Глава «Кризисного центра» — о связи насилия, бодипозитива и локдауна
Число обращений в петербургскую общественную организацию «ИНГО. Кризисный центр для женщин» по итогам 2020 года выросло на 53%, рассказала руководитель центра Елена Болюбах. Случаи домашнего насилия участились, а его характер стал жестче. По словам Болюбах, психологи и юристы не ожидают спада числа запросов от пострадавших женщин в 2021 году. В интервью РБК Петербург она рассказала, почему меняется характер домашнего насилия, как оно связано с пандемией и с бедностью, важна ли эта проблема для феминистского движения, и страдают ли от насилия в парах мужчины.
Насилие стало жестче
— Прошлой весной в период локдауна правозащитники отмечали резкий рост числа случаев домашнего насилия. Какова ситуация в начале 2021 года?
— В начале года мы не видим спада обращений. Конечно, пик обращений приходился на апрель и май, но сейчас ситуация не отличается от ноября — декабря 2020 года. Многие люди ещё не вышли из режима самоизоляции, часть окончательно перешла на удалённую работу. Мне кажется, что ожидать уменьшения числа запросов нам не стоит — за весь период работы центра годовое количество обращений никогда не падало.
— Почему?
— За последние годы, в том числе благодаря нашим усилиям, в Петербурге проведена огромная просветительская и профилактическая работа, из-за чего женщины стали чаще распознавать маркеры насилия, и, соответственно, чаще обращаться за помощью. Мы также отмечаем, что женщины стали чаще распознавать насилие на ранних этапах.
— Как менялись уровень и характер домашнего насилия в Петербурге в течение 2020 года, и какая динамика сейчас?
— По нашим данным, увеличилось количество случаев жесткого насилия. Мы здесь видим такую закономерность: те, кто уже применял насилие в партнерских отношениях, но не в жестких формах — избиения и пыток, сейчас начали это делать. С началом самоизоляции ощущение того, что женщине некуда уйти, развязывало руки и, увы, давало чувство абсолютной безнаказанности тем, кто уже совершал насилие или был к нему склонен. Но случаев, когда в паре вообще не было насилия, а во время самоизоляции оно появилось, очень мало.
Мы знаем, что насилие циклично, что на определенном цикле оно становится жестче. Многие женщины тоже это понимают, и когда чувствуют, что партнер близок к такому циклу — уходят к родителям или подругам. А в период самоизоляции женщинам некуда было уйти.
— Есть ли рост по другим видам насилия?
— Заметно выросло число случаев психологического насилия — оскорблений, унижений — и случаев экономического насилия.
— В чём заключается экономическое насилие?
— Некоторые люди в пандемию потеряли работу, или существенно сократился их доход. В наших примерах, это в основном люди из сферы услуг. Они попали в экономическую зависимость от своих партнёров. На этой почве возникают шантаж и угрозы: «Я зарабатываю деньги, поэтому ты будешь делать то, что я скажу, мы будем покупать домой то, что я захочу», и т.д. Бывают случаи, когда женщина зарабатывает больше, но свои сбережения передает партнеру. Есть определенный семейный уклад, при котором контролировать расходы может один человек. Иногда это мужчина, который склонен к насильственному, манипуляторному поведению.
Стресс и бедность
— Так все-таки, прямо ли связаны пандемия и рост насилия? Насилие, как вы отметили, было в проблемных парах и до пандемии.
— Связь, безусловно, есть. Самоизоляция для многих людей стала причиной длительного стресса.
— Что больше повлияло — то, что люди стали больше времени проводить дома и у них обострились накопленные проблемы в отношениях, или в том, что ухудшилось материальное положение?
— Это взаимосвязано. Определяющий фактор — психологическое состояние населения. Оно ухудшилось. В прошлом году мир резко стал небезопасен. Появился страх выходить из дома, усилился экономический страх — потери работы, снижения дохода. Рост тревоги выливается в рост насилия.
— Можно сказать, что чем ниже доход семьи, тем выше риск домашнего насилия?
— Это неверное утверждение. Экономические проблемы провоцируют тревожность, которая не связана напрямую с уровнем дохода. Домашнее насилие бывает в разных слоях общества. Есть семьи, которые могут жить на очень небольшие деньги, но при этом члены семьи бережно относятся друг к другу. Стремление контролировать и подавлять другого человека возникает не из-за низкого дохода. Мы встречаем жесткое насилие в семьях и среднего, и высокого достатка.
— Есть мнение, что причина насилия в семьях — алкоголь.
— Не могу согласиться. Социологи проводили исследование на эту тему. Они исходили из гипотезы, что в семьях, в которых партнёры перестанут употреблять алкоголь, уровень насилия снизится. Гипотеза не подтвердилась. В некоторых случаях насилие может приобрести другие формы — не побои, а постоянное психологическое насилие, например. Или кто-то из партнёров может переключиться на детей, уже к ним применяя насилие. Но проблема сохраняется, потому что корень домашнего насилия — не в алкоголе.
