Замглавы НИИ Пастера — о качестве тестов и вероятности второй волны COVID

Александр Семёнов, замдиректора по инновационной работе НИИ эпидемиологии и микробиологии имени Пастера (Фото: из личного архива)

Ситуация вокруг пандемии СOVID-19 постоянно меняется — и не только статистическая, но и качественная. Накапливая опыт борьбы с пандемией, страны меняют методы противодействия, некоторые уже начали постепенно смягчать ограничительные меры. Обозначились отличия ситуации в России от положения других стран, говорит заместитель директора по инновационной работе Санкт-Петербургского НИИ эпидемиологии и микробиологии имени Пастера, д.б.н. Александр Семёнов.

Находящийся на карантине после возвращения из Италии эксперт (туда он ездил как консультант в составе российской гуманитарной миссии) рассказал РБК Петербург о причинах низкой смертности от COVID-19 в России и качестве российских тестов.

— Почему в России рекордно низкая смертность от осложнений, вызванных СOVID-19? Это эффект методики подсчетов или пожилые у нас меньше заболевают?

— В России очень низкая, но не рекордно низкая смертность — в Южной Корее, например, она еще ниже. Есть и другие страны, у которых смертность приблизительно на том же уровне, что и у нас. В Корее низкий показатель смертности объясняется тотальным тестированием, при котором выявление носителей гораздо больше, чем в других странах, где тестируют только людей в группах риска (заболевших, контактировавших с ними, вернувшихся из-за границы и т.д.). У нас и в некоторых других странах эпидемия началась позже, чем у первопроходцев, мы воспользовались их опытом, раньше начали принимать превентивные меры. Кроме того, россияне, особенно пожилые, отличаются гораздо большей социальной ответственностью и соблюдают введенные государством ограничения. Как следствие — у них меньшая мобильность, чем у граждан многих других стран, поэтому заразу подхватило за границей относительно меньшее количество людей.

— Насколько справедливы претензии к качеству тестов?

— По большому счету претензии несправедливы. Тесты вполне качественные, а в последнее время Роспотребнадзор еще повысил их чувствительность. Ошибки в определении коронавируса могут происходить, но не из-за тестов, а из-за их неправильного применения. Если у серьезно заболевшего человека на 10 — 12 день после заболевания брать пробу из ротоглотки — так же как у начинающего заболевать или вообще просто подозрительного — то тест выдаст отрицательный результат, потому что у заболевшего вирус уже забрался внутрь организма (он уже находится в легких) и во рту его может уже не быть. Надо брать правильный материал в правильное время. История потом все расставит на места.

Больше претензий предъявляется к длительности сроков получения результатов тестирования. Сам анализ занимает примерно 4 часа. А ожидание результатов, как жалуются наши коллеги в клиниках, иногда доходит до четырех суток. Это время уходит на процедуру передачи информации — сверки, подтверждения и регистрации результатов, подтверждения положительных и сомнительных результатов первичного тестирования. Это, конечно, недопустимо — надо стремиться к тому, чтобы результат выдавался пациенту и его врачу в течение суток. Нужно ускорить процедуру, возможно, сильнее ее автоматизировать, применять больше цифровых технологий. Возможности для этого есть. Наш НИИ Пастера в нормальной ситуации выдает результаты тестирования через 12 часов после поступления материала в лабораторию. Это тоже, конечно, не идеально, но все-таки гораздо быстрее, чем многие другие лаборатории. Правда, мы проводим только 600 анализов в сутки, а в московских лабораториях счет идет на тысячи, что, конечно, гораздо сложнее.

Фото: из личного архива Александра Семёнова

— Правда ли, что в Москве врачи ставят диагноз коронавируса всем больным пневмонией, независимо от показаний теста на СOVID-19? Насколько это оправдано и как это искажает статистику по СOVID-19?

— Да, такое решение при оказании помощи больным СOVID-19 недавно озвучил министр здравоохранения Михаил Мурашко. Это решение вынужденное: и я боюсь, что оно может привести к гипердиагностике, потому что больных обычной пневмонией (и умирающих от нее) гораздо больше, чем той, что вызвана СOVID-19 [по данным Смольного на 21 апреля, за сутки от внебольничной пневмонии скончалось в 7 раз больше (21 человек), чем от СOVID-19 (3 человека) — ред.]. В Китае одно время ввели такую же практику, но быстро от нее отказались, потому что такое смешивание искажает статистику по СOVID-19 до неузнаваемости. За те два дня, пока китайские врачи пользовались этой методикой, количество выявляемых больных COVID-19 выросло в 4-5 раз, что не соответствовало действительности. Надеюсь, что московские врачи скорректируют свою позицию, а в Петербурге по этому пути не пойдут.

