Борис Титов – РБК: «Бежать надо вправо, бежать надо в бизнес»

Бизнес-омбудсмен Борис Титов (Фото: Олег Яковлев / РБК)

— Вы президентский омбудсмен, поэтому говорят, что проект правой партии вообще и вашего возвращения в политику в частности долго прорабатывался в Кремле. Как это происходило?

— Конечно, есть управление внутренней политики [президента], которое должно думать о том, как на политическом спектре должны распределяться силы, как интересы тех или иных сил защищены. Это их работа. Поэтому, конечно, они обсуждали разные варианты создания и развития различных политических структур.

Ведь какое-то время назад правые ушли с горизонта. Выход Михаила Дмитриевича [Прохорова] в этом направлении оказался неудачным, так же как и мой выход до этого (в 2011 году Титов покинул пост сопредседателя «Правого дела», его ненадолго возглавил Прохоров. — РБК). Но мне кажется, что к тому моменту еще в самом обществе не созрел запрос на правых. Левый СССР, конечно, плохо, но и правые в 1990-е совсем не здорово — у людей возникла политическая апатия, тем более все жили хорошо и без всякой политики. Но все меняется. Ситуация с нефтью, санкциями, более активная политическая позиция на внешнем рынке, с одной стороны, удовлетворяет наши амбиции великой державы, но, с другой стороны, создает очень серьезное давление на экономику страны. Сейчас начинается период реального ощущения кризиса: компании начинают буксовать, люди экономят на самом основном. Наступает момент, когда все начинают чувствовать кризис на своем кошельке. Все понимают, что ближайшие несколько лет точно не станет лучше. У основной партии, которая думает только о происходящем сегодня, уже не так все хорошо. И появляется потребность в политических идеях. А люди начинают искать какие-то решения, думают, куда бежать — влево или вправо. Поэтому сегодня нужна партия, которая скажет: бежать надо вправо, бежать надо в бизнес, в конкуренцию, рыночную экономику, а не назад.

— Вы уходите от вопроса про Кремль.

— Нет, так, конечно, чувствует и управление внутренней политики администрации президента. И начинаются разговоры, обсуждения. Честно говоря, меня звали еще в «Гражданскую платформу». Мне позвонили в прошлом году и сказали, что скоро будет съезд этой партии.

— Это было после того, как Прохоров вышел из партии?

— Да, речь шла о съезде в апреле прошлого года (лидером был избран Рифат Шайхутдинов. — РБК). И я не пошел на этот съезд. Я не очень понимаю ситуацию и позицию этой партии. Но потребность в правой партии была, и обсуждения продолжались. Я ведь сам внутренняя политика. У меня куратор как у омбудсмена — [первый замруководителя администрации Вячеслав] Володин. Конечно, мы встречаемся и обсуждаем разные вопросы. Говорили о состоянии правого фланга. В таком обсуждении все и родилось, мы начали двигаться вперед. И по-прежнему мы находимся в координации.

— Президентский омбудсмен должен просить у президента разрешение на то, чтобы возглавить партию?

— Я пока не встречался с президентом по этому поводу. По закону формально разрешение не нужно. Но я обязательно должен проговорить эти темы. Но думаю, поскольку управление внутренней политики — мой куратор как омбудсмена, ​ то никаких вопросов не должно быть.

— Даже при поддержке Кремля правая партия все равно непопулярна в России. На что вы рассчитываете?

— Мы смотрим старые исследования и делаем новые исследования. По одному из них за партию с западными ценностями проголосовали бы сегодня 7%. Плюс еще 20% подумали бы о том, чтобы проголосовать за такую партию. Другое дело, что этот электорат делится примерно напополам. На тех, кто вообще никогда не будет сотрудничать с этой властью. Мы условно называем этот электорат «Крым не наш». И на тех, кто готов сотрудничать ради того, чтобы менялась страна. Они понимают, что, если идти на конфронтацию, это приведет к тому, что будет еще хуже. В итоге 10–12% тех, кто категорически против, и 10–12% тех, кто готовы к сотрудничеству, но приверженцы либеральных западных ценностей.

— Будете пытаться привлекать первых?