О роли бодипозитива
— Судя по публикациям в соцсетях, для представителей феминистского движения домашнее насилие сейчас — не приоритетная тема. Есть ощущение, что феминизм в России больше посвящен бодипозитиву, праву женщин на карьеру и пр.
— У феминизма много мировоззренческих слоев. Но мы точно не можем сказать, что феминистки — это те, кто не возражает против домашнего насилия. К тому же, бодипозитив и борьба с домашним насилием взаимосвязаны.
— Каким образом?
— Сейчас мы прошли путь принятия бодипозитивной повестки — этот вопрос, действительно, широко обсуждался и обсуждается в обществе. И девушка, которую партнер стыдит за лишний вес или любое несоответствие классическим стандартам (а они еще и меняются, им крайне сложно соответствовать), прочитает блог на тему бодипозитива и скажет: «Со мной все хорошо — значит, не хорошо с ним». А чем больше у женщины самоуважения и уверенности в себе, тем больше вероятность, что она будет защищать свои права и в ситуации с насилием.
А ещё, мне кажется, что постоянно читать о партнерском насилии трудно и страшно. Вот представим: заходит человек в социальные сети, и весь пул феминисток рассказывает ему только страшные истории. Это важно и нужно делать, но если всё информационное поле будет забито таким контентом, то мы рискуем добиться отторжения самой проблемы насилия.
В насилии обвиняют пострадавшую
— Ранее вы говорили, что мало женщин сообщает о случаях домашнего насилия над ними. Почему?
— Главная причина, по нашему опыту, — боязнь, что в насилии обвинят саму пострадавшую. Общественная дискуссия все время крутится вокруг того, что же женщина делает не так. Это очень устойчивая модель. Она основана на идее, что сор из избы выносить нельзя, и что женщина — хранительница очага, именно она ответственна за мир в семье, равно как и за его отсутствие. Изменить эту норму за 10-15 лет — это тот период, когда о проблеме стали публично говорить, — очень трудно. Конечно, сейчас мы слышим больше разговоров о том, что все не так, что за насилие несет ответственность тот, кто его совершает. Но чтобы большинство людей приняли эту точку зрения, должно пройти ещё много времени.
И вторая причина — женщина не всегда понимает, что происходящее с нею — это насилие. Например, когда партнёр запрещает вам надевать ту или иную одежду, запрещает ходить на встречи с друзьями или встречаться с родственниками, контролирует переписку в телефоне — это на ранних этапах может ошибочно трактоваться как забота. Но на самом деле, такая ситуация — уже серьезный повод проконсультироваться со специалистом, либо выйти из отношений. Всё, что я перечислила, — это насилие, которое потом может перейти в жёсткое насилие. До недавнего времени большинство женщин считали поводом для обращения за помощью только случаи побоев.
Помощь государства
— Легко ли в Петербурге пострадавшим от домашнего насилия получить помощь государства?
— Да. Это удивительно, но в Петербурге больше отделений помощи женщинам, находящимся в трудной жизненной ситуации, чем в любом другом российском городе. У нас в каждом районе есть отделение помощи женщинам. В восьми районах города есть социальные квартиры — убежища для женщин, которые находятся в ситуации насилия, угрозы жизни.
— То есть, можно в любой момент позвонить в такой центр и получить социальное жильё?
— Не совсем так. Нужно будет собрать пакет документов, процесс их сбора займёт примерно неделю.
— Что делать страдающим от насилия целую неделю? И что делать в ситуациях, как весной 2020 года, когда в Петербурге были закрыты на карантин все социальные квартиры?
— Обращаться в НКО, в том числе, наш центр. Весной 2020 годы мы выступили инициатором беспрецедентной коллаборации с отельерами города, которые предоставляли «горячие койки» клиенткам нашего центра. Это очень помогло в период самоизоляции. С одной из сетей апартаментов мы сотрудничаем по сей день. Туда мы можем буквально через пару часов после обращения разместить пострадавшую женщину на неделю, пока она готовит документы.
— Какую ещё роль играют общественные организации в помощи пострадавшим от домашнего насилия?
— Нам известно, что, к сожалению, ни одно городское отделение помощи женщинам не обладает ресурсами, чтобы активно развивать онлайн-сервисы психолого-правовой помощи или привлекать адвокатов для ведения дел клиенток в судах. А у нас как раз такие ресурсы есть. Например, у нас есть автоматизированная платформа П.О.Л.И.Н.А, куда регулярно обращаются женщины для получения профессиональной помощи, в том числе, от специалистов государственных центров и других НКО.