— Не рано ли разные страны начали ослаблять карантин?

— Карантин очень вредит экономике и психологическому комфорту людей, поэтому продлевать его без необходимости неразумно. Как только эпидемия начинает ослабевать, власти смягчают карантин. Это так называемый второй этап борьбы с эпидемией. В разных странах ситуация с СOVID-19 разная, поэтому и ослабление карантина происходит в странах по-разному. Те страны, которые прервали передачу вируса, добились устойчивого снижения заболеваемости, переходят ко второму этапу — постепенному возвращению к нормальной жизни. Подчеркиваю — постепенному. Обычно сначала открываются парки и скверы, магазины и рынки, потом — общепит. При этом четко отслеживается заболеваемость и если опять происходит подъем, то сразу следует откат — ограничения снова усиливаются. Все это может происходить довольно длительное время.

Фото: из личного архива Александра Семёнова

— Насколько важна начавшаяся сейчас в Европе массовая кампания по выявлению иммунитета к коронавирусу?

— Массовое тестирование переболевших СOVID-19 сейчас проводят потому, что это позволяет определить истинную долю тех, кто переболел инфекцией, в том числе без видимых симптомов. Это позволит лучше понять, что нам следует ожидать от этого коронавируса в дальнейшем. В частности, насколько силен вырабатывающийся иммунитет, насколько велика вероятность повторного заражения, а значит, повторной эпидемии. Ну и, конечно, позволяет создать более эффективную вакцину. Тесты на антитела уже существуют, причем, разных классов — на недавние заболевания, на устойчивый постинфекционный иммунитет и др.

— Насколько эффективно переливание крови/плазмы от выздоровевших? Не следует ли сделать этот метод главным при лечении?

— Переливание крови от выздоровевших — очень эффективный метод лечения тяжело больных. Но его применение связано с определенными рисками. Обычно потенциальных доноров крови и ее компонентов сначала полгода проверяют на наличие в крови наиболее опасных заболеваний — чтобы он не заразил реципиента, например, гепатитом, сифилисом, СПИДом. Срок в полгода определяется максимальными инкубационными периодами этих заболеваний. Сейчас полгода проверять выздоровевших от СOVID-19 мы не можем — люди умирают каждый день и лечить их нужно немедленно. Кроме того, пока не совсем ясно, какого типа антитела следует применять в разных случаях, от какого донора в конкретном случае надо брать кровь — который болел легкой формой или тяжелой? Эта информация появится после тестирования большого количества переболевших СOVID-19. Поэтому кровь (точнее, плазму крови) от выздоровевших переливают сейчас (с максимально тщательной проверкой) только в крайних случаях, для терапии критических больных.

— Не стоит ли сделать методы борьбы с коронавирусом более точечными, адресными? Например, рекомендовать людям не носить маски на улице, поскольку это приносит больше вреда, чем пользы; открыть парки, скверы и детские площадки, потому что без свежего воздуха ослабляется иммунитет. Но усилить контроль за соблюдением дистанции, жестко наказывать за массовое скопление людей?

— В принципе, чисто теоретически это правильно. Но опыт разных стран — и европейских, да и России — показывает, что это очень сложно осуществить на практике. Как только вы выпустите детей на площадку, они сразу начнут кучковаться. Если люди будут ходить по улице без масок, то они их не станут надевать, когда войдут в магазин или в парк. К тому же многим горожанам, чтобы добраться до парка, надо проехать в общественном транспорте, где соблюсти дистанцию невозможно. В результате благой замысел обернется ростом заболеваемости.

— Но нарастают бунты в разных странах. Люди выходят на улицы с требованием снять ограничения…

— Существует теория социального дарвинизма — пусть слабые умрут и выживают сильнейшие, чтобы здоровье нации укреплялось. С одной стороны, можно было бы разрешить бунтовщикам реализовать этот подход — но только в своей среде. Проблема в том, что многие из них на практике не захотят умирать и потребуют лечения, а мощностей реанимационных отделений при таком подходе на всех не хватит. И пострадают не только они, но и те, кто не хочет испытывать судьбу. Не говоря уже о том, что перегруженные реанимации не смогут помогать пациентам с другими болезнями. Перегрузка реанимационных отделений — главная проблема системы здравоохранения в нынешней пандемии, потому что СOVID-19 требует более длительного лечения, по сравнению с другими вирусными болезнями. Именно эта специфика явилась главной причиной итальянской трагедии — в короткие сроки больницы оказались забиты больными и в системе здравоохранения наступил коллапс.

