Поможет ли план Путина установить мир на Украине?

Фото: Евгений Егоров

Урегулировать украинский конфликт на основе предложений Владимира Путина возможно. Но шансы на это пока невелики: вероятнее, что стороны используют перемирие только для подготовки к новым военным действиям.

3 сентября произошло событие, которое может стать переломным в истории украинского кризиса: Владимир Путин впервые публично вступил в переговоры с Петром Порошенко по содержательным (как стало модно выражаться, «субстантивным») вопросам урегулирования ситуации. Разумеется, ни о каком урегулировании не могло быть и речи, покуда ключевой участник конфликта, полностью отрицая свою к нему причастность, отказывался выдвинуть свои условия публично.

Возможно, что за кулисами переговоры между Путиным и Порошенко шли уже давно. Скорее всего, они начались сразу же после украинских выборов. Однако публичность придает процессу совершенно новое качество. С этой точки зрения поспешное уточнение пресс-службы российского президента, что Россия стороной конфликта не является и договариваться ни о чем не может, следует рассматривать как дань политической риторике вчерашнего дня. Разумеется, в дальнейшем эта двусмысленность еще скажется на ходе переговорного процесса. Но сейчас важнее то, что публичный прямой диалог все‑таки начался.

Поскольку и обстоятельства выдвижения плана Путина, и перспективы его реализации можно понять лишь в контексте недавних событий на поле боя, договоримся о способе описания этих событий. 24–25 августа в ходе войны произошел перелом. На Украине и во всем мире полагают, что он стал результатом значительного расширения прямого военного участия России в конфликте. Российские СМИ, как правило, объясняют его улучшением качества командования у ополченцев, неожиданным подъемом их морального духа и тому подобными нематериальными факторами. Не желая навязывать читателю одну из этих точек зрения на события, я буду называть их просто эскалацией.

Хотя эскалация стоила Украине и России довольно дорого, ее объективная роль — скромная. По сути дела, она лишь ускорила развитие событий. План Порошенко, принятый сразу же после его прихода к власти, исходил из правильной идеи, что без перекрытия украинско-российской границы никакие военные успехи Украины не могут положить конец конфликту. Открытая граница предоставляла ополченцам неограниченные ресурсы для продолжения войны. Но план Порошенко провалился. Границу перекрыть не удалось.

В результате перспективы взятия Донецка и Луганска, да и вообще военного разрешения конфликта в пользу Украины, стали блеклыми. Вероятно, при естественном развитии ситуации ее тупиковый для Украины характер был бы осознан где‑то к середине сентября. В условиях эскалации понимание пришло скорее. При этом эскалация подвела Россию под новую серию санкций, нанесла колоссальный удар по партнерству между Путиным и Ангелой Меркель (которой, видимо, постепенно надоедает из раза в раз прикрывать своего русского партнера) и послужила поводом для значительного расширения присутствия НАТО в Восточной Европе. Россия оказалась в положении, когда без минимально правдоподобного стремления к миру уже не обойтись.

На консультациях в Минске 29 августа представители ополченцев пошли дальше Путина в проговаривании тех условий, которые Москва могла бы счесть приемлемыми для окончательного урегулирования. Убедившись, что мир не реагирует всерьез на предложения, озвученные второстепенными игроками в присутствии экс-президента Украины Леонида Кучмы, посла Михаила Зурабова и вечно удивленной Адельхейд Тальявини из ОБСЕ, ополченцы сообщили, что не то имели в виду. Но как прелюдия к плану Путина, эти предложения заслуживают внимания.

Ведь с той самой «субстантивной» точки зрения план очень прост. Во-первых, ополченцы должны прекратить наступательные действия на донецком и луганском направлениях. Во-вторых, украинские войска должны отодвинуться от этих городов на расстояние дальнего выстрела (видимо, не менее тридцати километров) и прекратить их бомбардировки с воздуха. Фактически речь идет о проведении демаркационной линии между примерно 70% территории двух областей, ныне находящихся под контролем Украины, и примерно 30%, которые ныне контролируются (или после неизбежной окончательной ликвидации «котлов» будут контролироваться) ополченцами.

При всей их привлекательности с гуманитарной точки зрения эти два пункта ничего не дают с точки зрения политической. Если исходить из перспективы превращения демаркационной линии в подобие фактической границы между Индией и Пакистаном в Кашмире, то для Украины это означало бы аннексию еще одной части ее территории, на что она пойти не может, а России пришлось бы взять на полное содержание абсолютно разоренный, требующий колоссальных финансовых вливаний край. Отказ от политического влияния на Украину стал бы окончательно свершившимся фактом. Поэтому понятно, что план Путина требует продолжения, о возможном направлении которого мы как раз и узнали из августовских предложений.

А они, по сути, сводились к тому, чтобы реинтегрировать Донецкую и Луганскую области в состав Украины путем предоставления им особого статуса, то есть прежде всего путем сохранения тех структур власти и собственности, которые существуют там сейчас. Ведь «народные республики» структурами власти не являются. Это военные организации. И в той мере, в какой на их территории вообще осуществляется какой‑то политико-административный контроль, он принадлежит местным администрациям, сформированным еще при Викторе Януковиче.

Вторичной легитимации этих структур послужило бы то, что ополченцы назвали «свободными выборами». Выборы, естественно, прошли бы по давно усвоенным на востоке Украины правилам, похожим на российские. Это полностью восстановило бы власть традиционных для региона правящих групп. Самим ополченцам нашлось бы место разве что в качестве депутатов. Губернаторами или главами исполкомов стали бы другие люди, ныне находящиеся в тени. На это Киев вполне мог бы согласиться. Можно было бы даже сохранить за Донецком и Луганском гордые имена «народных республик» в составе Украины. Не в названиях дело.

Другие пункты не так важны. Во-первых, ополченцы хотели бы гарантий от преследования не только путем амнистии — это само собой, — но и за счет независимости от Киева в формировании органов суда и прокуратуры. Это могло бы быть приемлемо для украинских властей, хотя и не очень важно для Москвы. Во-вторых, они хотели бы официального статуса для своих вооруженных формирований. Конечно, на сохранение «армии Новороссии» Киев никогда не согласится, но признать часть этих формирований в качестве территориальных подразделений национальной гвардии было бы вполне реально. И, наконец, ополченцы предлагали предоставить востоку некие привилегии в области внешнеэкономической деятельности. Это вопрос уже не столько к Киеву, сколько к Евросоюзу. И вопрос, полагаю, вполне поддающийся решению.

Такой вариант плана Путина (назову его «план Путина — плюс») вполне может стать основой для долгосрочного урегулирования. К сожалению, возможен и «план Путина — минус», в рамках которого перемирие будет использовано сторонами только для подготовки к новому раунду военных действий. Шансы на то, что «план — плюс» возобладает прямо сейчас, невелики. И это печально, потому что за месяцы (если не годы) топтания на месте и России, и Украине придется заплатить кровью.