Что рассказали беженцы из Мариуполя о жизни во время боев за город
С начала военной спецоперации на Украине из Донецкой и Луганской народных республик эвакуировано чуть более 1 млн человек. Одним из основных пунктов, откуда бежали люди, стал Мариуполь. До начала операции в городе у Азовского моря жили более 400 тыс. человек. Сейчас он практически полностью разрушен, а большинство жителей уехали.
После «фильтрации» мариупольских привозят в Таганрог и размещают в ПВР (пунктах временного размещения), чтобы дальше отправить по стране — от Липецка до Хабаровска. Крупнейший пункт в городе расположен во Дворце спорта. Корреспондент РБК пообщался с теми, кто временно живет во дворце, где на спортплощадке устроено больше 400 койко-мест.
«Смотрят на наличие татуировок»
Все въезжающие в Россию с Украины, проходят так называемую фильтрацию. «Пальчики катают. Базу свою делают. Выявляют кого-то. Вопросы задают: было — не было. Есть ли у тебя [родственники] в службах безопасности Украины, ВСУ, «Азова» и так далее. Ну, смотрят на наличие татуировок, чтобы не было потертостей от разгрузки. Но насилия не было», — рассказывает РБК 38-летний Константин.
Он железнодорожник, жил в поселке Мирном — это северо-восток города, ближе к границе c ДНР. Мирный сильно пострадал от бомбежек. «Вэсэушные войска заходили в поселки. Они приезжали, ставили пушку, с угла отстрелялись и ушли. Понятно, что будет прилет. И этим разбивалось это все (гражданские объекты. — РБК). Украинские власти говорят, что мы захищаем (защищаем) Мариуполь. Если захищаете, то стойте на рубежах, на своей первой линии. А зачем вы заходили в город? Зачем вы танки... Прячетесь в девятиэтажки, залезаете с джавелинами. Зачем? Хотя бы эвакуировали людей», — говорит он. «Ничего не было организовано. Даже 24-го числа никто ничего не говорил. Только когда комбинат [Ильича] начали останавливать, а я прожил здесь 30 лет, комбинат никогда не останавливаться, поняли, что что-то будет, — говорит он. — Ну привезти хотя бы просто гуманитарку? Я не думаю, что нельзя было договориться».
В Мариуполь Константин, скорее всего, не вернется. «Если будет инфраструктура, да, я готов, а так вообще, конечно, не при нас. Очень сильные повреждения там. Детям надо где-то учиться, а школ просто нет», — говорит он и признается что, его сыну 18 лет — это еще одна причина не возвращаться в город. Он бы не хотел, чтобы тот воевал за одну из сторон. Теперь он, как и почти все в этом таганрогском ПВР, поедет в Липецк, ближе к вечеру их заберет автобус и отвезет на вокзал.
«Бабки в палате, говорили, что я ночью вскакиваю, кричу и укрываюсь с головой»
На улице Героической в Ильичевском районе Мариуполя стоят обломки девятиэтажки — одна половина сгорела, другая рухнула, вспоминает 66-летняя Елена. В доме не было подвала-убежища, и люди прятались от обстрелов на лестничной клетке у лифта (решили, так безопасней), продолжает одинокая пенсионерка, у которой нет родственников ни в России, ни на Украине. Там, у лифта, они с соседями постелили себе подушки, а когда начинался обстрел, подбирали под себя ноги и накрывались одеялом.
«У нас за домом роддом № 1 стоял, а в роддоме вот эти (украинские военные. — РБК) ховались (прятались). И эти 27 суток палили по нашему дому, потому что наша девятиэтажка закрывала роддом. Сначала сбили весь восьмой и девятый [этажи]», — рассказывает она. «27 марта роддом взорвали, и мы разошлись все по квартирам. Окна все повыбивало, но хоть можно было ноги вытянуть», — продолжает она. Но 28-го утром, рано утром, в их дом попал еще один снаряд и часть его рухнула. «Наша часть вся провалилась. Тряхануло, и у меня часть квартиры упала вниз. И я с балкона лезла, знала, что стекол нигде нету, на шестой [этаж]. А на шестом, там пошло уже вот так вот, — она пытается показать руками груду бетона. — Покаты, глыбы. Там я увидела Борю, соседа. Он говорит: «тетя Лена, подожди, сейчас, я малого вытяну [и помогу тебе]». На девятом этаже их дома жила Оксана с девятилетним сыном Андреем. Ночью, когда дом взорвали, они упали вслед за бетоном, мать погибла, а мальчик уцелел в кармане между плит — его и доставал Борис.