— Можно ли решить проблему с заражением людей в местах вынужденного скопления — больницах, в военных училищах, в интернатах, домах престарелых, тюрьмах, которые сейчас стали серьезными очагами заражения?

— Это очень серьезная и важная проблема. Решение я вижу только одно — снижать заболеваемость всего населения. Потому что в эти места вирус проникает снаружи, с улицы.

Фото: из личного архива Александра Семёнова

— Насколько эффективна система пропусков в Европе и даст ли она ожидаемый эффект в России?

— Этот инструмент неплохо работает. В большинстве стран, где ввели пропуска, ситуация стала заметно улучшаться. Впрочем, в отдельных странах с ответственным населением, например, в Финляндии, пропуска не нужны, потому что там хорошо работает режим самоизоляции.

— Какова вероятность второй или даже третьей волны эпидемии СOVID-19, которую предсказывают некоторые эксперты и чиновники?

— Я не очень в это верю. В том числе потому, что в мире постепенно вырабатывается коллективный иммунитет. Это замедляет распространение вируса и что очень важно — не допускает перегрузки больниц. Пока развитие ситуации в мире соответствует прогнозам — и вторая волна не ожидается.

— Когда вы прогнозируете пик заболеваемости в Петербурге и сколько продлится плато?

— Констатировать прекращение роста и выход на плато в Петербурге можно будет недели через две — и то лишь в случае, если действия властей по введению ограничений и реакция населения по исполнению этих мер сохранятся на нынешнем уровне. Плато, с небольшим снижением показателей, продержится до середины мая — начала июня, когда можно будет ожидать перелома в эпидемии, начала ее затухания. Но, повторяю, только, если граждане и власти будут так же как сейчас, с одной стороны, планомерно внедрять ограничительные меры, а с другой — приспосабливать их под реальную ситуацию, потому что какие-то ограничения могут оказаться избыточными, а другие, наоборот, недостаточными. Эпидемия — это живой процесс.

С точки зрения развития эпидемии Петербург представляет вполне типичный пример крупного российского города. Условия здесь можно экстраполировать и на другие крупные города России — Новосибирск, Екатеринбург, Нижний Новгород, Казань и т.д. Поэтому о развитии эпидемии в России можно судить по ситуации в Петербурге. Москва тут не показательна, у нее ситуация особая.

— Насколько обосновано заявление нобелевского лауреата, французского вирусолога Люка Монтанье, что COVID-19 разработан в научной лаборатории в Ухане, изучающей коронавирусы?

— Насколько мне известно, все остальные нобелевские лауреаты по медицине, в том числе и вирусологи, это опровергают. А у Люка Монтанье, пик научных достижений которого был 40 лет назад, к старости сформировалась репутация скандалиста, человека экстравагантных взглядов. Например, он борется с прививками и поддерживает движение антипрививочников. И вообще — Нобелевская премия не дает стопроцентную, пожизненную гарантию правоты любых утверждений лауреата. Люк Монтанье, кстати, не первый нобелевский лауреат, который с возрастом начал говорить странные вещи.

— Насколько велика опасность того, что подобные лаборатории, изучающие крайне опасные вирусы, станут в будущем источниками пандемий?

— Ровно настолько, насколько они оправдывают надежду победить эти вирусы и не допускать эпидемий. Таких лабораторий, не только биологических, но и радиологических, химических и т.д., в мире довольно много. Меры безопасности там крайне жесткие; и хотя очень редко, но случаются утечки заразы, мне не известны случаи масштабного заражения, тем более мировых пандемий.

Причины пандемий в другом — в неготовности систем здравоохранения стран пресекать масштабное распространение инфекций. Раскручивание сюжета с лабораторией в Ухане объясняется желанием чиновников от здравоохранения свалить собственные недоработки на внешнего врага. Это давно известная тактика оправдания в самых разных ситуациях. Сейчас одни все валят на китайцев, китайцы, как известно, в свою очередь обвиняют американских военных, которые якобы завезли в Китай заразу. Страны, которые долгие годы кичились своим совершенным здравоохранением и учили других, сейчас продемонстрировали свою несостоятельность, неспособность защитить даже собственных граждан. Надеюсь, все извлекут правильные уроки из нынешней истории.