— Эта группа в последнее время очень негативно настроена. Они в основном все отрицают. Но это создается политиками, которые представляют интересы этой группы. Мы думаем, что будет достаточно много людей, которые поддержат программу «Экономика роста», которую мы предлагаем. Желающие изменений уйдут из этого негатива и пойдут за нами.

— Так сколько вы в итоге хотите получить на думских выборах?

— Мы люди амбициозные, но реалисты. За несколько месяцев до выборов невозможно собрать всех. Бывают такие реактивные голосования на нового, но наша задача — пройти пятипроцентный барьер. Наша задача — сформировать в Думе фракцию. И начать работать, используя и этот инструмент тоже.

— Нынешний лидер партии Вячеслав Маратканов останется в руководстве?

— Мы предложим избрать его в президиум федерального политсовета (на съезде партии 29 февраля. — РБК).

— А кого еще?

— Мы же не меняем устав на этом съезде. Там должны состоять три человека. Если изберут, то это будут председатель партии, то есть я, заместитель, которым станет [глава аппарата бизнес-омбудсмена Татьяна] Марченко, и Маратканов.

Бизнес-омбудсмен Борис Титов

(Фото: Олег Яковлев / РБК)

«Они сидели и ждали финансовых отношений»

— Вы уже упоминали Михаила Прохорова и его опыт в «Правом деле». Что все-таки ему не удалось?

— Прохоров пришел в ту партию, из которой ушел я. Там было нелояльное большинство региональных организаций и членов федерального политсовета. У нас с ними не получилось договориться. Я Прохорову сказал: «На следующий день, как ты придешь в партию, забудь, что ты миллиардер. Деньги тут по большому счету решают мало». Но он не учел достаточно сложную ситуацию с точки зрения отношений с людьми. В итоге они его и отставили.

— Так это региональные отделения его отставили или это сделала администрация президента?

— Я свечку не держал. Наверно, это были те люди, которые могли соглашаться с Кремлем, когда был инициирован вопрос о его отставке. Но я думаю, что многие действовали искренне. Прохоров далеко не всем нравился. Они говорили, что Прохоров не выстроил финансовые отношения с каждым, а они как раз сидели и ждали финансовых отношений.

— Вы сделали выводы из этой истории? У вас уже тоже появляются недовольные региональные отделения. Зачищаете их?

— С этим мы боремся сейчас. Не хотим, чтобы было дежавю. Мы должны быть командой единомышленников. Но в первую очередь партия должна строиться снизу — от членов. Финансирование должно идти снизу, а не сверху. Поэтому у нас все будут платить членские взносы. Делегаты сейчас едут на съезд за свой счет. Они должны понимать, что партия — это не кормушка.

— Так что вы делаете с недовольными региональными отделениями?

— Мы не говорим о недовольных, мы говорим о неактивных — тех, кто ничего не делает. У нас было порядка 20% таких организаций. Мы с ними расстаемся — мы их переформатируем, туда вступают новые члены и избирают новых руководителей.

Что касается краснодарского отделения (выступало против прихода Бориса Титова. — РБК), то там примерно пять человек, все состоят в одном отделе одной государственной организации.

— Зачистили?

— Пришлось реагировать.

«234 проблемы упираются в неправильное управление»

— Сейчас вы работаете у президента, а хотите переходить в Госдуму, которая, как все знают, ровным счетом ничего не решает. Вы разочаровались в работе омбудсменом?

— Мы слышим много красивых слов, прежде всего от правительства, но зарубают одну за другой наши инициативы. 234 инициативы, которые были в последнем докладе уполномоченного, из них реализовано совсем немного. Я думаю, что институт уполномоченного нужен. Кое-что мы сделали: создали механизм работы института, мы и амнистию провели, мы помогли многим по уголовным делам, начали решать многие системные вопросы. Но не могу сказать, что мы очень далеко продвинулись вперед.

— Почему?