— Удаётся ли вам получать финансовую помощь от государства?
— В целом, на мой взгляд, в 2020 году, когда в Петербурге шло распределение дополнительных средств от государства в связи с пандемией, профильные комитеты по социальной политике и молодежной политике в Петербурге не проявили достаточного интереса к важным инициативам организаций, которые борются против насилия в отношении женщин. Однако инициативы нашего центра были оценены как важные и неоднократно поддержаны Фондом президентских грантов. В прошлом году мы выиграли по конкурсу целых три президентских гранта — возможный максимум. В общей сумме получилось больше пяти миллионов рублей, что составило весомую часть нашего бюджета. Гранты мы получили как раз на реализацию проектов по экстренному реагированию на проблему в связи с пандемией.
Насилие над мужчинами
— Насколько остро в Петербурге стоит проблема с домашним насилием в отношении мужчин?
— К нам очень редко обращаются мужчины.
— А в целом?
— Мужчинам тяжело, потому что не хватает общественной дискуссии о насилии, маркеров распознавания насилия, информации о том, как и какую помощь можно получить. Мужчина в принципе, в силу культурных особенностей, более закрыт к распознаванию своих чувств, того, насколько ему хорошо в отношениях. Мужчина в нашей культурной традиции — это человек, который не может позволить себе испытывать боли, обиды, досады. Но, понятно, что в партнерских отношениях может происходить и насилие над мужчинами. Партнерша может шантажировать его уходом, разводом с изъятием детей, запрещением доступа к детям, лишением имущества. Она может его тяжело оскорблять, в общем, применять весь спектр психологического и экономического насилия.
— А физического?
— Тут силы не равны. Я редко слышу истории, когда женщина избивала, пытала мужчину три часа в квартире. Это экзотика. Но мужчины нередко страдают психологически, испытывают чувство депривации в отношениях.
— Есть ли институты, которые могут им помочь?
— Насколько мне известно, в Петербурге по-прежнему есть только одна организация, которая занимается профильным консультированием мужчин, переживших насилие. Я думаю, что нам — общественным деятелям и государству — нужно выработать и другие формы помощи мужчинам. Потому что мужчина в текущей культурной парадигме вряд ли пойдет в организацию, где будет написано: «Если к вам применяют насилие — заходите!»
— Выросло ли число случаев домашнего насилия над мужчинами в 2020 году?
— Ничто не мешало этому произойти, но у нас нет такой статистики: мы работаем с женщинами.
Законы не помогут
— По данным Консорциума женских неправительственных объединений, 61% женщин, убитых в России в 2018 году, стали жертвами домашнего насилия. Эти данные в 20 раз превышают цифры, которые дает полиция. Чему верить?
— Вопрос в том, как расценивается тот или иной случай убийства. Тут очень много подводных камней. Достоверных сведений о числе жертв домашнего насилия нет. Я понимаю под насилием не только физические действия, поэтому могу уверенно сказать, что его очень много.
— Как вы думаете, почему домашнее насилие в 2017 году декриминализовали, а новый закон по нему — так и не приняли?
— Хотя во многих случая декриминализация развязала руки партнёрам, скорее всего у законодателей не было цели навредить пострадавшим от домашнего насилия. У некоторых юристов, наоборот, есть мнение, что с его отменой посадить партнёра за повторяющиеся жёсткие побои стало проще. Но все несколько сложнее, и сам по себе закон о криминализации домашнего насилия, если ограничиться только фактом его принятия, на практике не поможет сразу всем женщинам.
— Почему?
— Приведу пример. У нас есть прекрасный закон об изнасилованиях. Прекрасный — в плане больших сроков, прописанных деталях. Мы не можем говорить, что девушки (и молодые люди), пострадавшие от изнасилования, не защищены законом. Но при этом я точно могу сказать, что в полицию обратятся — хорошо, если 5% пострадавших девушек. Ещё 7% обратятся к нам и скажут: «У меня, похоже, случился нежелательный половой акт, но это не то чтобы изнасилование, потому что я сама села к нему в машину». Такое страшно слышать — очень многие девушки пока не маркируют даже такие жесткие случаи, как насилие.
Между законом и правоприменением есть сознание людей, через него должен быть переброшен мост. Когда не будет стигмы о том, что пострадавшая от домашнего насилия — либо мазохистка, либо неудачница, либо неправильная женщина, тогда бороться с ним станет проще. Мы со своей стороны будем и дальше прилагать максимальные усилия к тому, чтобы, прежде всего, в обществе формировалась культура глубокого неприятия насилия. Именно от изменений на этом поле во многом зависит успех нашей общей миссии.
Повтор публикации от 08.03.2021
Тематический проект о российской винодельческой культуре, вине и спиртных напитках
