Дневники перестройки: о чем в мемуарах писал помощник Горбачева Черняев
13 января 1991 года
«Не думал я, что так бесславно будет заканчиваться так вдохновляюще начатое Горбачевым. Утомляют растерянность и, увы, беспорядочность в занятиях, какая-то «спонтанность» в делах, а главное — склонность верить «своим» и в конечном счете именно у них искать поддержку (у КПСС!). Все это привело к «спонтанным» действиям десантников и танков в Прибалтике и кончилось кровью. Говорят, в Вильнюсе 180 раненых и 14 убитых за одну ночь! Литовское дело окончательно загубило репутацию Горбачева, возможно, и пост».
30 января 1991 года
«Вообще же политбюро производит странное впечатление, будто партия в подполье. Нахально ведут себя Рубикс, Бурокявичус, качают права. Никто их не одергивает».
1 февраля 1991 года
«Вчера был пленум ЦК. Я не пошел. Противно. Интерес к работе исчез. Сижу, закрывшись в кабинете. Впрочем, ходят послы: английский, итальянский... сегодня были японцы. Стыжу их: «Как же это вы так? Поверили не Горбачеву, а Ландсбергису» (один из участников «Литовского движения за перестройку», председатель Верховного Совета Литовской ССР. — РБК). Прямо-таки истый патриот-горбачевец, а в душе уже не верю ему — не как человеку, а как государственному деятелю. Он импровизирует на очень мелком уровне. В первые два-три года перестройки это было даже хорошо и эффектно, а сейчас гибельно».
19 февраля 1991 года
«Сегодня Ельцин 40 минут говорил в открытом эфире. До этого целый месяц создавался ажиотаж, будто ему, главе России, не дают центрального телевидения. Таким образом, страна была поставлена в стойку: он, спаситель России, скажет о ценах, о референдуме, об армии, обо всем самом-самом. В своем косноязычном стиле, грубо и неловко он это и проделал. Но по референдуму обещал сказать позже, в самый канун. А потом зачитал, видимо, самое главное, ради чего рвался на телеэкран, — текст, заготовленный, очевидно, представителями «интеллектуальной мощи России»: Горбачев обманывает всех, его политика антинародная, на нем кровь межнациональных конфликтов, он развалил страну, виноват в обнищании народа, ничего не выполнил, что обещал. И поэтому он, Ельцин, требует отставки Горбачева. Итак, перчатка брошена с самой большой вышки. Теперь это сказано «на государственном уровне» — от имени России».
25 февраля 1991 года
«Горбачев выдержал испытание Хусейном. Запад не выдержал. Нам Аллах и христианский Господь Бог запишет это. Но и только. Обречены дружить с Америкой, что бы она ни делала. Иначе опять изоляция и все кувырком. Погорят и остатки перестройки. Совсем к ночи затащили М.С. в кабинет к Яковлеву. Были там еще Примаков, Бакатин, я и Игнатенко. Разговор шел высокий, но в исконной российской стилистике: «ты меня уважаешь — я тебя уважаю». Много Горбачев сказал умного, но я не запомнил, ибо был пьян, хотя держался. Он впервые обнял меня «как фронтовика» (а не только Яковлева, как всегда и везде до этого). Был предлог: День Советской армии».
10 июля 1991 года
«Вчера в 10:00, будучи на работе, смотрел по ТВ коронацию Ельцина. Это — не просто новая власть, даже не только новая государственная структура. Это — смена системы... В речи актера и депутата Басилашвили, написанной лейтенантами Ельцина, есть Владимир Святой — Креститель, есть Сергий Радонежский, есть Петр Великий и Екатерина II — создатели государства Российского, того вроде, которое наиболее адекватно нынешней России... Есть «события (!) 1917 года»... Нет Отечественной войны... После Октябрьской революции все черно... все заслуживает только попрания и проклятья».
21 августа 1991 года
«19-го утром, как только по «Маяку» услышал о ГКЧП, стал думать, как мне вести себя с М.С. — ждать, когда позовет? То есть — по прежней субординации? Нет — так нельзя: он должен убедиться в моей верности. И он нуждается в поддержке. Пошел к нему. Долго бродил по дому, пока внучка меня не обнаружила. Привела к деду наверх. Он лежал на постели — после процедуры: ему еще «донатирали» радикулит.