— 234 проблемы упираются в неправильное управление. Например, система визирования. Надо три раза завизировать одно поручение, прежде чем председатель правительства даст поручение на его выполнение. То есть те, кому дают поручение, должны его завизировать. И если нет визы, то ничего не будет. Причем визу не дает условно молодой чиновник 25 лет, который не видит картину и не визирует просто потому, что ему что-то показалось. В общем, приходит понимание, что без крутых изменений в экономической политике ничего не происходит. Можно заниматься малыми делами, но не решается проблема в целом. Для этого надо отойти немного в сторону. Политическими средствами, извне давить на власть, чтобы была принята новая система управления и программа развития.

— Вы искренне считаете, что в Думе у вас будет больше влияния, чем на посту омбудсмена?

— Принятие новой экономической программы через институт уполномоченного или институты, которые работают с правительством, просто невозможно. А Дума — это очень полезно. Потому что даже чисто технически сегодня мы идем в правительство с инициативами, а правительство ставит барьер, и «Единая Россия» в этом случае ничего сделать уже не может. Даже не выносит вопрос на голосование. Если будет фракция, то мы пойдем прямо в Думу, и нас будет мало волновать виза правительства.

— А чего может добиться маленькая фракция?

— У партии, если она будет поддержана людьми, будет очень большое влияние. Власть ориентируется на тех, кого поддерживают люди.

«Что касается финансового блока — здесь просто стена»

— Давайте подробнее теперь поговорим о ваших претензиях к правительству, помимо того что они не слушают вас.

— Правительство вообще практически остановилось. Кризис повлиял, как такой шок. Идут накатанные реакции предыдущих лет, и не могут остановить их: «Платон», введение кассовой техники для бизнеса, вопросы регулирования сельского хозяйства. В кризис нельзя этого делать ни в коем случае. А все новое правительством не принимается.

— Вы считаете, что правительство бездействует?

— Вначале реакция на кризис была, как в 2008 году — дать денег банкам, и все раскрутится. Не было понимания, что это системный кризис, а не локальный. И поэтому они считали, что надо заткнуть дыры деньгами и все пойдет нормально. А когда они заговорили о том, что кризис системный, то реакция была просто смешной: давайте писать «Стратегию-2030». Мы были на комиссии, которая этим занимается, и смеялись. Они обсуждают на комиссии, какой образ жизни человек будет вести в 2030 году: то ли он будет летать на дронах, то ли плавать под водой. А сегодня нужна среднесрочная программа экономического развития. Надо быстро решать и выходить на новую модель экономического развития.

— Правительство ничего не делает, хорошо. А президент? Вы же уполномоченный президента.

— Каждый отвечает за свое направление. Я могу сказать, что, когда приходишь к президенту, он дает много поручений с очень жесткими резолюциями, которые потом не выполняются. Я не думаю, что такое возможно в политической сфере, я не думаю, что это возможно в военной сфере. Но когда касается экономических вопросов — так и происходит. Вот он дал поручение самозанятых сделать (речь идет о введении патентов и регистрации в качестве ИП самозанятых предпринимателей. — РБК). Мне он дал поручение сформировать рабочую группу, но нет самозанятых. Ни Минфин их не сделал, ни вице-премьер [Игорь] Шувалов их не сделал, у которого проходили совещания. Премьер как председатель партии «Единая Россия» объявляет, что у нас будут самозанятые, а одновременно за несколько дней до этого решение переносится на июль-месяц. Два с лишним года мы об этом говорим, но нет решения.

А что касается финансового блока — здесь просто стена. Мы слышим только: «Президент, давайте нам денег, чтобы выполнить антикризисную программу». Конечно, хорошо, когда финансовый блок думает, чтобы свести дебет с кредитом. Но экономический блок вообще не говорит ни о какой программе развития. Надо думать не о том, как затыкать дыры по-новому, а как зарабатывать по-новому. Но об этом в правительстве не говорят, только ничего не делают.

— А Путин?

— Пока он находится под влиянием той экономической политики, которая реализуется сегодня. Он находится в старой догматике, поддерживает деятельность Центрального банка. Он за то, чтобы у нас съеживалось все, то есть за то, чтобы денежная масса была под контролем. Эта политика была нужна на определенном этапе, но не сейчас. В общем, пока до конца мы не донесли до президента наши идеи. Надеемся, что в ближайшее время сможем доложить их ему.

