Бизнес под пытками: почему насилие в СИЗО стало методом диалога

Уголовные дела бизнесменов порой заканчиваются не приговором или оправданием, а пытками и смертью в стенах СИЗО. Как стало известно на днях, смерть предпринимателя Валерия Пшеничного, найденного мертвым в собственной камере в начале февраля, может оказаться жестоким убийством. Как написала «Новая газета» со ссылкой на судебно-медицинскую экспертизу Санкт-Петербургского ГБУЗ БСМЭ, во рту Пшеничного обнаружены метки от электротравмы, на теле — резаные и колотые раны, а также перелом позвоночника и следы изнасилования.

РБК спросил экспертов, почему не представляющих физическую угрозу для общества людей, помещают в условия, опасные для их жизни. Из объяснения специалистов следует, что жестокость, царящая в изоляторах, играет на руку следственным органам.

Александр Хуруджи, общественный омбудсмен по защите прав предпринимателей, находящихся в местах лишения свободы:

Конкретная задача на сегодняшний день лично для меня — предложить на ближайшем собрании уполномоченных провести всероссийский аудит СИЗО и мест заключения для выявления пофамильного списка всех находящихся в неволе. Обвиняемых в экономических преступлениях при этом следует отделить от всех остальных. Чтобы распределить работу с региональными уполномоченными, чтобы оперативно помочь людям. Проект «Стопарест» stoparest.ru направлен именно на повышение удобства и оперативности реагирования, однако после всплеска в 2017 году, сейчас количество обращений снизилось — в регионах многие просто не знают о нашем существовании.

В целом арестовывать предпринимателей стали чаще. Мера о домашнем аресте для них сработала только частично — он стал применяться лишь на 20% чаще. Видимо, такова рекомендация, спущенная сверху.

Арест — это метод давления. Если не арестовать человека, то цель заказного преследования предпринимателя не будет достигнута. Этим методом пользуются бизнес-партнёры, конкуренты, представители власти в рамках передела сфер влияния. Появилась извращённая практика: проиграв в арбитражах, инициировать по явно гражданско-правовым отношениям уголовное преследование. Происходит это в связи с тем, что ст. 90 УПК (преюдиция) на практике не работает. Иными словами, даже если то или иное действие арбитраж признал законным, уголовный суд зачастую не принимает решение гражданского суда во внимание».

Анна Каретникова, ведущий аналитик УФСИН России по г. Москве, бывший член Общественной наблюдательной комиссии Москвы:

Но в целом шквала убийств в российских учреждениях пенитенциарной системы не наблюдается. Это случаи исключительные и экстраординарные. Если говорить о насилии в тюрьме, необходимо учитывать, что в основном там все-таки сидят реальные преступники. И там, где в одном месте собрано много преступников, они, конечно, продолжают заниматься тем, чем занимались на воле, тем, за что они туда и попали — вымогают деньги, избивают и иногда даже убивают, несмотря на наличие контроля и надзора.

Предотвращать это можно и нужно. Устанавливаются новые системы контроля, видеокамеры. Как минимум можно увидеть, кто вошел в камеру, кто вышел, и в какой последовательности все происходило. Судя по сообщениям СМИ, эти записи изучаются и в связи с гибелью Пшеничного.

Но тотального контроля, конечно, нет. Во-первых, у граждан должна быть определенная приватность в соответствии с европейскими стандартами, когда они находятся, например, в туалете. Во-вторых, это просто не всегда технически осуществимо: кто-то должен находиться за пультом постоянно, чтобы отслеживать происходящее каждую секунду, кто-то постоянно должен быть в коридоре и днем, и ночью. Даже если штат полностью укомплектован, все видеть невозможно, а укомплектован он не всегда. Полностью исключить случаи, когда кто-то уходит в «темную зону», на данный момент нельзя.

Но в целом тенденции к ухудшению содержания заключенных, если говорить о Москве, я в период своей работы не вижу. На довольно длительном периоде я наблюдаю как раз улучшение. Сейчас стоит вопрос о том, чтобы заключенные принимали душ два раза в неделю, чтобы им было разрешено пользоваться электронными средствами для лучшей подготовки к защите по своим уголовным делам. Сейчас для этой цели заключенным в камере полагаются только ручка и бумага. Информации об избиениях и пытках в тюрьмах стало больше не потому, что их на самом деле стало больше, а потому что система становится более прозрачной. Есть ОНК, есть журналисты, социальные сети, в которых родственники заключенных могут предать ситуацию огласке. Широкая общественность стала узнавать о том, что происходит в тюрьмах. В эпоху интернета сложнее оставаться закрытыми».

Сергей Токарев, адвокат, партнер юридического бюро «Торн», специализация — преступления в сфере экономики:

То, что мы видим в СМИ — это касается обычно людей очень состоятельных, это вопрос либо политический, либо денежный. Без попустительства сотрудников администрации учреждения такое просто невозможно. Кто-то должен закрыть на это глаза. Я далек от мысли о том, что сами сотрудники ФСИН кого-то насиловали, но они с умыслом оставляют заключенных наедине, а те могут переусердствовать. Чаще всего это вопрос вымогательства денег. Если вымогательства и убийства происходят на воле, то почему они не могут совершаться в условиях заключения.

Бороться с такими случаями можно только с помощью как можно большего числа камер. Если камеры, прощу прощения за тавтологию, будут стоять в каждой камере, и сервер будет находиться где-то централизованно, а не в самом учреждении, таких случаев станет меньше.

В целом, по моим ощущениям, арестов предпринимателей больше не стало. Но чаще стал применяться домашний арест. Хотя в законодательстве он прописан давно, но раньше то браслетов не было, то компетентных сотрудников. Сейчас эта мера, наконец, заработала, но как часто у нас бывает, криво: в основном домашний арест получают только те, кто вину признает, не признаешь вину — получаешь арест».

Позиции спикеров могут не совпадать с мнением редакции.