Она рассказывает, как под обстрелом побежала к садику [№ 151 «Солнышко»], где образовалась большая воронка после попадания бомбы. В нее складывали тела. «У нас же много народу еще в домах позамерзали — стекол же не было — у кого сердце схватило, кто под ванной умер. Ну, кто где ховался». «А тут как раз вот этот, с белыми полосками военный [появился] (кусок белой ткани на одежде — признак военного, воюющего на стороне России или Донбасса), говорит: «на Пентагоне (так местные называют Ильичевский район Мариуполя. — РБК) будет зачистка, кто хочет эвакуироваться — эвакуируйтесь». Дальше их на автобусах отвезли в село Казацкое — это уже территория ДНР. Оттуда в Безыменное, тоже на территории ДНР, где находится один из пунктов фильтрации. После Елену отправили в Донецк и положили в больницу — у нее была высокая температура, а через несколько дней она выехала в Россию, в Таганрог. Теперь ждет отправки в Липецк.
На вопрос, эвакуировалась ли бы она на Украину, если бы могла, Елена отвечает, что нет. «А там еще много городов будут бомбить. Я когда в больнице в Донецке лежала, там все равно эти выстрелы каждый день. Бабки, которые лежали в палате, говорили, что я ночью вскакиваю, кричу и укрываюсь с головой», — объясняет она. «Сначала выключили у нас российские каналы. Раньше ж были российские концерты, мы могли посмотреть. А потом же началось: все на мове (украинском языке), притом на такой мове, что и не поймешь, а мы ж русскоязычные. Куда ты не пойдешь, хоть в пенсионный фонд, хоть платежки оплатить, все же на украинской мове, ничего не поймешь. Писать не умеешь, и вот кого-то просишь и каждому надо заплатить, чтобы эту бумажку за меня кто-то написал», — так она объяснила свое решение.
«В минуту по три снаряда прилетало»
«И тут снаряд разрывается, я увидела огненный столб, выбило дверь и мне что-то в живот, — другая Елена поднимает толстовку, показывает ровно посередине живота крест-накрест заклеенное пластырями ранение. Она подозревает, что осколок еще там. «Это было 7 апреля, на Благовещение», — вспоминает она. Следующую неделю она ничего не ела — боялась, что поврежден желудок. «Мне сосед прибегал, доставал компот, груша была закатанная. Я вообще не ела, я боялась, не знала, что у меня там с желудком, а мама две-три груши съест, компота этого отольет и мне губы смачивала», — рассказывает она.
Елена с 83-летней матерью жили в Приморском районе. Ее мать сидит на соседней койке в пункте временного размещения. «А кушать же и так нечего было. Ну как, где? В минуту по три снаряда прилетало. Даже встать, а куда — у меня крови литр вышел — я встаю, сознание теряю. И я пролежала семь дней в темноте на полу. Голодная, ни воды, вообще ничего. Молила Бога. Лежала и говорила: мама, только на Бога [надеяться] сейчас, или наши ноги-руки разлетятся», — говорит она. Сначала, продолжает она, была надежда остаться. «Мой дом был целый сравнительно. Ну, крыши не было, окон не было, но потом пошел дождь и потолок обвалился, и я сказала: «Все, уже не могу». Маме 83 года, и мне нужна какая-то медицинская помощь, а там нет ну вообще ничего. Ни кушать, ни света, ни воды, антисанитария. Крысы стали бегать уже по ночам», — рассказывает она.
Выехали они, по собственному выражению, чудом. Их соседи, как начались обстрелы, сразу уехали за город, в село Мелекино. В конце апреля, когда стало относительно спокойно, они приехали посмотреть, что осталось от дома, и забрали раненую Елену с матерью.
Уже в первые дни начала спецоперации Елена с матерью слышали взрывы, но думали, что это «бьют где-то по полям». «Ну не может быть [чтобы стреляли по домам], это же безумие. А связи никакой, ничего». Потом, продолжает она, на улицах появились украинские военные. «Они на всех крышах на наших порассаживались. У них не было тяжелого ничего, только автоматы». По ним начали обстрел. «Нас убивали с двух сторон. Мы вообще никому не нужны. С этой стороны нас защищали, получается, лупили по нам, а с той стороны ДНР бил по ним, тоже по нам, получается», — говорит она. Как обстрел закончился, рассказывает Елена, загорелся дом. «Я побежала к соседям, у них колодец. А когда прибежала, они валяются. Их потом собрали дней через десять, уже как восковые они были».
В это же время в центре города остались без связи ее дочь с двумя детьми, двух и десяти лет, мужем и его семьей. «Дети голодные были, в холоде, воспаление легких у малого. Там рядом магазин «Зеркальный» был. Он (зять. — РБК) говорит: «Сейчас выскочу, там молоко оставалось на складе». И туда прилетело, и он не вернулся. А его папа был в подвале, свекор дочки моей. Он пошел ночью и нашел его там, — она начинает плакать. — Вытянул, руки сложил, написал бумажку имя-фамилию, дату рождения, дату смерти, и пошел, переступил через своего ребенка. Но я это потом все узнала».
