размять отекающие ноги. <...> Сидит виновный (?) почти на весу, и от тяжести тела артерии и вены зажимаются <...> После вечерней поверки их укладывают спать на голом каменном полу, без одеяла, без покрышки; плотно, на один бок до самого утра. <...> «Жердочка» зимой прямо не переносима, ибо крыша их с дырами, а окна разбиты. Три четверти арестантов оттуда выходят вечными калеками <...>», — писал в книге воспоминаний «Записки соловецкого узника» архимандрит Феодосий (Константин Алмазов).

В лагере действовали музей и библиотека, работал театр, в котором играли заключенные, был кружок Соловецкого общества краеведения (СОК), участники которого изучали природу Соловков. При СОК действовала химическая лаборатория, биосад, агрономический кабинет, дендрологический питомник, питомник пушных зверей. Летом проводились исследовательские полевые работы, зимой обрабатывался полученный материал. Заключенные занимались исследованиями в «свободное» от обычной лагерной жизни время.

В 1928 году узником Соловецкого лагеря стал будущий академик, литературовед Дмитрий Лихачев. Он был арестован за участие в неформальном студенческом кружке и осужден на пять лет «за контрреволюционную деятельность». Лихачев пробыл в лагере до 1932 года. На Соловках также отбывали срок религиозный философ и инженер Павел Флоренский, философ Александр Мейер, режиссер Лесь Курбас, писатель Борис Ширяев.

«Жизнь на Соловках в 1929–1931 гг., возможно, покажется читателю «театром абсурда»: богатство интеллектуального общения в условиях лагеря со всеми его атрибутами — чекистами, камерами, карцерами», — писал Лихачев.

«Самая опасная вещь в Соловках — это заболевание. Доктора — подневольные арестанты, нужных и ценных лекарств почти нет. <...> Но тиф — это настоящий бич Соловков. <...> Мы ведали учетом и распределением пайков и продуктов по всему шестому отделению, поэтому нам утром ежедневно к десяти часам давали с Голгофы сведения о числе умерших. По официальным данным, из тысячи человек шестого отделения с октября по май погибли в зиму 1928–1929 гг. от тифа до 500 человек», — указывал в книге воспоминаний «Записки соловецкого узника» архимандрит Феодосий (Константин Алмазов). Голгофой называли Секирную гору с храмом-маяком, где находился штрафной изолятор.

На Соловках отбывали срок и женщины. Они размещались в «женбараках». В лагере рождались дети — их помещали в детские ясли.

Из воспоминаний участника Первой мировой войны, белогвардейца Ивана Зайцева: «Обеденные блюда составляют: воображаемый суп и мнимая каша. <...> Тресковый суп более или менее напоминает все-таки суп по вкусу и имеет некоторую питательность. <...> Бывает суп из сухих овощей, конечно, порченных, забракованных на материке; этот суп — одна мутная водица без вкуса. Иногда варят суп из селедок, само собой, сгнивших и предназначенных в разных Госторгах к уничтожению».

В 1929 году на Соловки приехал Максим Горький. Он пробыл в лагере несколько дней. Как писал впоследствии сидевший тогда на Соловках Дмитрий Лихачев, приезд Горького произошел на фоне отказа западных стран, в частности США и Великобритании, закупать советский лес: «Там через бежавших стали известны все ужасы лагерных лесозаготовок».

По результатам поездки Горький написал очерк «Соловки», в котором заявил, что такие лагеря-трудкоммуны необходимы. К приезду писателя готовились. «Уже за день или два до приезда Горького по обе стороны прохода в Трудколонии воткнули срубленные в лесу елки (для декорации). Из Кремля [Соловецкий Кремль. — РБК] каждую ночь в соловецкие леса уходили этапы, чтобы разгрузить Кремль и нары. Персоналу в лазарете выдали чистые халаты», — вспоминал Лихачев.

В 1933 году лагерь был расформирован, а его имущество передано Беломоро-Балтийскому лагерю.

Двумя годами ранее на базе СЛОН был также создан Беломоро-Балтийский ИТЛ, основной задачей которого было строительство Беломорканала. В 1933 году посмотреть на ход работ прибыла делегация 120 писателей и деятелей культуры во главе с Горьким. По итогам поездки появилась книга «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина», посвященная как самому строительству, так и теме перевоспитания трудом. Среди ее авторов были Максим Горький, Михаил Зощенко, Валентин Катаев, Алексей Толстой. Всего авторский коллектив состоял из 36 человек, часть из них впоследствии сами подверглись репрессиям.