— Но президент же поддерживал вашу идею о создании высокопроизводительных рабочих мест.

— Да, он внес это в майские указы. И все растворилось. Правительство опять съело это.

— Правительство надо отправить в отставку?

— Я считаю, что наша задача не в том, чтобы менять правительство, как сейчас кричит «Справедливая Россия». Поменять этих людей — это тоже серьезная угроза, потому что они знают, как чинить дыры в трубах, как делать так, чтобы сеяли зерно. В меньшем составе в усеченном виде текущими проблемами они могут заниматься и дальше. Они специалисты в этом смысле. Но развитие у них нужно отобрать. Нужен отдельный институт развития — он существовал во всех странах, которые добились экономического успеха. Они отделяли управление текущим состоянием от управления развитием.

Бизнес-омбудсмен Борис Титов

(Фото: Олег Яковлев / РБК)

«Самая низкая инфляция — на кладбище»

— Ключевым элементом вашей программы «Экономика роста» является идея о том, что российской экономике катастрофически не хватает денежных ресурсов, и в условиях кризиса можно и нужно проводить количественное смягчение — наращивать денежное предложение. Объясните, как вы собираетесь вливать деньги в экономику.

— Во-первых, мы говорим о 1,5 трлн руб. в год. Это не гигантская сумма для экономики. 1,5 трлн, которые по специальным каналам будут доставляться в софинансирование конкретных инвестиционных проектов. Причем не таких как «Москва — Казань» — такие проекты и сейчас финанcируются за счет существующих механизмов. Мы говорим о тысячах проектов — от сыроделен до машиностроительных предприятий, которые делают, например, автомобильные комплектующие. Лесной комплекс, сельское хозяйство. Говорят: «Таких проектов у нас нет». Неправда, они есть! Посмотрите на Фонд развития промышленности — в нем заявок на 600 млрд руб. Такие проекты проходят специальную оценку, которая работает на уровне лучших инвестиционных банков. Есть два механизма. Один — через рефинансирование таких институтов, как Фонд развития промышленности. Дайте в фонд еще 500 млрд в год, с нормальным процентом возвратности — на уровне лучших инвестбанков — он справится с задачей по финансированию большого количества проектов. Второй путь — рефинансирование банков. Схема достаточно сложная, но в общем итоге можно использовать залоги под проектные облигации, софинансирование с инвестором, который должен вложить не менее 15%, софинансирование с коммерческим банком, гарантийное агентство.

— Вы говорите о тысячах проектов, а будет ли спрос на их продукцию? Падают доходы населения, внутренний спрос снижается…

— Надо искать ниши, которые мы можем освоить с учетом новых экономических реалий. Спрос снижается, но он все равно есть. За счет повышения производительности труда, внедрения новых технологий, повышения конкурентности товара на внутреннем рынке мы можем убрать часть импортного товара. С другой стороны, в стране снижаются издержки, цена на газ, зарплаты, появляется ниша экспорта. К примеру, многие автомобильные компании уже начинают поставлять машины на экспорт. Сельское хозяйство до сих пор далеко не освоено. И, конечно, инфраструктура и стройка. Сегмент дешевого жилья по-прежнему растет: стройка идет, квартиры продаются. Потенциал этого рынка огромен.

— У нас по итогам прошлого года инфляция была на двузначном уровне. Даже по «связанным» каналам эта денежная эмиссия выйдет в экономику, ведь на эти деньги будет закупаться оборудование, платиться зарплаты…

— [Экс-министр финансов Алексей] Кудрин тоже в свое время объяснял: когда вы инвестируете в экономику, инфляция повышается. Какой вывод? Кудрин выбирал путь «закрыть все и не развиваться», и [председатель ЦБ Эльвира] Набиуллина сегодня тоже выбирает этот путь. Да, на экономическом росте инфляция может быть немного выше, чем обычно. И это нормальное явление! Вопрос инфляции вообще выдуман у нас в стране, он абсолютно неправильно трактуется, и в том числе неправильно доносится президенту, который говорит: «У нас высокая инфляция в стране, поэтому мы не можем проводить количественное смягчение». Это не так: у нас сейчас монетарная инфляция — не инфляция вовсе, а дефляция.