Елена поддерживает действия России. «Конечно. А как мы жили там до этого, когда не было войны? Ты в школу приходишь, ты не Коля — ты Микола. Наши дети должны были гимн петь. «Слава Украине!». Я русскоязычная, почему вы моего ребенка ломаете? — говорит она. — Нет, я не против Украины, мама моя с Винницы, размовляет чисто, но это Украина, но только не такая, как пришла сейчас». Елена берет паузу и добавляет: «Мы ждали, мы хотели [прихода России]. Но мы же не думали, что такой ценой будет. Просто, если б кто-то сказал... Я бы сказала: «Вы что? Уложить город черепами!». Ничего же нет, просто руины, развалины. Вообще города нет!»
По данным ООН, с начала российской спецоперации число убитых и раненых мирных жителей превысило шесть тысяч. 2829 человек погибли, из них 205 детей. 3180 раненых, в том числе 303 ребенка. При этом в организации считают, что «реальные цифры значительно выше». К началу третьего месяца спецоперации число погибших гражданских лиц вплотную приблизилось к общему числу жертв среди мирного населения Украины за семь лет конфликта на Донбассе. С 2014 по февраль 2021 года, по данным той же ООН, погибли 3375 гражданских.
Число беженцев с Украины к концу апреля достигло почти 5,5 млн человек. Большинство отправились в европейские страны. В Россию выехали около 653 тыс., которые до войны жили на Украине или территориях, подконтрольных властям частично признанных ДНР и ЛНР. 136 тыс. из них — из Мариуполя, говорил 21 апреля министр обороны России Сергей Шойгу. Начальник национального центра управления обороной РФ генерал-полковник Михаил Мизинцев заявил 30 апреля, что с начала конфликта с территории Украины в Россию выехали больше 1 млн человек.
«Они бежали, все время пели песни про Бога»
Жертв могло быть меньше, если бы люди не думали, что боевые действия скоро закончатся, считает Виктор, 66 лет, до пенсии работавший монтировщиком в разрушенном Мариупольском драмтеатре. «Я же до войны еще поставил себе [спутниковую] тарелку. «60 минут» смотрел со Скабеевой. Они же говорили всегда, что война быстро закончится, за несколько дней. Постреляют и уйдут. А они (украинские военные. — РБК) не ушли», — говорит он. К тому же, продолжает он, прямо перед войной в город приезжал уроженец Донецка, украинский миллиардер Ринат Ахметов, владеющий «Азовсталью». И люди думали, что есть какая-то договоренность, что Мариуполь не тронут, сдадут или пощадят, добавляет Виктор.
Он жил в центральном районе Мариуполя, в частном секторе как раз возле «Азовстали», прятался в погребе своего одноэтажного дома. «Дышать было нечем из-за гари пластика. Ты идешь по городу, людей нет вокруг. Снайпер, он может быть и слева, и справа, где угодно. Под ногами чернота, дышать нечем, ты идешь, стараешься прижиматься к какой-то стенке, перебежками идешь. Повезло — прошел. Не повезло... И очень много тел. Ты просто переступаешь».
Он смог вместе с семьей выехать из Мариуполя в середине апреля. Их дом разрушался из-за обстрелов, в конце концов сгорел. «Проблема в том, что в Мариуполе воды не было, тушить нечем. Мы просто смотрели, как все сгорает», — рассказывает Виктор. В том, что он лишился дома, Виктор винит «азовцев». «Ну хотя бы потому, что они провоцировали. Он же с минометом подойдет там, где ты живешь, выстрелил пару раз и уходит оттуда. То есть провоцирует ответку. И дээнэровцы же понимают, ага, раз ты оттуда выстрелил, они дают ответку, а его уже нет, он уже убежал», — рассказывает он.
После того как дом Владимира сгорел, он с семьей ночевал на улице. «На следующий день начался новый обстрел, и он был очень сильный. И мы увидели, что верующие бегут. Они бежали, все время пели песни про Бога. В России эта организация запрещена, скорее всего, это Свидетели Иеговы были (в 2017 году организация признана экстремистской и запрещена в России). Они прятались в ДК «Молодежный». И мы в чем были побежали вместе с ними под обстрелом», — говорит он. По его словам, никто в Мариуполе, по крайней мере в центральном районе, не знал, есть ли организованная эвакуация. «Говорили, есть зеленый коридор там, есть зеленый там — но никто этим [официально] не занимался. И если бы они (Свидетели. — РБК) не побежали, то и мы б не побежали», — рассказывает он. В итоге 17 апреля они добрались до Володарского — поселка на северо-западном выезде из города, там уже стояли военные ДНР и был фильтрационный пункт. «Нас проверили и посадили в легковую машину до Бердянска», — говорит он. В этом городе живет его брат. 19 апреля он еще раз вернулся в Мариуполь за дочерью, а после они выехали в Россию.
Тематический проект о российской винодельческой культуре, вине и спиртных напитках