«Ты знаешь, Анатолий, — начал сходу, — когда я разговаривал с этими — ни один мускул у меня не дрогнул. Был совершенно спокоен. И сейчас — спокоен. Я убежден в своей правоте. Убежден, что это — авантюра, и не дай бог — с кровью»...
Помолчал.
«Не удастся им ни навести порядок, ни собрать урожай, ни запустить экономику... Не удастся! Преступная авантюра!.. Думай, что будем делать. Приходи после обеда».
3 ноября 1991 года
«Доклад Ельцина на съезде РСФСР — это, конечно, прорыв. К новой стране, к новому обществу. Хотя все идеи и все замыслы выхода именно «к этому» заложены в «философии» горбачевской перестройки. Но сам он не сумел вовремя порвать со своими привычками, хотя и не раз признавался: «Все мы из прошлого»... Но увы! Не у всех хватило силы порвать с ним до конца, а главное — вовремя! <...> Его доклад — это грудь в крестах или голова в кустах. Но в России всегда так делались большие дела».
10 ноября 1991 года
«Звонит Руцкой, бурно что-то доказывает. М.С. отнял от уха трубку и читает бумаги на столе. Минут десять так «слушал»! Потом говорит: «Александр, успокойся, ты не на фронте — обложить со стороны гор, окружить, блокировать, чтоб ни один чеченец не прополз, Дудаева арестовать, этих изолировать. Ты что? Не сечешь, чем это кончится?.. У меня вот информация, что никто в Чечне указа Ельцина не поддерживает. Все объединились против вас, не сходи с ума». Руцкой опять долго бурно говорит. М.С.'у надоедает: «Ладно, пока». Кладет трубку. Мне (про Руцкого): «Хороший, честный парень... Но до политики таких близко нельзя подпускать».
8 декабря 1991 года
«Полночь. Только что — радио: Ельцин, Кравчук, Шушкевич объявили о прекращении существования Советского Союза как субъекта международного права, о недействительности всех законов, относящихся к нему как государству. Договорились, как совместно финансировать оборону... И экономический механизм — в течение декабря. А я только что слушал — полтора часа — записанное вчера интервью М.С. (по украинскому ТВ), где он яростно и страстно доказывал, что «разойтись» невозможно и что отказ от Союза — гибель для всех. Интервьюеру-хохлу слова не давал вставить... И что он через головы «этих новоявленных политиков, возникших за два года», обратится к народу, и будто у него есть еще «средства», «о которых он сейчас говорить не будет!».
Словом, с этого момента я живу в другом государстве — России, и я в ней уже фактически безработный».
«К вечеру позвал меня [Горбачев]. Печальный. Расспросил о впечатлениях от российского парламента, который ратифицировал Беловежское соглашение... Подивился оскорблениям космонавта Севастьянова, заявившего с трибуны парламента: документ слабый, но хорошо, что «эра Горбачева» кончилась. Мелкий пустой народ!.. Эра Горбачева только начинается!»
22 декабря 1991 года
«Вчера состоялся алма-атинский погром. Поворот, видимо, сопоставимый с 25 октября 1917 года и с такими же неопределенными последствиями. Горбачева просто грубо скинули. Даже не приняли специального документа об «упразднении» его как главы государства. К Николаю II хоть посылали «авторитетную делегацию» Думы с просьбой о «сложении с себя», об отречении. А Горбачеву — лишь на пресс-конференции Ельцин, отвечая на вопрос, объяснил: да, обсуждали его судьбу, не будем поступать так, как раньше с нашими вождями: хоронить, потом перезахоранивать, объявлять преступником. Будем — как в цивилизованном государстве. Определили ему материальное содержание и «вообще» его «положение после отставки». И произошло это, кстати, ровно четыре месяца спустя после путча и в день рождения Сталина! Советского Союза больше нет».
30 декабря 1991 года
«Вчера Ельцин произнес новогоднюю речь. Можно бы и согласиться, если бы «сообщил», кому он обязан тем, что может именно так выступать и так «вести дело»... Но — ни слова... Напротив, оставили, мол, мне Россию, будто в ней 70 лет хозяйничал враг... А в Минске — все гладко, но ничего не получается из Содружества, которое лишь ширма для развала Союза».