— Но человек, который идет в магазин, он с какой инфляцией сталкивается?

— На нем 1,5 трлн руб. в год никак не отразятся. Потому что инфляция не вырастет — ни на копейку. Сегодня денежный спрос, монетарная инфляция идут вниз. У нас cost inflation (инфляция, порождаемая ростом издержек производства. — РБК) очень большая, за счет курса рубля из-за падения цены на нефть. Поэтому надо снижать издержки, для того чтобы предприятия могли не повышать цены. Во всех странах, где происходило «экономическое чудо», делали приблизительно одно и то же: начинали с увеличения денежного предложения в экономике. После этого идет приток инвестиций, затем — снижение инфляции. А мы считаем, что надо сдерживать денежную массу. Самая низкая инфляция — на кладбище. Если такая политика будет продолжаться, у нас выход только один — в Советский Союз. И все наши видные либералы, западники, ведут нашу страну прямым ходом в Советский Союз.

«Правоохранители, скорее, отрабатывают номер»

— Как вы считаете, арест Дмитрия Каменщика, владельца аэропорта Домодедово, на фоне общего роста количества уголовных дел против бизнесменов — это единая позиция нынешней власти? Или силовики просто выполняют какие-то частные заказы?

— Силовики держат порядок. У экономистов задача — держать экономику, у силовиков — держать порядок. По-видимому, они так же держат порядок, как наши экономисты. У них есть неправильное понимание того, как это надо делать. Есть, конечно, коррупционная составляющая, но сейчас все больше идеологического отношения к бизнесу. Кстати, очень большое количество дел в основе своей имеет конфликт между бизнесом: когда начинается какая-то дележка и каждый тянет на свою сторону правоохранителей. И многие правоохранители поэтому исходят из того, что бизнес у нас якобы нечестный.

— Ситуация с Каменщиком — тоже идеология? Вы не усматриваете здесь параллелей с «Башнефтью»?

— Все кричат, что это «наезд» с целью отнять бизнес, но сам Каменщик об этом не говорит. Правоохранители, скорее, отрабатывают номер: увидели, что прошло пять лет с теракта, годовщина, а никаких мер не принято. И это такая отработка, реакция на то, что нужно все-таки что-то делать. Мне кажется, это стандартное поведение наших чиновников, для того чтобы просто прикрыть свою «эффективность».

— При нынешней международной ситуации вокруг России вы верите, что инвесторы будут к нам возвращаться? Насколько вообще согласны с внешней политикой России?

— Если бы у нас сохранялся сильный внутренний рынок, мы бы сейчас не чувство​вали никакого оттока инвесторов. Если в России будет выгодно вести бизнес, никакие санкции нам ничего не перекроют. Это вторично для нашей экономики по сравнению с собственными экономическими проблемами. В нашей программе «Экономика роста», конечно, зафиксировано, что нужна «перезагрузка», нужно обязательно уходить от санкций, иначе у нас просто технологий не хватит.

— «Перезагрузка» возможна в нынешних обстоятельствах?

— Уже идет пересмотр политики. Мы выходим на решение вопроса по Украине, мы выходим на решение вопроса по Сирии. На самом деле есть диалог, и мы друг друга понимаем. Они [США] должны были реагировать [на украинский кризис], они отреагировали таким образом — ввели санкции. Сейчас конфронтация постепенно уходит, исходя из наших общих взаимных интересов, в частности по Сирии. И про Крым уже все забыли. Я думаю, что будет совместное компромиссное решение по Крыму. На Западе ведь принимают решения, когда видят поддержку своих народов. Но абсолютному большинству людей на Западе понятно: это миф, что оторвали Крым от Украины. Кто хоть чуть-чуть знает про Россию, про Советский Союз, понимает, что Крым — это Россия. И западные правительства против общественного мнения в своих странах не пойдут.

— То есть во внешней политике мы идем к улучшению?

— Это однозначно. Мы идем к улучшению ситуации с Западом. «Чтобы объединиться, надо размежеваться». Видите, классик по-прежнему живет в нашем сознании и будет жить всегда (смеется).​